Дочь Льва

— О да, бабушка. — Лицо Персиваля просветлело, — я одну вскрыл и положил внутренности в горшок. Могу принести вам, вы сами убедитесь.

— Нет уж, спасибо. — Ее взгляд стал еще острее. — Что же мне с тобой делать? Твой папа велел отправить тебя в ту школу в Бомбее, как только ты выкинешь еще какую-нибудь пакость.

Эсме взяла кузена за руку и твердо взглянула на бабушку.

— Вы этого не сделаете, — сказала она. — Если куры были больные, то в Бомбей надо отправить директора школы. Травить мальчиков мясом больных животных… Аллах, пусть бы сами травились.

— А тебя не спрашивают, понятно? — рявкнула леди Брентмор. — И пожалуйста, без этих своих языческих штучек.

— Бабушка, «Аллах» значит всего лишь «Боже мой», — уточнил Персиваль.

— Так и надо было говорить!

— Я сказала достаточно ясно. — Эсме без страха посмотрела в глаза бабки. — Если вы сами не понимаете, то Бог-то видит, что это чудовищная несправедливость. Но вы хотели его запугать, как будто мальчик и так недостаточно страдал.

— Я знаю, как он «страдал» и что он сделал. Больше такого не будет. Я не хочу, чтобы дети совали носы в дела взрослых.

На столе лежала маленькая коробочка. Она ее открыла, достала лежащий в ней предмет и поставила на стол перед собой. Это была шахматная фигура. Точнее сказать, королева.

— О Боже, — сказал Персиваль.

— Как я понимаю, ты знаешь, что это такое, — обратилась вдова к Эсме.

— Я раньше видела шахматы, — сказала Эсме. — В нашей стране эта игра известна.

— Не думай его защищать. Не надо быть пророком, чтобы предвидеть твое поведение. — Леди Брентмор опустила мрачный взгляд на внука. — Ты спрятал сумку с камнями в своей комнате в тот день, когда приехал сюда с папой, что было очень глупо. Ты что, не знаешь, что мы всегда выворачиваем твои вещи наизнанку? Ты вечно оставляешь после себя трупы. Последний раз это была ящерица. До этого — какой-то грызун. Тебе не раз говорили, чтобы ты не препарировал животных в доме, но ты не слушаешь.

— Да, бабушка, я сожалею.

— Плевать на сожаления. Я знаю, что ты сделал. Ты украл эту шахматную фигуру. Ты догадался, что отец предложит за нее награду, так? И с ее помощью ты заманил Иденмонта в Албанию. Очень умно, Персиваль. Теперь твоя кузина замужем за мошенником, и в этом виноват ты.

— Вариан не мошенник! — закричала Эсме. — И мой кузен ни в чем не виноват. Он привел ко мне Вариана, за что я ему буду благодарна до конца дней.

— Ты еще не начала считать дни, девочка. Смею сказать, придет время, когда ты подавишься этими словами. Удрал и даже не сказал «прощай, дорогая»?

— Он оставил записку. Очень добрую. Вы ничего о нем не знаете.

— Я распознаю нечестную сделку, когда ее вижу, и я знаю о нем больше, чем хотелось бы. — Вдова наклонилась, буравя Эсме глазами-щелочками. — Трудности с деньгами у него были уже в восемнадцать лет, и его отец вечно выручал его. К тому времени, как Иденмонт дорос до титула, он профукал половину состояния семьи. Ему понадобилось меньше пяти лет, чтобы спустить остальное.

— Вариан экстравагантный, я это знаю, — сказала Эсме. Она не хотела слушать дальше.

— Он дал развалить имение на куски, — продолжала леди Брентмор. — Он сделал братьев нищими. За несколько лет он разрушил то, что строилось поколениями. Благодаря мягкосердечному папаше он никогда не встречался с последствиями и не научился о них думать. Никогда ни о ком не думал, только о себе! Он отправился к дьяволу, туда ему и дорога, но несправедливо то, что при этом прихватил с собой семью.

Эсме дернулась так, как будто бабушка дала ей пощечину. Она думала о Вариане как о приятном любовнике без гроша в кармане. Испорченный — да, глубоко испорченный; она его любила, но не была слепа. Однако она никогда не задумывалась, какой вред он принес другим. Непреднамеренно, но это говорило лишь о его беспечности. В глазах бабушки преступление было огромно: Вариан был не только распутник и расточитель, но к тому же разрушитель. Вот почему она взяла к себе Эсме — чтобы защитить от него. Вдова наблюдала за ней. Эсме вытянулась, но промолчала. Она не знала, что сказать.

— Полагаю, ты считаешь, что я обошлась с ним слишком сурово, как и с твоим отцом. Персиваль тоже так думает, не правда ли, мистер Невежество?

— Ну… д-да… скорее… то есть…

— Потому что ты не знаешь ни одной путной вещи. Потому что вы оба — невежественные малыши. — Она устремила свирепый взгляд на Эсме. — Я видела, что Иденмонт ступил на тот же путь, который избрал твой отец. Множество мужчин идут этим путем и тащат за собой семью. Я могла бы легко разобраться с мешаниной, в которой запутался твой отец, и с Иденмонтом тоже, хотя с ним было бы намного труднее. Но я не стану делать для него то, чего не сделала для сына. Я пальцем не пошевелю для него, это только помогло бы ему всех нас сделать нищими.

— Но, бабушка… — начал Персиваль.

— Сам влез, сам пусть и вылезает, — хмуро сказала леди Брентмор. — Если он любит Эсме так, как об этом заявляет, и если у него есть самоуважение, он хотя бы попытается. — Она обратилась к Эсме, и ее суровое лицо несколько смягчилось. — Но должна сказать тебе честно и прямо: я не думаю, что ему это удастся. Лучше смотреть правде в глаза, я так считаю.

— Вы имеете в виду, что он не вернется? — уточнила Эсме. Она сжала руки. — Я не удивлюсь. Здесь его не привечают, и он не может взять меня с собой. Я только обуза. Я ничего не могу для него сделать. — Она встретилась глазами с леди Брентмор. — Мне понятны ваши доводы, бабушка. И все же он спас мне жизнь, и не один раз. Он — не зло. Он старался быть добрым ко мне… по-своему. Он даже предостерегал меня против себя, причем много раз. Я не буду пытаться изменить ваше мнение, но я прошу вас все это принять к сведению. И молиться за него, если ничего другого не остается.

Персиваль, который во время этой пикировки ерзал на неудобном стуле, стрельнул в бабушку глазами.

— Но, бабушка, вы должны отдать ей приданое.

— Не учи меня, что я должна делать. Я не принимаю советов невежественных детей.

Эсме вздохнула:

— О. кузен, не раздражай бабушку. Она делает то, что считает лучшим. Вариану ничего не достанется. — Она встала.

— Но у тебя есть! Мама оставила тебе в наследство шахматы, которые стоят очень дорого, не меньше пяти тысяч. И вдвое больше, если найти заинтересованного покупателя.

— Пять тысяч? — повторила Эсме. — У меня есть приданое?

Ее бабушка заметно напряглась:

— Хочешь сказать, ты ничего не знала?

— Извини, я не решался тебе говорить, — сказал Персиваль Эсме. — Я боялся, что папа…

Старуха выругалась на всю комнату и тяжело откинулась в кресле.

— Дьявол побери меня за дурость. Так кричать на тебя — а ты ничего не знала. Теперь мы вляпались, и в этом только моя вина.

— Двенадцать тысяч фунтов, — повторил Вариан. Он делал вид, что изучает документ, который ему дал нотариус. Но строчки сливались перед глазами.

— Вы, конечно, знали о завещании вашей двоюродной бабушки. Я посылал вам письмо, когда вы находились в Испании. — Мистер Уиллоуби взял другой лист бумаги. — Вот ваш ответ. В нем говорится…

— Я помню. Но там было ограничение по времени, не так ли? Двенадцать тысяч фунтов, если я женюсь в течение… трех лет, кажется? Прошло больше.

— Трех лет с момента ее смерти. Она умерла в декабре пятнадцатого года. Согласно документу, вы женились в ноябре — я счастлив сказать, что все в полном порядке. — Мистер Уиллоуби тонко улыбнулся. — Следовательно, у вас есть двенадцать тысяч фунтов.

— Все зависит от точки зрения. — Вариан положил копию завещания. — Какова сумма моих долгов?

— В настоящее время я не могу назвать точную цифру. Учитывая банкротство Фортье и других…

— Подойдет и приблизительная. — У Вариаиа бешено застучало сердце.

— Что-то в пределах двенадцати тысяч, милорд. Сердце замолчало, словно на него свалился тяжелый груз, потом начало бить медленно, как похоронный колокол.

— Забавное совпадение, — пробормотал Вариан.

— Сожалею, милорд. Все-таки могло быть хуже. Имение вне опасности, как я вам объяснил.

— Я недавно видел… останки. Как я понял, оно вне опасности, потому что на него не позарится ни один дурак-кредитор.

— Возможно. И все же я тешу себя мыслью, что я воздвиг столько препятствий, что отпугнул самого отважного из спекулянтов.

— Благодарю вас, Уиллоуби. — Вариан посмотрел в темноту за окном. — Полагаю, вы считаете, что я должен использовать неожиданную удачу, чтобы расплатиться с кредиторами.

— Да, я бы вам посоветовал. — Мистер Уиллоуби старательно подровнял пачку документов и слегка отодвинул их влево.

— После этого я останусь ни с чем. Нотариус прокашлялся.

— Мы можем сэкономить небольшую сумму. Как я упоминал, мне понадобится время, несколько недель, чтобы подсчитать точнее. Однако если вы должны какому-то человеку двенадцать тысяч, я могу договориться, чтобы он удовольствовался одиннадцатью или даже одной тысячей. Надо признать, они не любят поступать таким образом, потому что этим отвергают будущие действия по взиманию остатка. В то же время легальные преследования дороги и, когда они предпринимаются против знати, часто не оправдывают надежд.

— Разочарованные кредиторы могут сделать жизнь чрезвычайно неприятной, — сказал Вариан. — Я не желаю, чтобы моей жене досаждали.

— Естественно, милорд. Я вас понимаю. Вот почему я предлагаю вам, так сказать, расквитаться по долгам. А я приму меры, чтобы сберечь небольшую сумму. С этим, да еще с приданым ее светлости…

— У ее светлости нет приданого. Мистер Уиллоуби захлопал глазами:

— Нет? Как странно. Я слышал…

— Ничего нет. Ни шиллинга, — подтвердил Вариан.

— Как скажете, милорд. Но если вы не возражаете, я бы желал навести справки.

— Мне это не нравится, особенно если вы будете расспрашивать членов ее семьи. Они выказали мне сильнейшую неприязнь. Даже если окажется, что ее отец умудрился что-то отложить для нее, что очень маловероятно, они заявят, что я не могу даже взглянуть в ту сторону. — Вариан пожал плечами. — Едва ли их можно за это винить.

— Но если что-то принадлежит вам…

— Что бы мне ни принадлежало, я не смогу это забрать. Мне что, прикажете взыскивать с них по суду лорд-канцлера? У меня больше шансов за столами фаро. Там по крайней мере можно при выигрыше удвоить сумму. Или утроить. — Вариан нахмурился.

Мистер Уиллоуби слегка вздохнул, но ничего не сказал.

— Если я расплачусь с кредиторами, у меня не будет шансов восстановить Маунт-Иден, — жестко сказал Вариан. — Уиллоуби, я должен что-то иметь.

— Понимаю, милорд. И все же я смог бы сэкономить вам тысячу фунтов.

— Я мог бы за одну ночь превратить двенадцать тысяч в двадцать четыре.

Уиллоуби промолчал. За последние несколько минут он побледнел, и глаза потемнели. Он выглядел на несколько десятков лет старше, чем тот сорокалетний человек, который совсем недавно поздоровался с Варианом.

Вариан встал:

— Ничего другого мне не остается.

— Да, милорд. Как я понимаю, вы желали бы заранее получить некоторую сумму, поскольку оформление бумаг займет время. Сто фунтов вас устроит?