Вагон

Валерий Воробьёв
Вагон

— Папаша ему говорил… Ну и что твой папахен выслужил? Четвертной, от звонка до звонка, керзу стаптывал. Четвёртую звёздочку — только под дембель, в сорок три — на гражданку, десятком дворничих командовать, — Василий Быковенко на мгновение прервал гневный монолог, чтобы сплюнуть в колючку между шпалами недокуренную сигарету, — и дед твой в литюгах отходил, и прадед, и сам ты в них был, есть и будешь. Так что засунь и свои, и папашины соображения… Интеллигенты чаморошные, тля… Понял?

Здоровяк повернулся к Коростелю спиной, наклонился и выразительно похлопал себя ладонью по тому месту, где, по его разумению, должна находиться наука всяких там неудачливых папаш. Хороша задница у Быковенко, ничего не скажешь. Тяжелоатлет, краса и гордость. Любимчик начстроя и буфетчиц из чипка. Коростель с трудом подавил опасное желание осчастливить начальственное седалище пинком, вытянулся, как на плацу, и рявкнул:

— Так точно! Есть засунуть соображения в ж…у господина лейтенанта! Разрешите исполнять?

То есть желалось рявкнуть, столь же мощно и звучно, как умеет полковой «батя» на утреннем разводе по поводу бардака в расположении и во Вселенной. На деле голос сорвался, последние слова вознеслись в тональность писка болонки при встрече с мастиффом. Быковенко выпрямился, медленно повернулся к наглецу. Оправил мятый камуфляж, выпятил грудь и развернул плечи. Коротко врезал кулаком от бедра в солнечное сплетение провинившемуся. Коростель, предвидя подобное развитие событий, успел выдохнуть, натужить пресс, ссутулиться и чуть подать задницу вперёд. Так что удар, хоть и отбросил доходягу-лейтенанта на пару шагов назад, реального вреда не нанёс. Имея богатый опыт, Коростель согнулся, будто от нестерпимой боли, и начал разевать рот, имитируя сбитое дыхание.

Быковенко потер ладонью кулачище:

— Обращаться к старшему по наряду следует в соответствии с уставом: господин лейтенант, старший по наряду на станции. Вот из-за таких птиц, пренебрегающих субординацией, мы впопартунистов до сих пор и не передавили.

Коростель, усердно изображая боль и страх, подумал: «Этот долбокретин даже не понял насмешки…» Вслух же выкрикнул:

— Есть обращаться по уставу к господину лейтенанту, старшему по наряду на станции, господин лейтенант, старший по наряду на станции!

Господин лейтенант и прочее довольно ухмыльнулся и, видимо смягчившись, обратился к Коростелю почти просительно:

— Думай логически, Пичуга. Пока вагон не разгрузим, наряд не сдадим. Тебе самому, что, не надоело на досках спать и сухим пайком питаться? Боевое задание на передовой — оно, конечно — честь и ответственность, но отдыхать бойцу тоже надо. Чтобы боевой дух на высоте и всё такое. У меня от топчана уже всё тело ноет, будто сам вагоны в ночь разгружал. Знаешь, Птенчик, пойду я в кондейку, обдумаю тактические задачи. Ты поглядывай, если начальство — ори громче, чтобы услышал. Ну, старайся, — Быковенко почти дружески похлопал Коростеля по плечу и потопал в сторону кирпичной будки, в которой они квартировали последние три дня.

— Служу Единому Уставу! — это Коростель крикнул вслух, про себя же подумал:

«А ведь он, похоже, меня немного побаивается. Потому и придирается не в меру». А что? Быковенко — такой же лейтенант. Подумаешь, на полгода дольше служит.

«Даже дебилу должно быть понятно: если я вчера вагон разгрузил, за ночь он сам наполниться не мог. Новый подогнали, паразиты, бумаг не оставили», — пришло в голову сердитое соображение. От мысли о паразитах-снабженцах, Коростель ощутил хорошую согревающую злость, помогающую в бою и в работе. Эх, жизнь лейтенантская… Камуфляж — обноски, жратва — синтетика, курить — бычки-чинарики. Отыскал под рельсами и заначил почти целую сигарету, выброшенную Быковенко. Не курит ведь в затяжку, гадёныш, так, балуется и для солидности. Табак переводит. С другой стороны, пусть обидна несправедливость, бычки от Бычка остаются знатные.

Улыбнувшись нехитрому каламбуру, приступил к разгрузке злополучного вагона. Что делает человека счастливым? Когда первый поддон был освобождён, глазам лейтенанта открылась прекраснейшая из картин. Кто-то там, в тылу, то ли ошибся, то ли поживился, то ли вогнал туфту. Коробками заставили только вход, вагон оказался практически пуст. На радостях Коростель устроил перекур.

Вытащив все коробки на перрон меньше чем за час, Коростель даже не слишком устал. Докурил остаток чинарика. Расстелил на досках кусок рваного брезента. Улёгся, запил «колючкой» таблетки сухого пайка и предался любимому занятию каждого молодого литюги — воспоминаниям и размышлениям. Вспоминалось детство: маленькая уютная квартирка, запах котлет из кухни и сирени из открытого окна. Отец, капитан в отставке, подрабатывал управдомом. Бандитский налёт на город. Танк утюжит гусеницами недавно вскопанную клумбу. Страшные, загорелые до черноты солдаты мятежников громят магазины.

Нежаркое августовское солнце было в зените, над степью — ни облачка. Спать почему-то не хотелось, и Коростель раскрыл карманную брошюру «Наставления по истории армии для будущих генералов». Брошюру изрядно потрепали предыдущие читатели. Первые листы отсутствовали по причинам естественного характера, да и от остальных были оторваны изрядные куски на предмет самокруток. Тем не менее Коростель усердно штудировал уцелевшие остатки текста, надеясь когда-нибудь сдать экзамен на старлейские курсы.

«…ожесточённая внутренняя борьба в генеральном штабе между оппортунистами окружных силовых подразделений, разведки, контрразведки с одной стороны и интеллектуальной элитой вооруженных сил — компетентнейшими офицерами-интендантами и военными финансистами завершилась окончательной победой последних. Жезл Верховного Интенданта принял генерал …»

Коростель попытался представить себе этого первого Верховного Интенданта. А что представлять: наверняка был такой же старый толстый буйвол, как и нынешний.

«…несмотря на вопиющую безответственность, отсутствие достойного образования и склонность к анархии генералитета мятежников, будет ошибкой замолчать оперативность, с которой штабные структуры оппортунистов взяли на вооружение боевой опыт и революционные идеи Верховного Интенданта, включая тотальную мобилизацию всего мужского населения без исключений и пересмотр воинских званий личного состава. Включение в устав гарнизонной и караульной службы стимулирующих телесных воздействий, не приводящих к нарушению жизненных функций воина…»

От упоминания о стимулирующих телесных воздействиях у лейтенанта зачесались многократно поротые в строевой части ягодицы. Когда уже нарастут мозоли, которыми так гордился батя…

«…в военной науке открылись новые горизонты. Виртуозная операция финансового отдела завершилась взятием под полный контроль значительной части тыловых служб противника и позволила провести ряд блестящих бескровных кампаний по освобождению от путчистов областей…»

Лейтенанта всегда раздражала необходимость зубрить скукотищу, которую через чип интерфейса могли бы ввести в память за доли секунды. Пожалуй, что и вводят, кому положено. А кому-то и прямо на экзамене ответы на вопросы передают. Коростель представил себя генеральским сыном: майорские звёзды в шестнадцать лет, военная академия, «Хаммер» с подобострастным мордоворотом-водителем, полканы по стойке смирно… Незаметно сладостные мечтания перешли в дрёму.

Проснулся от того, что отлежал плечо. Вовремя: только успел встать и ухватить последнюю коробку, предусмотрительно оставленную в вагоне, как Быковенко вышел из кондейки. Свеженький, выспавшийся, в вычищенном и выглаженном камуфляже. Выбритый и благоухающий одеколоном. Увидев пустой вагон — заулыбался:

— А ты молодец, Птичкин. Может и выйдет из тебя толк, — даже не обратил внимания, что коробок всего ничего. Сбросил на поддон бушлат, уселся на него, махнул рукой Коростелю: располагайся, то есть, рядом, разрешаю. Потом совершил и вовсе необычное: вытащил из пачки две сигареты, одну протянул лейтенанту.

Закурили. Степной закат тлел в дымке серых облаков гигантским «чинариком». Поддавшись очарованию момента, Коростель ощутил к Быковенко что-то вроде симпатии и попытался завязать разговор:

— А вот вы слышали, господин лейтенант, старший по наряду на станции, что сто лет назад лейтенанты были не нижними чинами, а офицерским составом? И всю работу делали такие специальные военнослужащие — рядовые. И полы мыли, и посуду, и плац подметали, и траншеи копали… И вагоны разгружали… — Коростель мечтательно зажмурился, представив себя начальником нескольких десятков военных. — И в личном составе роты числилось не десять человек, как сейчас, а больше сотни.

— Ну ты и загнул, Пичуга. Это как же управиться с такой оравой… Сам знаешь, полковой ретранслятор чуть справляется с тем, чтобы нас в курсе дел держать. А если в каждой роте больше сотни, то никакого руф… Риф… Как его…

— Трафик, господин лейтенант, старший по наряду на станции, — подобострастным елеем подсказал Коростель.

— Точно, точно, ботаник хренов, никакого Рафика не хватит, чтобы такой оравой рулить, так что… — тут у Быковенко на мгновение закатились глаза, он вскочил и удивлённо заморгал. Коростеля очередная передача директив накрыла секундой позже.

***

Старший по наряду на станции лейтенант Коростель достал из внутреннего кармана бушлата плоскую бутылочку с одеколоном. Накинул бушлат на плечи. Сделал небольшой глоток, несколько секунд посмаковал тепло, разлившееся по телу. Смачно хрюкнул, вытащил сигарету из портсигара, прикурил. И только после этого соизволил встать и взглянуть в сторону своего слоняры, вытянувшегося по стойке смирно. Васька-Бычок преданным взглядом следил за начальственными телодвижениями. Интересно, как он сумел разгрузить вагон, не помяв и не испачкав форму? Коростель картинно вздохнул, стремясь выразить всю несоизмеримую тоску человека, вынужденного командовать кретинами. Сказал по силам вежливо, но твёрдо:

— Ты это, Быковенко, молодец, старательный. Только говорено тебе было: не разгружать, а загружать, для возврата. Сам посуди: зачем нам в степи столько соковыжималок? Папа мой всегда говаривал: дружи с головой. И гляди у меня, аккуратно загружай, с умом. В тылу бабам на разгрузке лишнее упираться, если в кучу накидаешь.

— Служу Независимости! — браво отрапортовал старослужащему лейтенант Быковенко.

На мгновение ситуация показалась Коростелю нереальной и нелогичной, но ещё один обжигающий глоток вернул его к прежнему благодушному состоянию. Может ну его, этот вагон, пойти в кондейку, допить одеколон и завалиться на топчан? Бычок исполнительный, отлынивать не станет, ночку поднатужится — и всё в ажуре. Ему бы самое место в армии узурпатора. Эти, по слухам, качков ценят выше, чем интеллигентов, к коим лейтенант, умевший читать и писать, себя причислял. Хорошо, что у конфедератов на первом месте не строевая подготовка, а идеология и наглядная агитация. От мысли, как это ужасно, если всё наоборот, Коростель на мгновение ощутил изрядный трепет. Взглянул на Быковенко, уже склонившегося над коробками, и, чтобы преодолеть возникший страх, несильно пнул его ногой под зад. Насладившись видом присевшего от испуга и изображающего страдание здоровяка — шарит, легонько бил — Коростель пошёл отдыхать.