Джон Карсон и его дети

Борис Геннадьевич Богданов

ПиДжей должен был вызвать недельную слабость и недомогание. Достаточные, чтобы воины демократии взяли под контроль важнейшие военные и промышленные центры противника. Однако то ли разработчики ПиДжея воспылали внезапной страстью к суициду, то ли они зря носили видовую приставку к родовому имени, но вирус оказался летален для всех мужчин вида Homo Sapiens. Вернее, смертелен на 99,999 процента, что тоже, тоже…

Майор Джон Карсон, раскачиваясь под куполом парашюта над Уссурийской тайгой, не раздумывал о таких вещах. Он гадал, сработал ли пиропатрон контейнера с ПиДжей до того, как русская противоракета врезалась в движок, и молился, чтобы его не заметили на фоне низких туч.

Конечно, он костерил яйцеголовых, но совсем по иной причине. Дорогущий «стеллс» был подбит с первого выстрела. Похоже, для русских он ничем не отличался от любого другого самолёта. Теперь «птичка» догорала на склоне заросшего лесом холма где-то на западе, а он болтался между небом и землёй, страшась, не поджидает ли его внизу взвод автоматчиков или агенты страшного КГБ.

Там оказался низкий перелесок на краю болотца — и ни души вокруг. Спрятав парашют, майор обустроил, как учили, место для ночлега, растянул на ближних елях паутину антенны и стал слушать эфир.

На третий день Карсон надумал застрелиться. Но не стал. Было ли это упрямство деда по отцу, шведа Карсона, или жизнелюбивость материной бабки, француженки, но майор достал парашют, смастерил подобие рюкзака, смотал антенну и отправился в сторону падения «стеллса». На его обломках не полетишь, но Джон рассчитывал сделать из них лопату или топор.

Очень хотелось плакать, и не было слёз. Смириться можно с чем угодно, но не со смертью ребёнка. Мария выровняла свежий, третий холмик на своём закутке обширного кладбища и воткнула в серозём яркую погремушку. Мишенька, её последний сыночек, родился живым, но дышал всего три дня. «Будь проклят Джон Карсон», — думала Мария, обирая сорняки с могилок Женечки и Толечки. Позаросли могилки, пока дохаживала она с Мишей последние недели. Сёстры присматривали, конечно, так ведь и сами на сносях через одну, и у каждой свой детский закуток.

Жили общинницы на окраине довольно большого, по здешним меркам, города. Там, где Мать остановила пятнадцать лет назад толпу испуганных женщин и девочек, бегущих из горящего ада. Мария не запомнила по малости лет, как это было. В памяти остались только клубы едкого дыма вокруг здания железнодорожной станции. Некому было тормозить, и скорый Хабаровск — Владивосток врезался в товарняк с бензином. Вкус этого дыма долго снился Марии, и она просыпалась с колотящимся сердцем и липкими руками.

Домой Мария вернулась в сумерках, и, не заходя в сестринское общежитие, отправилась к Матери.

— Не могу больше! — выкрикнула она с порога. Мать обитала в бывшем директорском кабинете старой школы. Классы были приспособлены под общежития и склады, а в спортзале обретались ясли и детсад.

— И? — сухо осведомилась Мать.

Она была стара. Она была стара уже пятнадцать лет назад, сразу после Катастрофы. Некрасивая и злая, сорвавшая голос, она довела тогда шестилетнюю девочку до истерики. Но через несколько дней Мать стала для Марии самым родным и надёжным человеком на свете.

— Он умер… — испарилась куда-то решимость, Мария села тут же на пол и заплакала. — Они все умирают! Мы тоже все умрём!

Как в детстве, Мать присела рядом и стала гладить Марию по голове.

— Умрём, хорошая. Нельзя жить вечно.

— У нас нет надежды, — всхлипывала Мария.

Мать твёрдо взяла её за плечи и сказала:

— Пока жив Старик, жива надежда. Нам повезло с мужчиной. Пусть он стар и болен, но он есть!

— Но они умирают, наши мальчики!

— Посмотри на меня, — Мать отстранилась. — Посмотри мне в глаза!

Глаза Матери были красные, бессонные, но в них горел огонь. Все эти годы в них пылала яростная вера.

— А если вирус выдохнется? Или поможет Дашин женьшень? Нельзя жить без надежды, Маша! Ведь ты у нас самая сильная, самая здоровая. Сколько прожил твой сын? Целых три дня?

— Да, Мать, — успокаиваясь, ответила девушка. — Но я не пойду больше к старику, я устала.

— Ладно, — Мать встала и начала перебирать древние бумаги на столе. — Отдохни. И сходи-ка ты, — она улыбнулась, — на охоту, развейся. Даша возвратилась из Заповедника, там пахнет дымом. Проверь. Вдруг там люди?

— Хорошо, Мать. Будь проклят Джон Карсон! — Мария вышла.

— Будь проклят, — донеслось вслед.

Проводив Марию, Мать задула лампу и долго стояла, уткнувшись лбом в оконное стекло. Она радовалась, что уже стемнело, что в комнате нет света, и никто не видит её лица.

К охотничьему домику Карсона привели тоскливые собачьи рыдания. Потемневшая от времени избушка стояла на краю небольшой поляны. Рядом, в зарослях лимонника, извивался медленный ручей, завивая космы водяной травы. Между старым кострищем, выложенным вокруг горелыми кирпичами, и кривоватыми досками крыльца сидела мохнатая собака. Задрав морду к небесам, она выводила похоронный гимн. Оплакивала хозяев, надёжный привычный мир и себя, одинокую.

— Что, дружище, — сбросив на землю свёрток с набранными на месте крушения обломками, Джон присел рядом с собакой на сухую траву, — плохо наше дело?

Собака нерешительно вильнула хвостом.

— Давай глянем, что с твоим хозяином.

Дверь была закрыта изнутри на щеколду, которая виднелась сквозь широкую щель между дверью и косяком. Найденным тут же обрезком жести Джон зацепил латунный пруток и аккуратно сдвинул его. Скорее всего, жестянка и служила ключом, а дверь защищала дом только от живности.

Стараясь не дышать, Карсон нырнул в смрад разложения. В комнате за коротким коридорчиком, сенями по-русски, на кроватях лежали двое.

Два тела, два трупа. Чума Карсона, как знал Джон из панических радиопередач, сжигала свои жертвы за часы. Только по одежде можно было понять, что оба мертвеца были мужчинами. Один, одетый в форменный зелёный мундир, служил, похоже, егерем, второй, в пятнистом непромокаемом комбинезоне, был клиентом. В синих пальцах он сжимал паспорт.

Стараясь не глядеть на раздутое лицо, майор забрал документ, растворил окно и выбежал наружу.

— Ian Carpenter, — прочитал он вслух.

Был Ян Карпентер примерно его лет, и даже немного похож лицом. «Пригодится», — решил Карсон, и паспорт лёг в нагрудный карман.

— Вот так, брат, — Джон потрепал пса по загривку и вернулся в дом. В сенях, сразу за дверью, он видел заступ.

Отойдя ярдов на сорок от поляны, Джон выбрал участок повыше и посуше. Рядом, под корнями выворотня, темнела яма, но Карсон подавил соблазн. Это были люди. Он их убил и обязан проявить уважение. Выкопать правильную могилу и прочитать верный псалом.

Густо прошитая корнями земля поддавалась с трудом, затем начался чистый речной песок, и работа пошла веселее. Джон даже замычал в нос легкомысленную песенку. Потом вспомнил, затих и даже покраснел, хотя кого стесняться в пустой тайге?

Вдруг что-то случилось со звуками мира. Собачий плач, спутник последних часов, то набиравший силу, то стихавший, сменился сиплым рычанием.

— Что такое? — разгибая натруженную спину, спросил себя Джон и замер.

Прямо в глаза смотрел ему огромный тигр.

Джон еще не понял, что к чему, а зверь уже прыгнул. Немного неуверенно, будто гигантской кошке что-то мешало, и Карсон успел упасть на дно могилы, выставив перед собой жало лопаты. Потемнело. Лапа с кривыми когтями отмахнулась от лезвия, тигр оскалился, вонь накатила волной. И всё. Не веря, смотрел Джон на зверя.

Тигр был мёртв. Рыжие глаза его быстро прорастали кровавыми прожилками и мутнели.

— Ты тоже, значит, — прошептал Карсон, выбираясь из ямы. — Оставь его, пёс!

Собака жалась к ногам, рычала, давясь и кашляя. Вздыбилась шерсть, хвост спрятался меж задних лап.

— Молодец, — похвалил Карсон пса и продолжил скорбные дела. Похоронил бывших обитателей дома, постоял рядом с берёзовым крестом, помолчал, шевеля губами. Прибрался в жилище и запалил пучок травы — выгнать мертвецкий дух. Принял без описи наследство: два ружья и сотня патронов, полдюжины пакетов с крупами, полотняный куль с мукой, несколько коробков спичек, пара дешёвых зажигалок, нож, топор, еще кое-какой инструмент. На полке у окна лежала стопка книг, среди них засаленный англо-русский словарь.

— Почему бы нет? — пожал плечами Карсон и выложил книгу на стол.

Потом майор достал нож и отправился свежевать тигра.

На Дальнюю Ветку Мария не пошла. Место это, конечно, богато на зверьё, но много ли доблести добыть кабана или косулю, пришедших на солонец? В момент катастрофы на дальней ветке стоял состав с солью. С годами вагонную сталь растащили для всяких надобностей, а соль — осталась. Часть сёстры перетащили в Общину, но далеко не всё. И вот лежали мешки грудами, их трепал ветер, размывали дожди, тревожили клыками любопытные кабаны. Соль ручейками текла сквозь дыры наружу, впитывалась в землю, лежала серыми кучами. Вот разные копытные и навещали в изобилии Дальнюю Ветку.

Ныне не лежала у Марии душа к заготовкам. Охота на Ветке — просто труд. Не охота — иначе названный забой скота. Нет. Душа, взбудораженная смертью сына, жаждала отдыха. Мария подумала — и согласилась с Матерью. Удивительно! Как получалось, что Мать была права — всегда?

Помимо прочего, Мария мечтала добыть Хозяина. В схватке с кем ещё можно почувствовать себя человеком? Где победа над опасным зверем, там и гордость, а где гордость — там надежда.

Рано утром, лишь развиднелось, Мария миновала общинные огороды и делянки и вступила в лес. До Заповедника — день пути скорым шагом, есть время успокоиться и подумать.

Поросший травами, перепутанный лианами лес привычно стелился под ноги. Вот лёжка дикого кота, мох чуть примят, тёмно-кофейного цвета шерстинки повисли на низком брусничнике. Похоже, продираясь без особой опаски через заросли, Мария спугнула зверька. Здесь кормилась косуля, нижние ветки поломаны и обстрижены, на сухой проплешине меж двумя кочками — горошины помёта.

А тут — прошёл Хозяин!

Длинные когти разорвали слежавшуюся прошлогоднюю прель. Присев, Мария внимательно осмотрела звериные отметины, промерила их пальцами, запустила мизинец в неприметную ямку, понюхала и даже лизнула его.

Самка! Она проходила здесь несколько часов назад. Идёт к Заповеднику. Жирная самка с густым тёплым мехом. Могучий зверь с острыми зубами и ножами когтей. Почётная добыча! И много-много пахучего жира, незаменимого при вывихах и ушибах…

Мария подобралась. Хозяин не любит ходить быстро, значит, зверя можно догнать засветло. Пружинистым шагом, изредка нагибаясь и проверяя следы, девушка побежала вперёд.

Пока работали батареи, Карсон слушал радио. Без радости. Это было ненормально, но он стискивал зубы и искал, искал, искал среди эфирных шорохов и тресков женские голоса.

Иногда они жаловались, иногда плакали, иногда устало втолковывали что-то невидимым слушателям. Но чаще всего — пришёл на помощь словарь — они проклинали. Его, майора Джона Карсона. Впрочем, на других языках его проклинали тоже.