ЭЛит-РПГ

Неудивительно, что двоечница являлась центром мужского внимания. Видимо, она была самой юной из присутствующих. Но дело не в этом. Она была хороша той легкой экстравагантностью, той обаятельностью, что излучают молодые, но уверенные, что уже находятся на своем месте, увлеченные и талантливые девушки. Не чья-то муза, а юная магичка, что ходит сама по себе, независимая даже среди высших авторитетов.

Но смотрела волшебница с гитарой на князя. Из-под ресниц, тайно и скрыто, но определенно.

Ждала все-таки.

Бро смог дышать. Знал, что ничего не решено, что будет еще сложнее и труднее, но все-таки…

— О, князь! Запаздываете, пожалеете. «Вой войный» был потрясающ. Изволите вина? — спросил кто-то.

— Слышал, проникся, — пробормотал Бро, беря слегка липкий бокал.

Вино было красным, пахло крымской безумной курортной страстью. Бывала ли Васко на полуострове? В любом случае нужно будет слетать, хотя бы на два-три дня. Из соображений упрочнения географических знаний и романтических настроений. Но это потом когда-нибудь.

Девичьи пальцы начали перебирать струны, негромко, но голоса поэтической критики утихали.

— А это Анатолий Крупнов, господа и дамы. Еще неизвестный, но безмерно талантливый поэт, — Василиса божественно облизнула накрашенные губы.

А мы опять стоим и в трюме вода,

И ты опять твердишь, что надо бежать,

И ты опять твердишь, что надо туда,

Где не качает, сухо и есть чем дышать.

Но ведь и здесь есть шанс, пускай один из десяти,

Пусть время здесь вперед не мчится — ползет.

И пусть остаться здесь сложней, чем уйти…

Она пела с чуть заметной хрипотцой, проявляющейся только под гитару. Этой особенности голоса подруги Бро раньше не замечал, да собственно и когда было замечать? Знакомые строфы, знакомые аккорды, но песня казалась совсем иной. Васко, безусловно, не могла дать мужского, брутального напора, как в оригинальном исполнении. Звучало мягче и трагичнее.

…Но я, я остаюсь.

Там, где мне хочется быть.

И пусть я немного боюсь,

Но я, я остаюсь…

Легли тонкие пальцы на струны, заставляя умереть последний отзвук, Васко прикрыла блестящие глаза.

Звякнули наполняемые бокалы, лишь потом автор грозного «Воя войного» молвил:

— Что сказать? Банально, до зубовного скрежета наивно, этакие тающие миражи дремучего, косматого прошлого. Ретроградно-с. Но искренен автор, да-с, безыскусен, но искренен. А это дорогого стоит, господа! Графиня, приведите нам этого мальчика, он небезнадежен.

— Когда-нибудь непременно, — попыталась улыбнуться Васко.

Какой-то хлыщ с породистым лицом арабского скакуна поцеловал ей руку:

— Как удивительно вы поете! Я погиб, решительно погиб!

— Посланница сибирского дикого Эроса, гибельная дриада золотых кедров рощ, — отчетливо сформулировала мрачная баба-яга с папиросой.

Общество дружно зааплодировало. Судя по физиономиям, «погибшими» считали себя не только элитный жеребец. Вот же ковбои неугомонного Пегаса, в отцы-деды годятся, а очами как засверкали.

Бро по праву считал себя не особо ревнивым, но некоторые поползновения нужно пресекать сразу и безоговорочно. Всем лучше будет.

Раздвинув творцов уверенным лесорубским плечом, князь приблизился к избраннице, опустился на колено и поцеловал у двоечницы руку. Запястье чуть подрагивало, еще храня глубину отзвука гитарной бесконечности. Васко освободила руку, закинула на княжеское плечо и подставила губы.

Поцелуй вышел глубоким, не очень приличным, но всё предельно объясняющим.

— Вот и разгадка, господа! — вздохнул кто-то за спиной.

— Увы, это рок и планида, господа, — пояснила Васко и глаза у нее были счастливые.

Они сидели в одном кресле, конский волос из прорех обивки покалывал даже сквозь штанины, вокруг читали дробящие мозг стихи, и Бро догадывался, что это одно из лучших мгновений его жизни. Порой Васко шептала имена творцов, читающих свои творенья. По большей части имена местных гениев ничего не говорили двоечнику, но вообще-то было интересно. Когда рядом любимая девушка, жизнь вообще чрезвычайно увлекательна.

Васко сияла и манила. Мастера символизма и овеществленного цветения не были чужды зависти — чувству откровенно пошлому, обывательскому, но удивительно широко распространенному. Несколько раз литераторы интересовались мнением князя по поводу «онтологизма обозначенной сферы», формулировали вопросы весьма провокационно и иронично — явно норовили обидеть.

— Увы, ничего глубокого сказать не могу. Я человек московский, толстокожий и лесной, — ответствовал князь Волков. — Но я учусь, господа, учусь и познаю.

Честность и прямота нейтрализуют любые творческие провокации. Да и графиня такую прямоту одобряла.

Заполночь в зале стало совсем уж тесно, вновь пришедшие сидели прямо на ковре, дымили папиросами, в запахах турецкого табака, французских духов и русского символизма рождались и витали обрывки гениальных поэтических воззрений, яды критических замечаний и опьяняющих дамских смешков. Примкнувшие к обществу блистательные фон Штайн и д’Обиньи забирали свою законную долю внимания и были дьявольски хороши.

У ней следы проказы на руках,

У ней татуированные знаки,

И вечерами джигу в кабаках

Танцует девушка из Нагасаки… — печально перебирала струны Васко.

— Но это же ваше? — допытывался арабско-конный красавец. — Не отрицайте, я угадываю женскую манеру. Все эти томные нюансики, прошу вас, не обижайтесь, ваше сиятельство.

— Ничуть, — улыбалась Васко. — Почти угадали. Но совсем не мое. Утверждают, что в основе стихи некой Веры Инбер, дописанные бухим народом и гениями. И плевать на нюансики, они мне нравятся. Никто мне не запретит любить то, что люблю.

— Далек от мысли запрещать, но согласитесь, что… — настаивал человек-кентавр.

— Соглашусь, мне не жалко, — легко сказала Васко. — Князь, мне нужно вдохнуть свежего воздуха. Проводите меня…

Из приоткрытого окна тянуло снежной сыростью Северной Пальмиры.

— Значит, это и есть та хваленая северная столица, — прошептала Васко, пуская струйку душистого папиросного дыма.

— Она, — князь обнимал подругу сзади, уткнувшись носом в четкую линию каре. Млел. — Ты чудесна.

— Но оболваненная-нулевая нравилась больше?

— М-мм… Я от тебя любой дурею.

— Это не ответ.

— Ладно. Совсем стриженная ты убийственно хороша. Но и так… — Бро нежно куснул открытый затылок.

— Волк… — томно констатировала Васко.

Князь плотнее укутал ее плечи в шубку и оставил объятья крайне тесными.

— Господи, какие же мы вульгарные, — прошептала возлюбленная. — Как я могла петь перед столь талантливыми и неординарными людьми⁈ И это пошлая соболья шуба? И эти мысли животные…

Подтверждать вслух, что мысли животные, Бро не стал. Поскольку мысли были не просто животные, а дико-дико животные, и Васко это чувствовала.

— Почему я от тебя так с ума схожу? — чуть слышно пролепетала графиня.

— Судьба. Вульгарность, дикость, мех… Мы обречены, и это счастье.

— Ничего подобного! Просто я тебя хочу как кошка. Дворовая зашкварная кошка.

— Скифы мы, с голодными и жадными телами, — путано продекламировал Бро. — Но мы учимся. И сейчас до пошлости не опустимся. Хотя тянет невыносимо. Только к тебе. Но не сейчас. Потом всё будет.

— Не будет.

— Будет.

— Не будет.

Содержательный спор, ничуть не отодвигающий опасность предаться приступу дикости на подоконнике, заваленном баночками из-под монпансье и богемными окурками, прервали шаги. Пришлось срочно отпустить пушистое сокровище.

— Князь, барышня… — перед двоечниками стояла давешняя пугающая тетка с лицом некромантки-рецидивистки. — Пора ехать. Я провожу.

— Мы с незнакомыми тетеньками не ездим. Нам маменька не велели-с, — нервно сказала Васко.

Дама усмехнулась. Довольно жутковато. И протянула визитную карточку:

— Молодые господа, вы ведь хотите узнать разгадку?

Заслонивший напарницу Бро взял тесненный прямоугольник и с некоторым трудом прочел в полутьме: —

«Д-р Я. В. Брюс. Вопросы философии и смысла, консультации по генерал-фельдцейхмейстерскому и линейному артиллерийскому делу».

Мадам, передайте доктору наше искренне почтение и благодарность, но от визита мы воздержимся. Не надо нам разгадок, мы уже и так все осознали. К чему напрасно время тратить?

— Mon cher, надо бы съездить, — сказали из коридора.

— Жюли, да с какой стати⁈ — возмутилась Васко. — Нам определенно не нужны консультации по артиллерийскому смыслу жизни. Ни от колдунов, ни вообще. У нас и так всё сложно.

— Вася, откуда этот эгоизм⁈ — изумилась невидимая фон Штайн. — Вам, возможно и не нужно, но о людях-то можно подумать. Приличный человек приглашает, неужели вам часа времени жалко?

— Нет, если вам это очень нужно, то другое дело, — сказал Бро. — Как думаешь, Васко?

— При такой постановке вопроса особых вариантов не остается, — мрачно признала подруга. — Поехали.

В прихожей князь невольно заозирался.

— Там пальто ищи, — француженка указала на груды одежды на вешалке.

Бро подумал, что ситуация с горничной с самого начала показалась подозрительной. Не бывает такой великолепной прислуги, даже в том легендарном столичном Петербурге не случалось таких чудес.

На углу была аптека, извозчики ждали под фонарем, кружил редкий осенний снег — все как положено. Дамы сели в передний экипаж, двоечники во второй. Бро укутал ноги графини теплой полостью.

— Как-то немного грустно, — призналась Васко. — Сейчас доедем, этот мортирный маг откроет тайну, и все кончится.

— Едва ли. Во-первых, магу и мадмуазелям от нас что-то нужно, во-вторых, главная тайна отнюдь не в Брюсе и нашей странноватой экзаменовке. Вот честно.

— Да? А руку почему убрал?

Бро вернул руку под полость, в тепло и магию.

Доехали быстро, даже губы от поцелуев не успели распухнуть. Но еще бы пара минут, и пассажиры определенно соскользнули в скифскую дикость и разнузданность (ватная спина извозчика все равно выглядела сугубо неодушевленной).

«Гостиница 'Бодрый фельдцейх» — гласила небольшая, но стильная вывеска над дверями.

— Докатилась, — вздохнула Васко. — Питер, культурная столица. А я вместо Эрмитажа по номерам с озабоченным князем шляюсь.

— Мы по делу. А Эрмитаж все равно до утра закрыт, — напомнил Бро.

Швейцара не было, мрачная проводница ухватилась за бронзовую рукоять тяжелой двери, но не осилила.

— Позвольте… — князь потянул дверь. — Однако! На тормозных пружинах она, что ли?

Дверь все же поддалась, Бро впустил дам, самого чуть не придавило.

— Будьте осторожны, господа. Это место со странностями, — предупредила проводница.

— Мы уже догадались, — процедила фон Штайн, озираясь. — Где Сам?

— Позовет. И не дерзите! — прошипела баба-яга, отряхивая мех ворота.

— Успокойтесь, дамы, сейчас мы все немного нервны, — призвал князь. — Мадам, вас не затруднит представиться? А то как-то неудобно.

— Анна Рудольфовна, секретарь доктора, — сухо отрекомендовалась неприятная особа.