Привет, мы инопланетяне! Фантастическая повесть

I. Как мы стали космонавтами

Если вы этого ещё не знаете, то меня Рома Романов зовут. Я с Венеры вообще-то. Папа у меня работает бригадиром на добывающем комбайне, это внизу, на поверхности то есть, а мама – врач в госпитальном отсеке. А живём мы в самой обыкновенной каюте, в жилом отсеке, на атмосферной станции. На поверхности Венеры жить людям невозможно, там и работать-то смертельно опасно. Чудовищной силы ветер, раскалённая лава, вулканы, температура как в печке, почти 500 градусов, а ещё и давление, а ещё пар и дождь из концентрированной серной кислоты. Адское местечко! Без сверхпрочного экзоскафандра человеку там делать нечего, меньше, чем за секунду раздавит и сожжёт. Поэтому и придумали на Венере жить на атмосферных станциях – это такие гигантские аэростаты, плавающие среди жёлтых венерианских облаков на высоте в 50 километров. Тут и жилые помещения есть, и лаборатории для учёных, и мастерские, и пусковые площадки для челноков, и всё такое прочее. А зачем оно всё? – спросите вы. А затем, что такие редкие и ценные металлы на Венере есть, что закачаешься. Для этого у нас добывающие комбайны внизу есть, потом челноками металл на станцию поднимают, а уже оттуда – на орбиту, в космические грузовики, ну и дальше на Землю.

Детей на станции немного живёт, трудно тут потому что. Но всё-таки есть. Для нас даже школьный центр построили – у нас и маленький спортзал есть, и бассейн, и игровая комната, и где мы уроками занимаемся, и даже живой уголок. А не так давно к нам с Земли вдруг прилетел профессор Дымков, да не один, а с сыном – с Сенькой. Ему десять лет, как и мне, поэтому его к нам в младшую группу привели. Я сперва подумал, что, раз с Земли и профессорский сынок, то не получится у нас с ним подружиться. И мы даже подрались прямо в группе на перемене. Только потом помирились и оказалось, что вовсе этот Сенька не хлюпик и не плакса, а самый лучший в мире друг и выдумщик тот ещё. Каких только приключений у нас не было, вы не поверите! Один раз мы даже умудрились пробраться в челнок, угнали из ангара настоящий экзоскаф и отправились на поверхность Венеры, представляете? Правда, отругали нас потом очень сильно, даже едва не выпороли. Но обошлось. А другой раз мы вместе придумали, как «Сколопендру» – это робот такой научный для исследований – вытащить обратно наверх, когда у него двигатель сломался… Короче, очень крепко мы с Сенькой Дымковым сдружились. Про наши приключения на Венере я вам как-нибудь подробнее обязательно расскажу. Но сегодня я про другое, тоже будет интересно, обещаю. В общем, началась эта удивительная история так…

…Мы вместе с Сенькой, Андрюхой и Васьком, ну, это тоже мальчишки из нашей школьной группы, в настольные игры играли. У Васька в каюте. Но тут звонит звонок, Васёк открывает, а на пороге папка мой стоит. И Сенькин тоже отец, Анатолий Сергеевич. Вот как раз он и спрашивает удивлённо:

– Мальчики! А можете ли вы мне объяснить, почему нас вместе с вами снова вдруг вызывают к начальнику станции, а?

Меня как подушкой по голове стукнуло.

– Что, сразу всех четверых? – спрашиваю.

– Да нет, не всех. Только тебя и Сеню. Но это срочно, так что игру свою потом доиграете.

– А это когда было? – Сенька задаёт вопрос.

– Да вот пятнадцать минут назад это было – Анатолий Сергеевич говорит. – Звонит мне по коммуникатору лично Архидемон, то есть Виталий Борисович, и приглашает на свидание – меня, Ваню – тут он на папу моего кивает, – Рому, Сеню. И, что самое интересное, Ромину маму тоже! Так всё-таки, что произошло, кто-нибудь знает?

Мы с другом только головами мотаем. К начальнику станции? Зачем? Что-то совсем мне неудобно стало и страшновато. А что тут сделаешь? Раз вызывают на ковёр, то ничего не попишешь, надо идти. Тут вам не ясельки, а венерианская станция, тут капризы «хочу – не хочу» плохо срабатывают. Если срабатывают вообще.

Идём мы по станционным коридорам, торопимся. Даже не разговариваем особо. Только потом вдруг я сообразил, что идём мы вовсе не в сторону кабинета Архидемона, а туда, где конференц-зал находится. И точно – заходим внутрь, а там один только Виталий Борисович и сидит. Задумчивый! С кресла встаёт, со всеми нами за руки поздоровался. Даже со мной и с Сенькой, хотя нам только по десять лет исполнилось.

– Присаживайтесь, располагайтесь, – Архидемон приглашает. – Разговор будет длинный и, скорее всего, очень непростой…

Расселись мы, благо свободных кресел вокруг вагон и маленькая тележка.

– Так всё-таки что такое экстренное произошло? – папка мой спрашивает. – Снова две новости, одна плохая, а вторая ещё хуже? Или мальчишки что-то набедокурили?

Мы с Сенькой только переглянулись и плечами пожали:

– Ничего мы не бедокурили, вот честное-пречестное! – хором говорим.

Архидемон сперва ничего не сказал, только прокашлялся. Потом вроде как собрался что-то ответить, но тут в зал заходит профессор Черсин – он не так давно к нам на станцию прилетел, это Сенькиного папы самый главный начальник, важная очень шишка, – а с ним другой дядька, помоложе. Тоже, наверное, из тех яйцеголовых, которые с Земли прибыли в последний раз. Профессор Черсин нас всех взглядом окинул, руки потёр:

– Все действующие лица здесь? Вроде бы как все… Что ж, тогда давайте начинать!

И сел в кресло. Выдохнул шумно.

– Итак. Во-первых, у меня вчера было серьёзное совещание с руководством. Руководство нашими и вашими успехами очень довольно, непременно жаждет ознакомиться с собранными данными, так сказать, «накоротке». Ну и… Анатолий Сергеевич, Вы отлично поработали, однако достаточно Вам гулять по поверхности Венеры, пора знания и опыт передавать другим. В нашем НИИ планетологии идёт расширение, ввели должность заместителя по экстремальным исследованиям, и ожидают, что эту должность займёте именно Вы. Так что собирайтесь-ка домой, пора на Землю…

Я когда сообразил, что профессор Черсин сказал, у меня будто в животе что-то провалилось и стало неудобно, как если что-то очень нехорошее сделал, а тебя за этим застукали…

– А как же Сенька? – тихо спрашиваю.

А у Сеньки лицо, гляжу, тоже растерянное до невозможности. Вот чего угодно он ожидал, только не такого. И глаза предательски заблестели, еле сдерживается, чтобы не заплакать…

Анатолий Сергеевич тут говорит:

– Неожиданно всё это, честно говоря… Я уже как-то к Венере привык… Нет, понятно что возвращаться рано или поздно пришлось бы, но чтобы вот так внезапно… Нельзя ли это дело отложить ещё хотя бы на пару месяцев? Да и должность новая непростая, боюсь, что не справлюсь…

Профессор Черсин вперёд наклонился даже:

– А кто тогда справится? Нет уж, профессор Дымков, не отлынивайте, пожалуйста! Лучше Вас нам никого не найти, когда я Вашу фамилию назвал в качестве возможной кандидатуры, весь учёный совет аплодировать начал. Да так, что я думал – сейчас занавески с окон попадают. В Подмосковье уже строится новое здание, осенью как раз надо будет заселять лаборатории, составлять планы исследований, и так далее. Сейчас на Земле февраль, к лету как раз будете на месте. Жильё, транспорт, питание – не беспокойтесь, всё уже решено в самом лучшем виде. Отдохнёте, осмотритесь и приступите к работе.

Потом поворачивается к Архидемону:

– Теперь во-вторых. Виталий Борисович! Нам в новом институте чертовски будет нужен классный спец по работе на поверхности Венеры. Помимо всего прочего, будем строить большой тренажёрный полигон, полноразмерные камеры с имитацией физических условий, готовить операторов экзоскафов… Иван Андрианович – он как бы не мой подчинённый, а Ваш. Может, отпустите его к нам?

Папка мой помрачнел и даже с кресла встал:

– Я, конечно, спасибо и всё такое, только моё место здесь, а не на Земле… Извините…

Архидемон головой покачал:

– У вас на Земле, значит, специалистов не хватает – только у нас, на Венере, их тоже не вагон… Больше скажу – не хватает нам людей! А Романов у меня лучший бригадир, самый опытный, я без него как без рук. Не пущу, вот хоть стреляйте. Он нужен мне здесь! Даже если согласится – не отпущу. Но он и сам не согласится, я давно его знаю.

Профессор Черсин руками разводит:

– Досадно, но я Вас очень даже хорошо понимаю. Знаю, в каких условиях тяжёлых работаете, и что нехватка людей у вас на станции существенная. Особенно подготовленных. Вот с этим как раз мы вам постараемся помочь, не прямо сейчас, конечно, но через 3—4 годика, думаю, пришлём первую партию специалистов… Молодых, грамотных, знающих, чтобы и в атмосферу, и на поверхность, и чтобы челнок могли водить, и экзоскаф… А в перспективе у нас – постройка второй российской атмосферной станции, уже нового поколения, хотя это, конечно, вопрос не одного десятка лет… Хорошо. Тогда третий вопрос. Как я понял и как мне рассказывали, Рома без Сени никуда, а Сеня без Ромы туда же. Сеня, ясное дело, должен с отцом на Землю лететь… Но вот Рома… Вопрос деликатный, не спорю, но… Может быть вы сможете отпустить Рому Романова вместе с другом? При институте у нас физико-математическая школа для одарённых детей есть, учиться будут вместе… Мне даже неловко как-то спрашивать, у мальчишки тут семья, мама, папа, я не настаиваю… Но очень уж эти ребята мне приглянулись, когда со «Сколопендрой» беда случилась. Им настоящая школа нужна, сильная. Я ничего плохого про вашу местную школу сказать не хочу, но вы же сами тоже наверняка о таком думали не раз… Само собой, разлучать семью насильно никто не будет – так что решать прежде всего вам, уважаемые Иван Андрианович и Вера Матвеевна… – и на папу с мамой моих глядит.

Я растерялся, потом испугался, а потом вообще не знаю что. Потом шмыгнул отчего-то носом, а тишина висела в зале такая, что этот шмыг как громом прогремел. И тут вдруг мама сказала:

– Нет уж, раз такое серьёзное дело, пускай Ромка сам решает. Он у нас уже вполне большой, чтобы понять: хочет он остаться с нами на станции, или вместе с другом своим на Землю отправляться, на учёбу.

А я тогда окончательно раскис и вдруг заплакал. Потом соскочил со своего кресла и бросился маме на шею:

– Мам, а мам, а можно сделать так, чтобы мы все вместе на Землю полетели? И папка, и ты – ведь как было бы здорово? Я с Сенькой на Землю хочу… только без вас не хочу…

Мама обняла меня крепко и молчит. Тут отец со своего кресла встал, подошёл, положил руки мне на плечи:

– Нет, Ром. У меня работа внизу, бригада, её бросать не положено. И маму в госпитальном отсеке никто не заменит. Так что думай сам, не малыш! Вот только… Я бы на твоём месте всё-таки полетел.

– А мы по связи каждый день разговаривать будем? – спрашиваю.

– Ещё бы! Не просто разговаривать – следить вместе с мамой за твоими успехами, как растёшь, как себя ведёшь, как учишься. Ну а как выучишься – тогда ждём тебя обратно на станции. Но решать тебе, сынок. Захочешь остаться – останешься. Захочешь полететь – полетишь.

Я к стенке отошёл, лбом в неё упёрся и глаза закрыл. И такой у меня кавардак в голове, и вот ни грамма не знаю, что выбрать и на что решиться. А потом слышу голос Архидемона:

– Что-то я тебя, Романов-младший, не узнаю нынче. Значит, как пробраться втихаря в челнок и улететь без спросу на поверхность – это у нас смелости хватает? Ни мама, ни папа не помеха? А вот когда разговор про хорошее дело идёт, про учёбу – так сразу хвост поджал?