История и память

Революция в области современного датируется XX в. Совре менность, до сих пор изучавшаяся главным образом в «сверхструктурах», отныне познается на всех уровнях - в тех областях, которые человеку XX в. представляются наиболее важными: в области экономики, повседневности, политики, менталитета.

Как мы уже видели, именно в связи с вторжением современности в третий мир первостепенным становится экономический критерий. В самом же комплексе современной экономики пробным камнем современности выступает механизация, а лучше сказать - индустриализация. Но подобно тому, как Фонтенель в прогрессе некоторых наук усматривал прогресс человеческого разума как такового, так и экономический критерий современности воспринимается главным образом как прогресс мышления. И здесь вновь именно рационализация производства определяется как основной признак современности. Как отмечал Раймон Арон, на это обратили внимание уже великие умы XIX в.: «Огюст Конт видел в рациональном использовании природных ресурсов приоритетную задачу современного общества, а толкование, данное Марксом перманентному динамизму, который играет определяющую роль в ка6п2 италистической экономике, сохраняет свою ценность и поныне»104. Аргентинский социолог Джино Джермани, вновь обращаясь к тексту, опубликованному в 1960 г. в Рио-де-Жанейро («Resistencia a Mudan а»105 106), говорит почти то же самое: «В экономике процесс секуляризации обозначает прежде всего дифференциацию собственно экономических институтов, содер щих в себе инструментальную рационализацию как фундам64енталь-ный принцип действия и институционализации изменений» .

Эта «интеллектуальная» концепция экономической современности побудила целую группу специалистов в области общественных наук поставить проблему соотношения между протестантской моралью и экономическим развитием, распространив, таким образом, те положения, которые Макс Вебер и Р. Г. Тауни относили к Европе XVI и XVII в. [Eisenstadt, 1968], на современные не-западные страны. Благодаря этим положениям, которые я считаю ложными, под проблему отношений между религией и современностью удалось подвести более широкое основание, чем споры экзегетов или теологов. Поставив те же цели, сегодня можно проанализировать современность с точки зрения демографии. Прежде всего речь идет о семье: Джино Джермани, например, в «секуляризации» семьи (развод, контроль над рождаемостью и т. д.) усматривает важный аспект процесса модернизации и связывает «современную» семью с процессом индустриализации, на что, по его мнению, указывает пример Японии. Одной из выделяющихся черт совре6м5енности Анри Лефевр считает появление «современной женщины» .

Благодаря признанию примата понятия экономического и использованию определения современности через абстрагирование и в связи с оппозицией древнее {старинное)/современное в игру вступ ют два новых понятия.

Прежде всего, посредством экономики современное связываетс не с прогрессом вообще, а с развитием или, как считают некоторы либеральные экономисты, в более ограниченном истолковании -с возрастанием. С другой стороны, современное противостоит уже древнему, а первобытному.

Именно на почве религии Г. ван дер Леув противопоставляет «первобытной ментальности», не способной к объективации, «современную ментальность», определяемую «способностью к абстра-гированию»107 108.

Вместе с тем XX век определил современность также и посред ством обращения к некоторым политическим позициям. «Банальной выглядит констатация того, - пишет Пьер Кенде109, - что структуры современной жизни суть прямое следствие двух серий революций: той, которая произошла в сфере производства (переход от ремесла индустрии), и той, которая имела место в сфере политической (заме на монархии демократией)». Он добавляет: «Таким образом, производственное использование предполагает рациональный расчет, который является одной из сторон светской научной мысли». Маркс в своей статье 1844 г. «ZurKntik derhegelschen Rechsphilosophie («К кр тике гегелевской философии права») писал: «Абстракция государства как такового характерна лишь для Нового времени; абстракция политического государства - это современный продукт. Для средних веков характерен реальный дуализм, для Нового времени - дуализм абстрактный».

Если Раймон Арон главным образом ставит перед собой проблему «социального порядка современности»™, то исходит он из эконо ского факта, а точнее, из производительности труда и в конце кон как видно, приходит к идее прометеева устремления, опирающегос на науку и технику и понимаемого в качестве «источника совреме ности»', «современную цивилизацию» он определяет посредством т ценностей, чье политическое звучание предельно четко: «равенств индивидуальность, универсальность»110 111.

Кристиан Виейра, изучая «традиционные и современные политические структуры» в черной Африке, приходит к выводу, что если большая часть молодых африканских государств заимствует политические институты западного типа (всеобщее, равное и прямое избирательное право, разделение властей), то модернизации этих государств не всегда удается преодолеть «порочный круг»: преобразование их в современные страны предполагает национальное единство, в то время как последнее покоится на структурах (этнических и властных), связанных с традицией и противостоящих модернизации.

Начиная с Маркса определение современного государства в большей или меньшей степени было обусловлено капитализмом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие - иногда это выглядит наивно - в качестве модели модернизма, в частности модернизма политического, признают Соединенные Штаты. Так, Кеннет С. Шеррил на основании опроса, проведенного в Соединенных Штатах, дал определение «politically modern man» (современного в политическо отношении человека), и принципиальный интерес к этому определению возникает в связи с тем, что оно берет на себя смелость оказывать влияние на внешнюю политику Соединенных Штатов (или воспроизводить ее).

1. Современный в политическом отношении человек идентифицирует себя с национальной политической общностью.

1а. Современный в политическом отношении человек умеет различать сферу личного и сферу политического.

2. Современный в политическом отношении человек обладает сильным ego.

3. Современный в политическом отношении человек обладает устойчивыми взглядами.

4. Современный в политическом отношении человек открыт для других.

4а. Современный в политическом отношении человек испытывает сильное влияние mass media.

Следовательно:

46. Современный в политическом отношении человек хорошо информирован.

5. Современный в политическом отношении человек убежденный оптимист.

5а. Современный в политическом отношении человек верит в народ.

6. Современный в политическом отношении человек обладает потребностью объединяться с другими.

7. Современный в политическом отношении человек склонен к участию в общественной деятельности.

8. Современный в политическом отношении человек откликается на политические события, но не находится в их власти и не бывает подавлен ими.

8а. Современный в политическом отношении человек является чьим-то сторонником, но «сторонником открытым».

9. Современный в политическом отношении человек ощущает в себе способность оказывать давление на публичные власти, принимающие решения.

10. Современный в политическом отношении человек характеризуется общей верой в правительство112.

В более широком смысле американец часто предлагается в качестве прототипа современного человека - «нового человека».

Наконец, современность недавно была определена на основе мас совости как характерной ее черты: это культура повседневной жизни и культура массы.

Бодлер, несмотря на элитарный характер своего определения, с самого начала ориентировал его на то, что Анри Лефевр, философ современности и повседневной жизни, называл «цветом повседневности». Художественные течения нового искусства на переходе от XIX к веку XX равным образом включали современность как в предметы, так и в произведения искусства: современность ведет и к дизайну. и гаджету1Х. Пьер Кенде усматривал в «массовом распространени идей», в «коммуникации масс» одну из характерных черт современности и одну из причин ее ускоренного развития. Если Маклюэн и ошибся, предрекая распад галактики Гутенберга, то он все же указал на роль аудиовизуальных средств в современности - точно так же, как это сделал Лео Богарт в «The Age of Television»113 114 115 (1968).

Несомненно, лучшие описание и объяснение современности как «массовой культуры» (culture de masse) дал Эдгар Морин. Произвел он их на свет в 50-х гг. XX в. в Соединенных Штатах, а потом они распространились в западном обществе. А определил он ее следующим образом: «Народные массы, проживающие в городе и частично в сельской местности получают доступ к новым стандартам жизни: они постепенно вступают в мир благосостояния, досуга, потребления, который до того был миром буржуазных классов. Количественные изменения (рост покупательной способности, возросший уровень замещения человеческих усилий работой машин, увеличение времени досуга) постепенно приводят к качественной метаморфозе: проблемы индивидуальной, частной жизни, проблемы реализации индивидуальной жизни настойчиво возникают уже на уровне не только буржуазных классов, но и нового, многочи73с1ленного и все расширяющегося слоя людей, живущих на зарплату» .

В первую очередь принципиальную ее новизну Морин видит в том оригинальном применении, которое массовая культура нашла для отношения «реальное»/«воображаемое». Эта культура, будучи «великим поставщиком мифов» (любовь, счастье, благосостояние, досуг и т. д.), действует не только в направлении от реального к воображаемому, но и наоборот. «Она есть не просто бегство, но и - одно временно и противоречиво - вовлечение».

И, наконец, XX век как бы проецирует современность в прошлое -в те эпохи или общества, у которых не было сознания современности или которые по-иному определяли свою современность. Так, в 1930 г. выдающийся французский историк Анри Озе наделил XVI в. - то вре мя, когда превозносили старинных, а современное признавали только в искусстве, в словесности и в истории, и то лишь по отношению к средним векам, - пятикратной современностью, которую составляют «интеллектуальная революция», «революция религиозная», «революция нравственная», «новая политика» и «новая экономика». В заключение он писал: «С какой стороны ни посмотреть, XVI в. предстает перед нами как прообраз нашего времени. Концепция мира и науки, индивидуальная и общественная мораль, ощущение внутренней свободы души, внутренняя политика и политика внешняя, возникновение капитализма и формирование пролетариата (мы могли бы добавить сюда зарождение национальной экономики) - во всех этих областях эпоха Возрождения принесла в высшей степени плодотворные новшества, даже в тех случаях, когда они оказывались опасными...» [Hauser, 1930. Р. 105].

Но можно ли говорить о современности, учитывая, что те, кого мы считаем современными, не сознают себя таковыми или не говорят об этом?