История и память

Такое различение прошлого и настоящего, одинаково успешно осуществляемое как общественным сознанием, так и историком, редко бывает нейтральным. Для одних прошлое - это золотой век, время образцовой непорочности и добродетели, эпоха великих предков; для других оно является варварством, архаизмом, скоплением отжившего свое и вышедшего из моды старья, эпохой физических и интеллектуальных карликов. Что же касается настоящего, то оно, соответственно, представляет собой либо блаженное время прогресса, созидания и цивилизации, либо опасный период непродуманных новаций или плачевного упадка. При помощи подобных суждений сторонники либо одной, либо другой точки зрения всегда обнаруживают в истории или в современности аргументы, подтверждающие выдвинутый ими тезис. Конечно, сейчас западный мир находится в процессе выхода из продолжительного периода господства идеологии прогресса, который, как представляется, прервал на два века - XVII и XVIII -диалектическую связь между древностью и современностью; но даже эти века, прожитые и осмысленные под знаком прогресса, знавали и спорщиков-традиционалистов, и «антиреволюционеров», и «реакционеров», и было бы очень важно изучить эту цепочку сменяющих друг друга форм современности, эти возрожденные споры древних и новых, в которых выявлялись особенности исторического менталитета Запада.

Само собой разумеется, что мое исследование в первую очередь опирается на мысль и историческую продукцию западных ученых, поскольку их я знаю не так плохо, как подобные достижения других цивилизаций, а кроме того, они обнаружили б льшую чуткость по отношению к течению истории. Тем не менее я старался присматриваться - получая сведения как бы из вторых рук - и к отношению к истории в других обществах, включая так называемые общества «без истории», изучение которых историки долгое время предоставляли этнологам и антропологам. Обратиться же к тому, что выходит за рамки Запада, было тем более необходимо, что превратности нашей эпохи сделали нас более чувствительными к различиям, к множественности и к иному.

Имея в виду те огромные возможности, которыми я в моем представлении наделяю историческую науку и которые очевидным образом связаны с эволюцией «объективной» истории человечества, я выделяю две главные задачи, требующие длительного времени для своего решения и пока еще недостаточно четко сформулированные. Первая из них касается сравнительной истории, которая единственная способна предоставить материал, соответствующий на первый взгляд взаимно противоречивым потребностям исторической мысли. Речь идет, с одной стороны, о стремлении к всеобщности, а с другой -о почтительном отношении к своеобразию или же об установлении закономерностей и в то же время о внимании к взаимодействию случайности и рационального начала, об установлении связей между понятиями и историями. И сверх того, как того желал Мишель Фуко, следует обозначить контуры честолюбивого - хотя пока и далекого от воплощения - замысла всеобщей истории.

Читатель должен теперь догадаться, что, хотя моей первой заботой при написании этих текстов было стремление изложить какие-то сведения об эволюции «работы» истории и собственно ремесла историка, я их также подпитывал материалами, заимствованными из моего собственного опыта, относящимися к полученному мной «наследству», накопленными благодаря проведенному мной отбору. У меня была счастливая возможность размышлять, работать и преподавать в той среде, которая, вероятно, наилучшим образом способствовала обновлению истории в нашем веке и которую называют школой «Анналов», сложившейся вокруг журнала «Анналы», который был основан в 1929 г. Марком Блоком и Люсьеном Февром и которым в дальнейшем, с 1956 по 1969 г., руководил Фернан Бродель. Мне также была оказана честь Пьером Нора, пригласившим меня для совместной работы над тремя томами книги «Заниматься историей» (1974), в которых благодаря содействию историков, превосходивших в количественном отношении круг сотрудников «Анналов», удалось наметить ориентиры и проложить пути, позволяющие расширить предметное поле истории.

Здесь неуместно ни напоминать о том, во что вылилось это предприятие, ни высказываться по поводу кризиса общественных наук, истории и школы «Анналов», о чем с большей или меньшей степенью осведомленности, добросовестности и компетентности толкуют то здесь, то там. Я еще выскажусь по этому поводу в другом месте -либо от своего имени, либо совместно с моими друзьями из журнала «Анналы», который в 1989 г. праздновал свое шестидесятилетие. Здесь же я только скажу, что история, к которой отсылают эти тексты, - это то, что называется исторической антропологией, в котор история использует методы антропологии, дабы достичь наиболее глубоких уровней исторических реалий - материальных, ментальных, политических, постоянно сохраняя при этом структурированное единство человечества и знания4.

В то же время очевидно, что предлагаемые вниманию читателя тексты несут на себе отпечаток того контекста, в котором они были написаны. Западная историческая мысль была внезапно поражена кризисом прогресса - понятия, которому был нанесен урон мерзостями XX в., хорошо известными нам благодаря средствам массовой информации - новому источнику исторической документации. Следовало бы прекратить гордиться линейным по своему характеру непрерывным и глобальным прогрессом, воплощенным прежде всего в производящих впечатление достижениях науки и технологии, когда мы движемся от гулага5 к пыткам, от нацистских лагерей смерти -к апартеиду и расизму, от ужасов войны - к ужасам голода. Лучшее знание обществ всех континентов, в том числе принадлежащих к третьему миру, и их истории позволит покончить с мыслью о существовании единственной модели развития человеческих обществ.

Касаясь менее драматичного аспекта методологии истории, можно сказать, что, с одной стороны, мы присутствуем при так называемом распаде «истории, состоящей из кусочков», а с другой - при «возвращениях» традиционных форм истории: «повествования», «события», «хронологии», «политики», «биографии». По этому поводу я хочу просто сказать, что если на территории, принадлежащей историкам, должны присутствовать самокритика и переосмысление, для того чтобы эта территория была готова приносить новые урожаи, то эти вполне законные «возвращения» не должны походить на возвращение эмигрантов времен Французской революции, которые «ничего не забыли и ничему не научились». История нуждается в изменениях, а не в противодействиях. Для того чтобы осуществить то, что необходимо, и противостоять тому, что означало бы движение вспять, историки должны обладать ясностью ума, бдительностью и мужеством.

Фронт истории - несмотря на прогресс в плане нахождения консенсуса - по-прежнему остается передней линей сражения. Сражения идей - ради того чтобы лучше «заниматься историей».

Январь 1988 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ИТАЛЬЯНСКОМУ ИЗДАНИЮ1

Как представляется, понятие «история» ставит сегодня перед нами шесть типов проблем.

1. Как соотносятся между собой прожитая история, «естественная», или «объективная», история человеческих обществ и научные усилия, направленные на описание, осмысление и объяснение этой эволюции, иначе говоря, историческая наука? Наличие данного различия, в частности, сделало возможным существование некоей двусмысленной отрасли знания - философии истории. С начала этого века и в особенности на протяжении последних двадцати лет развивается особая ветвь исторической науки, которая изучает эволюцию, протекающую внутри глобального исторического процесса: это историография, или история исторической науки.

2. Каковы связи истории с временем, с длительностью, имеется в виду «естественное» и цикличное время климатических изменений или времен года либо время, прожитое и естественным образом зафиксированное индивидами и обществами? С одной стороны, дабы покорить естественное время, различные общества и культуры изобрели некий основополагающий инструмент, который также является важнейшей заданной величиной истории, - календарь; с другой -сегодня историки по-прежнему больше всего интересуются связями между историей и памятью.

3. Как представляется, итог диалектике истории подводят противостояние или диалог прошлого/настоящего (и/или настоящего/ прошлого). Это противостояние обычно не бывает нейтральным, подразумевая или выражая целую оценочную систему, примером чего являются пары «древность/современность», «прогресс/реак-ция». Начиная с античности и вплоть до XVIII в. на основе понятия «упадок» развивалось пессимистическое видение истории, нашедшее свое выражение в некоторых концепциях истории XX в. В эпоху Просвещения на основе идеи прогресса, напротив, утвердилось оптимистическое видение истории, пережившее кризис во второй половине XX в. Обладает ли история смыслом? Существует ли смысл истории?

4. История не способна предвидеть и предсказывать будущее. Какую же позицию занимает она по отношению к новой «науке» -футурологии? На самом деле история перестает быть научной, когда заходит речь о начале и конце истории мира и человечества. Что касается проблемы происхождения, то она раскрывается в мифе -творение, золотой век, мифические эпохи - либо в наукообразной форме - недавняя теория big bang2. Если же говорить о завершении то история уступает здесь место религии, в частности религиям спасения, содержащим некое «знание о высших целях», эсхатологию, или прогрессистским утопиям - главной из них является марксизм, в концепции которого соседствуют идея смысла и представление о конечной цели истории (коммунизм, бесклассовое общество, интернационализм). В то же время на уровне практических занятий историков развертывается критика учения об истоках, и понятие «генезис» приходит на смену идее истоков.

5. Находясь в контакте с другими общественными науками, сегодня историк склонен различать отдельные исторические длительности. Имеет место возрождение интереса к событию; однако вектор этого интереса, поддавшегося соблазну долгосрочной перспективы, направлен в противоположную сторону. Такая перспектива приводит историков либо к понятию структуры, либо благодаря диалогу с антропологией к развитию гипотезы о существовании «почти неподвижной» истории. Но существует ли неподвижная история, и каковы связи истории со структурализмом (или структурализмами)? И нельзя ли предположить существование более широкого движения «отказа от истории»?

6. Идею истории как истории человека сменила идея истории как науки о людях, живущих в обществе. Но существует или хотя бы может ли существовать история человека? И если уже развивается история климата, то не следует ли создать и историю природы?

1. С самого своего зарождения в западных обществах, зарождения традиционно относимого к греческой античности (Геродот, живший в V в. до Р. X., был если и не первым историком, то по крайней мере «отцом истории»), но на самом деле восходящего к прошлому, уходящему вглубь тех времен, когда существовали империи Ближнего или Среднего и Дальнего Востока, историческая наука определяется в соответствии с ее отношением к той реальности, которая не была ни сконструирована, ни наблюдаема, как это происходит в математике, естественных науках или в науках о жизни, но в отношении которой проводят «расследование» и о которой «свидетельствуют». Таков смысл греческого термина «historié» и его индоевропейского корн wid - weid - voir (видеть, франц.). Таким образом, история началась повествования, с рассказа того, кто может сказать: «Я видел, я слышал как говорили». Этот вид истории-рассказа, истории-свидетельства никогда не переставал существовать в развитии исторической науки. Парадоксальным образом сегодня мы можем наблюдать, как этот тип истории подвергается критике, вызванной желанием заменить повествование объяснением, и в то же время - как возрождается история-свидетельство в результате «возвращения события» (Р. Nora), что связано с новыми средствами массовой информации, с появлением сре историков журналистов и с развитием «сиюминутной истории».