Том 2. Урамбо

Блокнот поэта*

«Я живу в кинотеатре…»

Я живу в кинотеатре
С пышным именем «Фурор»,
Сплю, накрывшись старой картой
С дыркой у Кавказских гор.
О Кавказ! – В былые годы
Благодатный этот край
Был синонимом свободы,
Как земной счастливый рай.
Здесь поэзия России,
Как былинный исполин,
Крепла, набирая силы,
Вырастала до вершин.
Здесь и Лермонтов, и Пушкин
Воспевали дивный край:
И ущелья, и опушки,
И полет орлиных стай.
Здесь мятежный Грибоедов
Был особенно любим,
И персидские победы
Расцветали вместе с ним.
Посреди сибирской ночи
Я стихов слагаю нить…
За корявый стиль и почерк
Меня можно обвинить.
Я от горя не раскисну:
Стих мой из-под топора,
Ведь от музы, от российской,
Мне досталась лишь дыра.

«Кто смерть видал…»

Кто смерть видал – умеет жить.
Кто жить умел – не трусит смерти.
Как бурь всемирных не любить, –
Кто смерть видал – умеет жить!
Ушли солдаты победить,
Не плачьте, девушки, и верьте:
Кто смерть видал – умеет жить,
Кто жить умел – не трусит смерти.

Веревка

Бутылки, объедки – в углу винтовки,
Дедушка Маркс и красный стяг.
У военкома кусок веревки.
– Вот «на счастье» храню шутя.
От разведки отбился тропой овражьей,
Где травы в рост головы.
Черт побери это место вражье –
Бугры, перелески, рвы.
Продрался за ночь среди коряжищ
К жилью, едва рассвело.
Часовой без погон. Я сдуру:
«Товарищ, Какое это село?»
– А, «товарищ!» – Наизготовку!..
Штыки. Офицер, как жердь.
Ткнул кулаком: «Бросай винтовку…»
Ну, что же, думаю, – смерть.
На улицах строились взводы и роты,
Уходили от наших сил…
Доброволец залез на крутые ворота
И вот эту веревку спустил.
Бил барабан, торопил, ругался.
Путал команду, спеша…
Как сказать? – я не то, что боялся,
А так – изводилась душа,
Одного я узнал вольнопера Петьку…
Лошади дыбом взвились.
Жесткие пальцы сдавили петлю
И все провалилось в высь…
А вышло так. Алаяр, башкирин,
Повис на мне. Придушить хотел,
Но конопля косоглазой гири
Не сдержала…
И вот – уцелел!
Бутылки, объедки. Красное знамя.
Военком говорит, шутя.
Но краснее и жарче память,
Чем громами гремящий стяг.
Как в зеркале, в глиняном блюде –
Радость и боль бурь –
Сибирь на коне и верблюде
Кто за нами проедет в пургу?

Через океан

Синяя блуза рванула пропеллер.
Взрыв.
Мотор завыл.
Наш Виккерс-Вими качнулся и прыгнул
На гулкую грудь синевы.
Солнце за нами.
Поднялся с прерий
Мягкий вечерний туман.
Мель Нью-Фаундленда…
Атлантик! Атлантик!
С востока – навстречу – тьма.
Нет больше времени…
Здравствуй хаос!
Ветер – туман и ночь!
Проснешься и вдруг – мохнатый праотец
Сзади возьмет за плечо.
И руки невольно крылья кренят,
Ища невозможной земли.
Миг
И за грань четырех измерений
Бешено бросят рули.
И – как молния:
В опрокинутом небе,
Не помня –
Где бездна и высь –
Я увидел вспененный гребень
И крикнул, сквозь сон, – держись!
И Виккерс-Вими,
Замочив колеса,
Воспрянул – крылатый Антей –
И снова воздушными влажными плесами
Помчался к любимой
Мечте.