Граница надежд

— Это нечто новое, — словно самому себе сказал Граменов и еще пристальное посмотрел в лицо полковника. Ему показалось, что тот явно растерян и нелогичен в своих суждениях.

— Если вы спросите меня, — продолжал полковник, — то я скажу, что этих солдат нужно немедленно отдать под суд за ложные показания и добиться увольнения врача. Где гуманность, где правовые нормы? — горячился полковник, забыв, что перед ним стоит тот, от которого в какой-то степени зависит весь ход дела.

Однако генерал прервал его.

— Где материалы следствия? — спросил он.

— Само собой разумеется, в секретном отделе.

— Тогда вот что: сделайте полную опись материалов следствия. Перепишите их в двух экземплярах и передайте мне всю переписку до нового распоряжения, — приказал Граменов, сделав вид, что не заметил растерянности полковника.

— Как?! — удивился полковник. — Мой круглосуточный труд...

— За это вы получаете деньги, товарищ полковник. Уставы вы знаете. И мое право отдавать человека под суд или прекращать судебное следствие тоже вам известно.

— Но я... — не сдавался прокурор.

— Будьте так добры не продолжать спор, — едва сдерживая свое волнение, говорил Граменов. — Ответственность за временное прекращение следствия я беру на себя. Буду ждать вас в штабе ровно в одиннадцать часов. — Он надел перчатки и даже не закрыл за собой дверь.

Наконец Граменов смог освободиться от тревоги, которая мучила его все последние дни. У него постепенно прояснялось в голове, и он стал отчетливее видеть путь, по которому следует идти. Его не интересовало, кто упадет на этом пути, кто останется, чтобы продолжать движение вперед. Важно было, что он снова будет действовать, а не только регистрировать события.

Машина мчалась на предельной скорости. Слегка наклонившись в сторону, Драган следил лишь за тем, чтобы дорога перед ним была открыта. Его ничуть не смущало, что водители встречных машин провожали его крепким словцом, когда он обрызгивал грязью стекла их автомобилей.

...Как только Огнян и Сильва ушли, Кера вышла из дома и закричала:

— Вот стерва-то!..

Услышав крик, дети убежали в виноградник.

— И долго ты будешь вопить?! — откликнулся со скамейки Драган.

— А ты ее слушал! Уставился на нее, как на икону!

— Девушка пришла с добром, да только ты родила плохого сына. Жаль его детей! — Драган уже задыхался от сердечного приступа. — Умрет, но от своего упрямства не откажется! — Драган не выдержал. Он чувствовал себя плохо, но тем не менее завел машину и поехал.

В последнее время Драган жил мыслью, что нет безвыходных ситуаций, нет неисправимых людей, и вдруг оказалось, что Кера права. Никогда еще мир не казался ему таким запутанным, как в тот момент. А встреча со Щеревым окончательно выбила его из колеи.

Драган не заметил даже, когда скорость машины превысила сто километров. Перед его взглядом мелькнули очертания построек танкового полка, и он резко остановил машину на обочине дороги. От покрышек запахло горелым.

Драган вышел не сразу. Пытался успокоиться, чтобы не заикаться и суметь связать хотя бы две фразы. Он знал, что за этими воротами протекает жизнь его сына. И другое знал Драган: люди с погонами на плечах призваны вершить особо важные дела и не думают о своем собственном благополучии. И несмотря на это, Драган пришел сюда как отец, а не как бывший военный.

В тесной кабине машины было душно. Он оставил дверцу открытой и подошел к окошечку бюро пропусков. Дежурный открыл окошко и с интересом стал разглядывать бледное, небритое лицо посетителя.

— Слушаю вас! — услышал голос дежурного Драган и только тогда осознал, что этот вопрос относится к нему.

— К подполковнику Огняну Сариеву.

— Как доложить?

— Его отец.

Дежурный вопросительно посмотрел на него, словно хотел удостовериться, что тот говорит правду. Поднял телефонную трубку, набрал какой-то номер и о чем-то заговорил.

— Сожалею, товарищ, — учтиво сказал потом Драгану, — командира нет в полку, и вряд ли он скоро здесь появится.

Драгану как будто залепили пощечину. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но не смог и, как стоял спиной к выходу, стал пятиться к машине. До этой минуты он жил надеждой, что услышанное от Щерева — всего лишь злонамеренный слух, однако известие, что сын не скоро появится в части, еще больше привело его в смятение.

«А если его арестовали?» — пронеслось в голове.

Он не помнил, как сел в машину, как включил зажигание и сорвался с места, словно кто-то его преследовал.

На площадке перед домом для командного состава никого не было. Вход в дом ему показался чужим.

«Как пустыня, всюду как будто бы пустыня!» — подумал он и поднялся в квартиру Огняна. Открыл дверь, вошел, остановился. На стене висела свадебная фотография Огняна. Драган сорвал ее и разорвал пополам. На одной половине остался сын, а на другой — бывшая жена сына. Он смял ее фотографию и выбросил в мусорное ведро. С оставшейся половины фотографии на него смотрел Огнян в парадном мундире, с восторженными по-детски глазами.

В душе Драгана (в книге было: Огняна. — OCR.) была пустота. Боль охватила его с еще большей силой. Он снова осмотрелся. Ему показалось, что он заперт в клетке. Он вытер пот с лица и поспешил по лестнице на верхний этаж, даже не закрыв за собой дверь.

Драган нашел квартиру Велико по большой табличке на дверях. Болезненная улыбка задрожала на его губах. Захотелось вернуться, но он вспомнил, что в своей жизни он никогда не отступал.

Драган нажал кнопку звонка и прислушался. Дверь открылась, и он увидел генерала в расстегнутом кителе. Велико еще был полон сил и стройности своей почти не утратил. Только глаза его изменились: стали более глубокими, слегка усталыми.

— Само провидение послало тебя ко мне! — воскликнул Велико, все еще не веря, что перед ним стоит Драган. — Я как раз собирался ехать к тебе. Еще несколько минут — и мы могли бы разминуться, — говорил он, идя вслед за своим гостем до холла. Драгана удивила такая встреча. Единственное, что было ему знакомо в этой уютной квартире, — это портрет Жасмины. Она, как живая, смотрела на него со стены. Он опустился в одно из кресел, положив возле себя палку.

Велико сел напротив. Они молчали, потому что оба были совершенно растеряны. Воспоминания взяли верх над отчуждением, и оба мучительно старались собрать свои мысли воедино, чтобы с достоинством выйти из непредвиденной ситуации, в которой оказались.

«Ну вот, я сам пришел, — так хотел начать Драган, идя сюда. — Если чего-нибудь ждешь от меня, говори, но забудь, что Огнян — мой сын. Дело, которое мы должны уладить, касается лишь нас двоих. Никто другой за это отвечать не должен...»

«Как хорошо, что мы не потеряли желание искать друг друга, что мы необходимы один другому, — смотрел на его скуластое лицо Велико. — Я знаю, что ты страдаешь, но, если завтра Огнян предстанет перед судом, я буду страдать не меньше твоего. И все-таки другого пути нет. Понимаешь ли ты это? «Безумие» Огняна такое же, как то, которое некогда охватило и нас. Кто несет его в себе, тот должен ответить и за последствия. Иначе он не будет человеком, не сможет гореть и рисковать...»

— Я соберу вещи Огняна, — начал вдруг Драган и почувствовал, что к нему возвращается спокойствие.

— Я хотел бы с тобой поговорить, — не понял его Велико. — Никто другой, кроме нас двоих, не может помочь решить этот вопрос.

— Не беспокойся! Этот вопрос я решил сам. Огняну будет обиднее, если вы выгоните его из дома так же, как прогнали его из полка.

— Можешь ли ты хотя бы пять минут говорить со мной спокойно? — В голосе Велико промелькнула нотка обиды.

— Честно говоря, не могу, — покачал головой Драган. — Я пришел только ради своего сына. Он нужен мне здоровым, а не душевным инвалидом. Два инвалида в одном доме — это слишком много.

— Я с тобой согласен. Если он встретит наше с тобой сопротивление... — Велико не закончил фразу, потому что Драган встал. Его губы свело от напряжения.

— Чтобы я вместе с тобой ополчился на своего сына? — Пораженная параличом щека Драгана дрожала. — Я все мог допустить, но что ты станешь фарисеем — никогда! — Драган попытался уйти, но Велико остановился перед ним, преградив ему путь к выходу. Спокойствие Велико заставило Драгана снова почувствовать себя бессильным, маленьким.

— Ты должен мне помочь. Я один не смогу! — Велико решил не отступать. — Найди его, и пусть он сегодня уезжает в Софию. Ты должен это сделать...

— Здесь он тебе мешает, верно?

— Он должен жить, — слова Велико прозвучали твердо, словно бы он высекал их из камня.

— И это ты говоришь мне?

— Больше ничего не могу тебе сообщить, — до боли сжал ручку двери Велико. — Хотя бы сейчас мне поверь! Речь идет о твоем сыне, черт его возьми!

— Ясно!..

— Ничего тебе не ясно. Огнян нужен не только тебе, но и мне. Нужен... — но Велико не смог закончить свою мысль.

— Понимаю! Правду говорят люди, — отступил к выходу Драган. — Все бессмысленно! Всякая надежда на тебя бессмысленна, — хрипел он все более приглушенно. — Но я найду в себе силы спасти своего сына от тебя. — И он захлопнул входную дверь.

Велико остался один со своей тревогой. Что ему принесет завтрашний день? Он вынул из кармана медицинское заключение о состоянии здоровья Огняна. Прочитал его несколько раз, чтобы убедиться, что оно требует принятия срочных мер.

Велико снял трубку и набрал номер Дамянова:

— Полковник Дамянов?.. Я тебя не узнал. Павел, слушай! Найди немедленно Огняна Сариева и на самой хорошей санитарной машине отправь его в Софию, в военный госпиталь. Он знает зачем. Я тебе все объясню, как только приду в штаб. Он не должен показываться в полку... — и он опустил телефонную трубку на рычаг.

«Похоже, что только удар по лицу заставляет нас опомниться. Ну как сказать Драгану всю правду? Имею ли я на это право?..»

Велико услышал чьи-то шаги у себя за спиной и обернулся. Это была Сильва. Она неподвижно застыла у двери.

— Ты здесь? — спросил Велико.

Сильва не ответила. Подошла, обняла отца. Она слышала все. Она находилась в спальне и стала невольной свидетельницей их разговора. Никогда прежде она не видела, чтобы отец так упорно боролся за кого-нибудь. Она почувствовала перед ним вину за то, что никогда прежде не вникала в его душевный мир. Отца Сильва считала счастливым человеком — он генерал, у него положение, власть... А сейчас она увидела его в другом свете, и инстинкт ей подсказал, что отец очень одинок, что нуждается в заботе близкого человека.

— Ну как? И ты тоже?.. — бессвязно прошептал Велико, удивленный ее появлением, ее нежностью. — Все хотят, чтобы я отступил. А до каких пор? Мне некуда отступать. Посмотри мне в глаза! — Он сжал ее лицо руками. — Кто тебе разрешил отпускать солдат из госпиталя? Кто?

— Папа, папа... — прижалась к нему Сильва. Она была счастлива оттого, что он ее ругает, но не выпускает из своих объятий.

— Пойдешь в госпиталь и подашь заявление об уходе! Не жди, пока кто-то другой накажет тебя за своеволие. Сама решай свою судьбу, чтобы иметь возможность уважать себя и завтра. Теперь я уже спокоен, даже если ты и уедешь. Ты имеешь право располагать собой, — он говорил тихо, но так убедительно, что Сильва почувствовала его силу, ту самую силу, которую все почитали в нем и которой все боялись.