Четверо в каменном веке. Том 2

* * *

Задав фронт работ, Михаил отправился на ближайший ручей. Только хитрый двоеженец запряг жён: одна несла ведро с будущей оболочкой для колбасы, другая — кусок плахи. Всё равно они по воду идут порожние. Женщины набрали воды и смотались, а Михаил приступил к грязной работе. Для начала распластал на куски. Работать со всем кишечником целиком просто нереально. Поэтому нарезал части на размах рук. Заодно узнал примерную длину. Оказалось, что никаких пятнадцати метров и в помине нет. Размер тонкой кишки получился более чем в два раза длиннее. Ровно двадцать два размаха рук. Приняв разброс от 1,5 до 1,6 метров — в зависимости от настроения, получается 33–35,2 метра.

Сначала промывка. Вчера, при разделке, он только выдавил жижу на скорую руку. Теперь промыл с одного конца, вливая мыльную воду через воронку. Потом — с другого. Пару раз он перехватывал оба конца и бултыхал для лучшей очистки. После этого — промывка чистой водой, тоже с бултыханием. Только этот этап занял больше часа. А теперь надо поскоблить. Причём и снаружи, и изнутри. Каждый орган в теле имеет оболочку. Это касается всего. Тонкий, в несколько клеток слой требовалось убрать. Снаружи это соединительная ткань и кровеносные сосуды, а внутри — клетки пищеварения. Ни то, ни другое лучше в рот не совать. Требуется ли реально скоблить, Михаил не знал. Зато видел передачу о кавказской кухне. Или туркменской?… Таджикской? Уже вылетело из головы. Короче, кишки чистятся и наматываются на шампур. Получается такой специфический шашлык. Название тоже позабылось. Передача-то шла в пору светлой юности. Светлой, потому что в голове светло — знания уходят на просвет, не задерживаясь.

Там кишки отскабливали — он тоже приступил к этому делу. Сразу же запорол два куска. Понял, что обух ножа скоблит ничуть не хуже, чем лезвие, и перевернул инструмент. В течение часа кое-как закончил три штуки. Время от времени куски требовалось промывать и на ощупь проверять качество зачистки — на глаз ничего не заметно, но обработанные участки имели другую степень скольжения. От отчаяния хотел довести до восьми и бросить. Потом вспомнил о количестве мяса, и снова склонился над доской.

Жёны приходили ещё несколько раз. Сначала набирали воду, потом принесли обед. Ещё пару раз забегали просто так, от скуки: заготовки варятся, а идти меньше ста метров. Так почему бы не пройтись? К концу скорость совсем упала, от холодной воды ломило пальцы, но он всё-таки доконал до вечера все двадцать кусков и гордо вернулся с ведром, полным полутораметровых…

— Фу! Глисты!

— Буэ!

— Миша! Убери это! Мы здесь едим!

Реакция девушек оказалась настолько резкой, что Михаил не удержался и побегал за ними с «глистой», изображая всасывающие и чмокающие звуки.

— Убери ЭТО от меня! — Позеленевшая Ольга перешла на визг.

Ира тоже стояла бледная и часто дышала, пытаясь справиться с тошнотой. Наконец, до Михаила дошло, что шутка затянулась. Пришлось просить прощения.

— Ладно, девчонки, извините. Вымотался с этими кишками. Хотелось пошутить, разрядить атмосферу…

— Это! Не! Смешно! — Припечатала старшая.

— Да, Миш. Не надо больше так…

Мужчина показал пустые ладони.

— Всё, всё! Видите, ничего нет. Давайте успокоимся… Кормить будете?

— А ху-ху не хо-хо? Перетопчешься.

Михаил уже всерьёз думал, что придётся самому с ужином разбираться, но вступилась Ира:

— О-о-оль, может, покормим? Он больше не будет. Не будешь, Миш?

Форма вопроса поставила его в тупик.

— Э-э-э… Я БУДУ, конечно.

Ольга засверкала глазами, но Михаил уже продолжал:

— В смысле — буду существовать. Ещё лет на сорок рассчитываю. Но так глупо шутить НЕ БУДУ.

— Блин, Миша! — Ольга с рычанием подступила к мужу.

Мужчина с круглыми от «ужаса» глазами спрятался за Ирину. Та сначала стопорнула, принялась растеряно крутить головой. И, наконец, выдала:

— А-а-а! Бедная Ирочка самая ма-а-а-ленькая, — внезапно заголосила она, теребя глаза кулаками. — Мужа надо слу-у-у-шаться, старшую жену надо слу-у-у-шаться. А-а-а! Что де-э-э-лать бедной Ирочке, е-э-э-сли они деру-у-у-тся?!

Ольга не выдержала этих причитаний, грохнулась на скамейку и заржала в голос.

— Клоуны, блин! Два сапога пара. Ирка, забирай этого! Видеть его не могу. Жалеешь — вот сама и корми. Или что ты там ещё хочешь с ним делать… — Она пошленько ухмыльнулась.

— Честно-пречестно? — Губы девушки сами собой растянулись до ушей.

— Честно… Честно… Только ты шибко не радуйся, а то ротик свой прелестный порвёшь.

— Не-а, не порву! Да я, знаешь, сколько могу в рот запихать?!

— А-а-а… А как же моё мнение? Мужчина же старший. — Михаил попытался восстановить свой «status quo».

— Нас двое, а ты один. Как решим, так и будет! Как его… Матриархат. И точка! Так, Ирка?

Та часто-часто закивала, улыбаясь во все тридцать два. В таком вопросе она согласна была поддержать Ольгу обеими руками.

— Только, Оля… — Смущаясь, начала она.

— Что ещё?

— Можно мы сегодня на диване?

Женщина задумчиво почесала щёку. Дунула на выбившуюся прядь волос. А потом махнула рукой:

— Ну, ладно. Оставайтесь. Я тогда в прируб. Надеюсь, оттуда не будет слышно ваши охи-вздохи.

Пошла в дом, но на пороге развернулась:

— Так ты не радуйся, говорю. Скотину накорми-напои, тогда остальным занимайся. Говоря «скотину», я имею в виду не только этого двоеженца, — Палец обличающе упёрся в единственного мужчину. — Но и лошадей.

— Поняла!

Девушка подхватила вёдра и помчалась набирать воду. Принесла с ручья, потом разбавила горячим мясным бульоном. Пусть Лизка дикая, выросла на природе и пила там что попало, но девушку уже научили, что скотине вредно ледяное питьё. Немного мясного взвара тоже не помешает — молоко питательнее будет. Коровам ведь добавляют обрат от молока. Так как сегодня лошадка провела почти весь день на сене, то питья тоже требовалось больше. С утра ей наливали, но сейчас она уже снова томилась от жажды. Стоило девушке вылить оба ведра в большое корыто, как бедная Лиза припала к источнику и, жадно дзюргая, принялась пить. За время, пока Ира накидала сена в кормушку, воды почти не осталось. Прикинув, что лошади ночью опять захочется пить, девушка повторила заход. Потом выгребла с пола испачканное сено, натрусила свежее. На этом обихаживание скотины закончилось.

Уставшая и немного грустная, она сидела на скамейке и смотрела на лес пустым взором.

— Я сейчас, передохну только… — Сказала присевшему рядом Михаилу.

— Сиди пока. Ты маленькая, тебе справляться тяжело.

— Маленькая, но жилистая. Справлюсь.

— Всё равно — непривычная работа требует больше сил.

— Наверно. А вот что дальше? Как справимся? Это сейчас только одна лошадь, а столько забот. Будет ведь ещё больше.

— Да… — Протянул мужчина, рассматривая темнеющее небо. — Лошадей небольшое стадо — для самовоспроизводства. Коровы — тоже несколько. Чтобы и молочко всегда, и другие продукты. Особенно сыр. Эх! Всегда мечтал правильный сыр сделать. Но… То возможностей не хватает, то терпения. Там же выдержка месяцами и даже годами.

— Ой. Я бы бутерброд с сыром сейчас заточила!

— Не дразни. Нам до этого сыра не знаю сколько лет.

— Ещё яйца бы. Яишенку с утра набить. Или вот как сейчас, чтобы долго не готовить. — Ира снова облизнулась.

И опять взгрустнула:

— Как же справимся? Столько забот!

— Не переживай, — усмехнулся Михаил. — Трудно будет только первые десять лет.

— А потом? — Ошарашенно повернулась к нему девушка.

— А потом привыкнем. И надеюсь, будут помощники.

— Через десять лет? Откуда?

— Откуда-откуда… Из тех ворот, что и весь народ.

— В десять лет заставишь ребёнка работать?! — Возмутилась Ирина.

— Ещё раньше. — «Успокоил» её муж. — Раньше в подпаски шли с пяти-семи лет. И девочки помогали матерям с этого же возраста.

— Но как же… Ребёнок же…

— Никто не собирается давать непосильную работу. Какая разница, будет ли пацан бегать целый день на улице или точно так же бегать, но наблюдая за стадом? Короче, не переживай. У нас не фабрика, где десятилетние дети чистили ткацкие станки. Причём на ходу. Пыль, грязь, опасность зацепиться и быть затянутым между валками. А работали дети, потому что только они могли пролезть внутрь. И платили им за такую опасную работу в несколько раз меньше, чем взрослому мужчине. Мужчине, заметь! Женщинам тоже платили меньше.

— Брррр! — Девушку передёрнуло. — Надеюсь, наши далёкие потомки до такого не дойдут…

— Надеюсь. Будет ведь наследство в виде более прогрессивных идей.

— Это каких?

— Ну… Кроме автоматизации… Да хотя бы охрана труда, возведённая в обычай. Равноправие, опять же. — Михаил о чём-то задумался на секунду и продолжил: — Только правильное равноправие чтобы… Без всяких экстремисток в виде фемок.

— В смысле «фемки»? Это как?

— Феминистки, только самого экстремистского толка. Всякие мужененавистницы и бодипозитивщицы.

— А! Помню одну такую. В ленте мелькала. Она в метро обливала мужиков, которые ноги расставляли. Дурость, особенно если вагон свободный. Можно же попросить сдвинуть. А вот если попался хам…

Михаил повернулся к девушке и потрогал лоб.

— Эй! Ты чего? — Отмахнулась та от него.

— Ира! Ты не заболела?

— С чего решил?

— Женщина, которая осуждает такое поведение. Я думал, таких не существует.

Ирина фыркнула.

— Во-первых, это действительно дурость. Во-вторых, я не осуждала. Я бы и сама облила. Но ведь сначала можно попросить. Но иногда попадаются такие хамы. Ух!

— Думаю, ей такие не попались. Она просила — парень сдвигал ноги. А она уже настроилась…

— Ага! Точно! — Ирина залилась колокольчиком.

Потом низким голосом, будто пародируя кого-то:

— «Эти мужланы почуяли, что им грозит. Но акция должна быть проведена! Поэтому буду лить сразу!»

— Ну, теперь мы подобного точно не встретим. Если только сами не вырастим хамов. Что в мужском, что в женском обличие. А вообще, всё это антисоциальное поведение — результат роста народонаселения.

— В смысле?

— Ну, желание выделиться, не быть общей массой. ЛГБТ это. Радикальный феминизм. BLM… Ну, это не в России, но всё же.

— А причём здесь «рост народонаселения»?

— Да вот, был эксперимент ещё в середине двадцатого века. Не помню, как мужика звали… Короче, один американский учёный провёл серию экспериментов над крысами и мышами[2]. Там такая же штука получилась, как у людей. Прям один в один. Он заселил несколько мышей в большую клетку. Там всё было: еды и питья вдоволь. Только места маловато. Сначала мыши плодились, как… крысы. Ха! А когда достигли определённого предела, началось непотребство. Появились особи, которые начали притеснять остальных на периферию. А сами жили у кормушек и жрали от пуза. Агрессия, отбирание еды у других. Хотя зачем? Ведь каждый может подойти к кормушке и поесть. Потом размножение замедлилось и вообще застопорилось. Стало появляться всё больше особей, которые либо постоянно себя мыли и причёсывали — это им нравилось больше секса. Либо переключились на самцов. Куча гомиков, короче. Кончилось тем, что, когда популяция уменьшилась до приемлемого числа, то выжившие были слишком стары, чтобы размножаться. Эксперимент «мышиного рая» провалился.