Завоеватели

— Демер здесь?

— Синяка, это правда, что ты помог ему бежать?

Синяка прикрыл глаза.

— Значит, ты действительно все это время был у Завоевателей?

— Мне трудно разговаривать, — хриплым шепотом отозвался Синяка. — Я не хотел бы видеть Демера.

— Почему?

Он не ответил. Анна-Стина заметила, что он снова засыпает, и укрыла его пледом поверх рваного мехового плаща, в который он был закутан. Во всем, что связано с этим парнем, была немалая толика непонятного, но Анна-Стина Вальхейм не могла отказать в помощи тому, кто в ней нуждался.

Хильзен отсалютовал и опустил шпагу. Племянница Бракеля стояла перед ним, румяная с мороза. Она фехтовала лучше, чем можно было ожидать от молодой девушки. Норг, внимательно наблюдавший за поединком, так и сказал.

— Хорошо, что ребята не дали Бракелю утопить тебя, Амда, — добавил он с чувством. — Теперь я могу спать спокойно. Хильзен нашел, с кем драться, и не будет больше приставать ко мне.

— Свинья, — сказал Хильзен.

Норг зевнул, дружески потрепал Амду по крепкому плечу, махнул в сторону друга рукой и ушел в башню. Как только он скрылся, Амда фыркнула и провела острием шпаги по утоптанному снегу.

— Продолжим?

Хильзен покачал головой.

— Будем считать, что ты победила.

— Будем считать или победила? — Амда пристально взглянула на него.

— Победила, — улыбнулся Хильзен.

Она сунула шпагу в ножны, и они вдвоем неторопливо пошли вниз по улице. Медные украшения позвякивали в желтых косах Амды, снег хрустел под каблуками ее сапог.

Она была далека от того идеального образа невесты, который лелеял в душе юный граф. Хильзен мечтал о хрупкой нежной девушке, тонкой, как стебелек, с огромными задумчивыми глазами. Такой была на портрете его мать, Доротея фон Хильзен, умершая родами шестнадцати лет от роду.

Амда не была хрупкой, и ее серые глаза не назовешь задумчивыми и уж тем более огромными. Племянница Бракеля была сильной и крепкой и, пожалуй, слегка полноватой. Поглядывая на нее искоса, Хильзен подумал о том, что если она забросит фехтование и перестанет ходить в походы под полосатым парусом, а вместо этого начнет рожать детей, то станет просто толстой. Его удивило, что эта мысль не вызвала в нем отвращения. Амда нравилась ему такой, какой была.

Неожиданно девушка спросила:

— Помнишь, я приходила сюда с очень странным мальчиком… он был почти черный. И у него не было оружия, но он говорил, что он свободный человек.

На мгновение Хильзен ощутил легкий укол недовольства. Почему она вспомнила о Синяке?

— Зачем он тебе? — спросил Хильзен осторожно.

— Просто так… Кто он такой? Он действительно свободный человек?

Хильзен покосился на нее. Сказать правду? Все равно Синяки больше с ними нет и неизвестно, жив ли он. И все же Хильзен удержался.

— Толком не знаю. Мы подобрали его здесь, в городе. Он был очень голоден.

— Он странный, — повторила Амда, глядя себе под ноги. — У меня было постоянное ощущение, что он — не тот, кем кажется.

— Может быть, — ответил Хильзен и остановился возле небольшого каменного здания, на фасаде которого на четырех кафельных плитках был нарисован лев: круглая морда зеленая, глаза и грива желтые. Лев лежал, опустив морду на скрещенные лапы и обвив пивную кружку непомерно длинным хвостом с желтой кисточкой.

— Смотри, питейная, — удивленно сказал Хильзен, потрогав дверь.

Пригнувшись перед низкой притолокой, они вошли в маленький подвальчик с закопченными сводами. В дальнем углу тускло мерцала над стойкой керосиновая лампа. Трактирщик, толстяк неопределенного возраста с отчаянно косящими глазами, испуганно уставился на них.

Амда села на лавку за грязный стол, а Хильзен направился к стойке. Трактирщик заметался, хватаясь то за тряпку, то за стакан с обкусанными краями. В темном углу заведения копошился невидимый посетитель. Судя по шороху, он торопливо заглатывал свой завтрак, чтобы поскорее сбежать.

Хильзен ткнул в бочонок пива и показал два пальца. Два стакана были поданы с ошеломляющей быстротой. Хильзен небрежно отпихнул трактирщика, пытавшегося чмокнуть на лету его руку, и уселся за столик рядом с девушкой.

Амда с удовольствием пила пиво.

Трактирщик выбрался из-за стойки и, льстиво улыбаясь, подсунул на стол господам иссохшую воблу с пятном плесени, после чего боком, как краб, отполз обратно в недра трактира. Там навалился на прилавок грудью и с застывшей улыбкой принялся сверлить опасных посетителей глазами.

Амда взяла воблу за хвост и постучала ею о стол, после чего ловко ободрала чешую. Трактирщик продолжал улыбаться.

Допив пиво, Хильзен терпеливо ждал, пока дама покончит с воблой.

— Боги, ну и дыра, — сказала Амда, когда они выбрались на солнечный свет.

— Противно, когда тебя так боятся, — сказал Хильзен.

Амда пожала плечами.

— Они и должны нас бояться, Хильзен. Это обычное дело. Их всех трясет от страха.

— Не всех, — отозвался Хильзен. Он думал о Синяке.

Когда Синяка открыл глаза, было уже темно. Горели лампы, и несколько человек за столом, негромко переговариваясь, счищали кожуру с горячей картошки. Он пошевелился на диване, и плед упал на пол.

Ингольв поднял голову и пристально посмотрел на него.

— А, проснулся, — сказал он. — Иди, поешь.

Синяка сел на диване. Голова у него гудела и кружилась. Шатаясь от слабости, он добрался до стола. Ему никто не помогал.

Затем несколько минут Вальхейм и его сестра деликатно не замечали, как Синяка поспешно заталкивает в рот картофелину, не потрудившись ее очистить, и давится. Когда он поперхнулся, Анна-Стина молча придвинула к нему кувшин с теплой водой. Он пил долго, громко глотая. Потом обтерся рваным рукавом и посмотрел на хозяйку виновато и благодарно. И этот взгляд сразу же искупил в глазах Анны-Стины все его отвратительные манеры.

Ингольв негромко сказал:

— Я хотел бы тебя спросить кое о чем, Синяка.

Анна-Стина укоризненно качнула головой, но брат не обратил внимания на этот слабый протест.

— Где ты был все это время?

— У Завоевателей, — ответил Синяка и в упор посмотрел на капитана. Он не собирался лгать этому человеку.

Ингольв поднял левую бровь, но больше своих чувств никак не выразил и спросил совсем о другом:

— Зачем же ты тогда вернулся?

— Господин капитан, — сказал Синяка, — я не помню, как оказался у вас. Я был немного болен.

— Как я могу верить тебе?

— Он говорит правду, господин Вальхейм, — прозвучал голос Демера, и купец третьей гильдии вышел из кухни.

При виде его Синяка вздрогнул и побледнел; губы его посерели. Анна-Стина отметила это про себя с удивлением.

— Это исключительно искренний молодой человек, — продолжал между тем Демер как ни в чем не бывало. — Порядочный и, кажется, даже сострадательный. Почему вы смотрите на меня волком, милый юноша?

— Вы знаете, почему, — ответил Синяка.

— Из-за нападения на склад городской магистратуры, да? Видите ли, на войне как на войне, мой друг. Вы ведь солдат, и я думал, вам не нужно объяснять такие элементарные вещи. Я в некотором роде заговорщик, а для успеха нашего дела оружие необходимо.

— Вы положили там человек пятнадцать своих, — сказал Синяка. — Я видел.

— Потери неизбежны, — равнодушно ответил Демер. — Зато есть оружие.

— Это вы изуродовали тела убитых? — спросил его Синяка совсем тихо.

Демер и не думал отпираться.

— Это нанесло врагу моральный ущерб, — сказал он невозмутимо. — Я поступил совершенно правильно.

— Вы грязный и жестокий человек, — помолчав, сказал Синяка. — Мне не следовало помогать вам.

Купца третьей гильдии не смутило и это.

— Все, что я делаю, я делаю из добрых побуждений, мой друг. И уж вам с вашими выдающимися способностями не к лицу оставаться в стороне. Включайтесь в борьбу. Я с удовольствием взял бы вас в отряд. Если вы можете проходить сквозь стены, значит, вы могли бы застать гарнизон врасплох…

— Перебить спящих, — сказал Синяка довольно резко и вдруг представил себе детскую немытую рожицу Хилле с приоткрытыми во сне пухлыми губами. — Вы это имели в виду?

— Если угодно, то да, — кивнул Демер с той спокойной деловитостью, от которой у Анны-Стины мороз пошел по коже. — Но если вам это не по душе… Скажите, друг мой, вы можете превращать людей в камни?

Синяка поглядел на него в упор, и Демеру вдруг показалось, что в левом глазу у него два зрачка.

— Могу, — ответил он после долгой паузы.

— Дурак, — пробормотал Демер и поспешно отодвинулся.

Наступило неприятное молчание. Потом Ингольв резко спросил:

— Что вы тут оба несете?

Усмехаясь, Демер опустил голову. Он знал, что Синяка скажет своему бывшему командиру правду, и что капитан ему не поверит.

— Я последний в роду ахенский магов, — сказал Синяка. — Вчера, скорее всего, я прошел сквозь дверь, даже не заметив, что она заперта. Но убивать беспомощных людей, как предлагает господин Демер, я не стану даже ради родного города.

Брат и сестра быстро переглянулись. Сумасшедших и юродивых они просто не переносили.

Синяка сидел, не шевелясь. Ему было не по себе. Никогда в жизни приютский мальчик не думал, что будет сидеть за одним столом с человеком знатного рода.

— Вы решили, что я свихнулся? — спросил Синяка.

Близнецы, как по команде, отвели глаза.

Демер тихо засмеялся.

— Они тебе не верят, друг мой, — сказал он. — Только я, я один тебе верю.

— Зато я вам не верю, господин Демер, — отрезал Синяка.

Анна-Стина тронула его за плечо.

— Почему ты не давал о себе знать? — мягко спросила она. — Мы думали, что с тобой что-то случилось. Ты был в плену?

Синяка покачал головой и сознался, нерешительно улыбаясь:

— Я мог вернуться к вам, госпожа Вальхейм, и много раз хотел это сделать. Видно, потому ноги и принесли меня сюда, когда я перестал соображать. Просто… Зачем вам лишний рот?

Ингольв встал рядом с сестрой и обнял ее за плечи. Они и вправду были очень похожи. Глядя на них, Синяка вдруг до конца осознал то, что говорил ему Торфинн о закате старого Ахена. Вот перед ним двое, мужчина и женщина, которые никогда не смирятся с уничтожением великого города. Сострадательные и мужественные, они — лучшее, что осталось от вольного Ахена. Но Белая Магия, хранившая город столько веков, бросила его на произвол судьбы, и эти люди верят только в собственные слабые силы и еще в то оружие, которое добыли грязные руки Демера во время ночного налета на склады городской магистратуры.

Незаметно Синяка прижился в доме на улице Черного Якоря. Спал он на кухне, где Анна-Стина по его просьбе постелила возле печки старый матрас. Демер поселился в гостиной. Синяка откровенно сторонился его и явно не желал иметь с ним ничего общего. Впрочем, бывший купец третьей гильдии часто уходил из дома и иногда отсутствовал по нескольку дней.

Жизнь постепенно входила в новую колею. Из разговоров мужчин Анна-Стина знала, что они собираются поднять мятеж, перебить гарнизон — а там будь что будет. Вальхейм был убежден в том, что их попытка обречена на провал, но изменил бы себе, если бы не говорил по этому поводу: «По крайней мере, никто не упрекнет нас в том, что мы не пытались».

Как относился к происходящему Синяка, она не знала. Он почти все время молчал и только помогал ей по хозяйству.