Мур-мур, МЯУ!

Глава 9. По дороге с облаками

— Мряу, люди-человеки! Объявляю всекотанский референдум за мясо! Даёшь мясо, долой сухой отстой! Поддержим лайком голодающего Фиму! "Лайком", а не "лайкой", кому я говорю…

Болело всё. Горло саднило от непрерывных криков. Лапы, спина и бока ныли от ударов по ним чем-то вроде резинового шланга. Хорошо хоть Валера лупил не дубиной или короткой битой. С него бы сталось. Всю дорогу он с завидной регулярностью поколачивал орущего кота, пытающегося выбраться из вонючих тряпок. Притормозит, огреет пару-тройку раз и едет дальше. До леса Ефим устал считать тумаки — много! Но больше всего болел бок, которым пленника приложили об дерево. Остальное так, припарка после бани.

Попрыгав на месте навроде бойца, проверяющего амуницию, чтобы ничего не скрипело, не звенело и не бряцало, Ефим оценил собственное состояние. Бок дёргало, лапы саднило, но жить можно, если на кабана не замахиваться. Если честно, положение по шкале внутреннего дерьмометра было средней паршивости, благо шок и фрустрация отсутствовали, как данность, не забивая холодную ясность ума ненужными переживаниями. Двуногий козёл ещё пожалеет, что не нагрузил тряпку булыжниками и не утопил кота в ближайшем болоте. Месть обязательно свершится, дайте только срок, Ефим обязательно доберётся до города, а там посмотрим, чья возьмёт. Спускать подобное с рук он был не намерен, второе я в лице Котеича оказалось полностью солидарно с человеком. Вот бы удивились разумные, умеющие читать мысли, если бы взялись за труд пошарить в голове мирно трусящего по просёлку кота, который под мерный шаг составлял планы мести. Картины, вспыхивающие в голове хвостатого мурлыки, были одна красочнее другой, но кровища и расчленёнка обязательно присутствовала в каждой.

«Надо бы дороги или до какой-нибудь ближайшей деревни добраться, — думал Ефим, — там по указателям определюсь на местности, куда меня этот ублюдок завёз».

Над головой мелькнула и перечеркнула дорогу большая крестообразная тень. Вздыбив шерсть на загривке, кот сиганул под ближайший куст и осмотрелся.

«Это тебе не город, — напомнил сам себе Ефим, — разинешь клюв, схарчат моментом. Осторожней надо, дорогой товарищ, а то не заметишь, как филин или ястреб в спину вцепятся. Хотя сейчас день, для филинов рановато, но и ястреб тоже не крем-брюле на палочке, мало не покажется».

Между корней ближайшего дуба что-то зашуршало.

«Или кто-то, — мелькнуло в голове Ефима, брюхом прижавшегося к земле. — Интересно, это я сожру или оно меня сожрёт?»

В желудке сразу же засосало, стоило вспомнить о еде.

«Однако, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде. Валера, чтобы тебе столб посреди дороги встретился, чтобы твой «младший Валерик» постоянно половину шестого показывал, импотент хренов».

Стараясь не шуметь, шажок за шажочком, припадая к земле, Ефим живой волной застелился в сторону шума. Взгляни он на себя со стороны, его бы безмерно удивило хищное, предвкушающее выражение на кошачьей морде, совершенно не свойственное семимесячному котёнку. Подобные морды куда чаще встречаются у диких кошачьих, обитающих в саваннах или в лесах. Впрочем, предки нынешнего тела тоже обитали в лесах, наградив потомка окрасом Табби. Полосатая шкурка, великолепно сливалась с коричневыми ветвями и прогалинами в чахлой растительности. Вплотную подобравшись к откосу, на котором вспучивались узлы-корни могучего дуба, кот, чутко прислушиваясь к каждому звуку и тихому сопению, осторожно приподнялся над корешком и тут же сдал назад подобру-поздорову. Не его добыча. Связываться с барсуком себе дороже. Плавали — знаем. Мирный зверёк может натуральным образом озвереть и настучать по мордасам противнику куда массивнее и крупнее его.

«Надо же, десять минут в лесу, и на тебе! Барсук! Сваливаем, надо чего попроще надыбать, ну его к чёрту».

Не привлекая к себе внимания, кот так же тихо отполз к дороге и, задрав трубой хвост, потрусил дальше. Барсук остался заниматься своими барсучьими делами, не ведая не гадая, что совсем недавно его буквально поглощал взглядом голодный хищник, который сейчас во все стороны стриг ушами, прислушиваясь к звукам леса, наполненного трелями птиц, неизвестных городскому жителю, скрипом деревьев, шелестом листвы и травы и миллионами неидентифицируемых шорохов и прочих звуков.

Через час бега по нескончаемому просёлку Ефим изрядно притомился. Усталость начала брать своё, а трескучий сорочий патруль, сопровождавший несчастного путешественника большую часть пути, уже откровенно выбешивал. Вот какого они к нему пристали? Ладно бы он сорокам на голову нагадил или в гнездо влез, чего они к нему пристали, всю добычу распугали, поганки, хоть и добычи той было всего-то две полёвки, да и то благополучно удравших.

Начинало припекать, утренняя прохлада, цеплявшаяся за густую тень, логи и овраги, постепенно таяла под жаркими лучами солнца. Парило словно в июле и не скажешь про последнюю декаду августа. Однако, далеко его Валера завёз, ни дна ему, ни покрышки. С ненавистью покосившись на хвост и бока, на которые нацеплялись десятки колючек, Ефим повернулся к ветру, учуяв запах влаги. Где-то недалеко от дороги находился ручей или какой-то водоём. Приняв решение, он свернул с дороги на узкую тропку, тянущуюся в сторону густого запаха влаги.

Через пять минут плутания среди деревьев, из лиственных сменившихся на сосняк, тропка упёрлась в узенький ручеёк, весело журчащий в окружении высоких трав. Припав на передние лапы, Ефим вдоволь напился самой сладкой воды, которую он доселе пробовал. Забравшись в тень, он отдал управление Котеичу, который принялся за туалет и выгрызание колючек из шерсти. Когда работа подходила к концу, человек внезапно перехватил тело обратно. Занятый умыванием, Котеич никак не выделял странный периодический звук, доносившийся со стороны ручейка, впадавшего в небольшое озерцо, густо заросшее по берегам осокой, рогозом и тростником. Коту ничего не говорило отрывистое «кря-кря», но человек, запертый в полосатом теле, моментально встрепенулся. Это «кря-кря» неспроста, это «кря-кря» знающим людям, то есть котам, говорит о многом, особенно если они не боятся по уши окунуться в воду. Ефим с Котеичем не боялись, зато кушать на пару хотели так, что слона бы слопали в один присест. Мысленно кивнув друг другу, сожители покрались к озерцу, голод, понимаешь, не тётка. За отсутствием отварной курятины дикая утятина за царский деликатес сойдёт.

Битый час Ефим казаком-пластуном, крался по берегу озерца к тихой заводи, окружённой тростником. Чтобы не насторожить утиное семейство, он буквально на пузе просачивался по камышу, чуть ли не каждый шаг подгадывая с порывами ветра, скрывающими шелест прошлогодней растительности. В центре заводи выписывал круги и покрякивала на выводок крупная серая уточка. Птенцы давно встали на крыло и недалёк тот час, когда они присоединятся к улетающему на юг косяку, но сейчас они по-прежнему держались рядом с матерью. Где гуляет и чем занят их отец охотнику было всё равно. Неподвижно замерев за густой розеткой рогоза, торчащей из воды, Ефим напрягся всем телом, выжидая, когда кто-нибудь подплывёт к нему поближе. Когда от неподвижного сидения у воды у него начали онемевать конечности, удача, наконец, смилостивилась над охотником, вознаграждая его за проявленное терпение. Одна из молодых уточек, то и дело ныряя головой вниз и выставляя из воды наружу аппетитный во всех смыслах афедрон, подплыла к берегу ближе, чем на метр. Глубина около засады неподвижного охотника была цыплёнку по колено, утка проглядела опасность, стоило ей отвернуться от берега и опустить голову в воду, Ефим прыгнул, обрушившись на добычу сверху. Птица попыталась уйти вглубь, но близкое дно сыграло с ней злую шутку, к тому же охотник вцепился в неё всеми лапами и не выпускал. Тогда птица в попытке вырваться забила крыльями, но и это не спасло её от печальной участи. Отпустив инстинкты на волю, Ефим вцепился зубами в шею добычи и, утробно рыча на весь лес и озеро, сжимал челюсти до тех пор, пока тушка под ним не перестала биться в конвульсиях. О, как сладок, оказывается, вкус свежей крови на языке, она куда вкуснее воды из ручья! Да! Да, он охотник и это его добыча!

— Мрр-ря, ря! — Вымокнув до кончика хвоста и последней шерстинки на теле, он выволок уточку на сухое место и тут же, бросая во все стороны настороженные взгляды, чтобы не отобрали, принялся за трапезу, поминутно отплёвываясь от перьев, так и норовящих забиться в пасть.

Утолив голод, Ефим уступил место Котеичу, продолжившему терзать добычу. Опытом следовало делиться, но вот процесс умывания и вылизывания шерсти целиком и полностью оставался за первым хозяином. Человеческая сущность взяла себе многое из кошачьих повадок, но переходить последнюю черту не собиралась, установив самому себе настоящее табу.

С окончанием приведения шерсти в порядок, Ефим вернулся к «рулю», злобно зашипев на воронье и сорок, оседлавших ветви ближайших деревьев и громко требовавших поделиться результатами ратных трудов. Несколько особо наглых ворон слетели на землю и теперь кружили вокруг, пытаясь ухватить Ефима за хвост. Действуя на удивление слаженно, наглые птицы с каждой минутой сужали круги, попеременно наскакивая на кота, их товарки граяли с деревьев, подлетая всё ближе и ближе и спускаясь с верхних ветвей на нижние. Попытки отбиться от нахалок давали минутный, самое максимальное — трёхминутный эффект, затем «концерт и представление» начинались по новому кругу.

«Да, Ефим Батькович, слабоват ты ещё против такой орды. Не дадут они тебе покоя, пока своего не добьются. Заклюют, твари. Видимо где-то недалеко по птичьим меркам есть человеческое жильё, раз их столько на падаль собралось. И ведь учуяли как-то, как акулы или пираньи, ей-богу!»

Выгрызя из тушки добрый кусок грудки про запас, Ефим оставил пиршественный стол на «подъедал», тем более к воронам присоединились рыжие лесные муравьи, кои облепили кровавую тушку и грозили сожрать её поперёд ворон. Стоило пушистому хвосту утечь в сумрак сосняка, вороньё дружно покинуло насесты — кушать подано, а Ефим с куском мяса в зубах выбрался на дорогу и продолжил путь.

Где-то через час с небольшим, отмахав с пяток километров по бесконечному просёлку, он решил сделать привал и доесть остаток добычи, тем более на обочинах уже не такой заброшенной дороги начали появляться следы человеческой деятельности в виде целлофановых пакетов и бумажек, на одной из полян на берегу очередного придорожного ручейка было обнаружено кострище из-под пикника. Там же решил разбить временный лагерь наш герой. Доев жалкие остатки мяса, полакав воды из ручья и сделав другие дела, Ефим, опасаясь возможных змей и других живых «сюрпризов» взобрался на дерево, где удобно развалился на развилке широких ветвей. Время давным-давно перевалило за полуденную черту, поэтому следовало дать роздых лапам, натруженным непривычным забегом, и немного покемарить по старой доброй кошачьей традиции.

Где-то минут через тридцать до ушей разомлевшего кота донеслось характерное для мотоциклетного двигателя тарахтенье и периодическое «попёрдывание». Не доехав до дневной лёжки нашего героя метров триста-четыреста, мотоцикл заглох. Мгновенно растеряв остатки сна, Ефим было собрался мчаться на звук, пока он не затарахтел вновь и ненароком не покинул лесные пределы, как округу залил жадный рёв двигателя бензопилы, вонзившей зубья в податливую древесную плоть. Ясно, можно сильно не торопиться, как минимум сколько-то времени у него в запасе есть. Без разведки обстановки к лесорубам сразу соваться, не дай бог запустят чем-нибудь, доказывай потом, что ты не верблюд, тем более здесь с кисточками на ушах водится единственная кошка, рысью зовущаяся. Он, будучи человеком, не очень доверял людям, чего говорить, когда видовая принадлежность поменялась самым кардинальным образом. Зимины не в счёт, за остальных ручаться не стоит, огорбатят, не разбираясь в длине хвоста и плевать им, что рыси крупнее, иначе окрашены и куцехвосты.