"Приключения Томека Вильмовского-2". Компиляция. Книги 6-8

Томека держали в помещении, когда-то служившем кладовкой для инструментов, попросту в темной норе. Сидя в ней днем и ночью, он исхудал и побледнел, но общее его состояние было неплохим, благодаря упорно повторяемым физическим упражнениям и тому, что духом он был не сломлен. В ту ночь он вообще не спал, ему хотелось провести последние часы своей жизни в полном сознании. Время тянулось долго, кругом царила тишина. Возможно, первый шелестящий звук он отметил еще в подсознании. Потом стал прислушиваться. Да, он не ошибся. Осторожные, крадущиеся шаги. Все ближе…. Затихли… Неужели кто-то остановился у дверей его темницы? Тихий, чем-то знакомый звук покашливания. Томек кончиком пальцев стал мягко стучать по двери.

– Братишка! – донесся до него шепот. – Это ты?

Томеку подумалось, что ему снится.

– Тадек! Ты здесь? – прошептал он, прижавшись к двери.

Послышался едва слышный скрип двери… и он уже в объятиях друзей. Смуга торопился.

– Надо освободить рабов и захватить вожака.

– Я покажу его каюту, – предложил Томек.

Новицкий дал ему револьвер.

– Иди со Смугой, а я выйду на палубу и открою люки.

– Где остальные стражники? – вопрос задал Смуга, рассудительный, выдержанный, готовый действовать.

– Они спят в каютах по коридору. А некоторые на палубе, – прошептал Томек.

– Сначала освободим рабов. Они помогут нам обезвредить охрану, – горячился Новицкий.

– У меня другое предложение, – не согласился Томек. – Давайте закроем охрану в ее каюте.

– А как? – Смуге сразу понравилась эта идея.

– Надо запереть двери снаружи колышком. Я ведь тоже так был заперт.

– Ну так за дело! – потер руки Новицкий.

С этим они справились быстро и без шума. Задвижки оказались весьма основательными, даже крепким мужчинам они были не под силу.

– Сидят теперь, как сардины в банке, – радовался Новицкий. – Я открываю люки.

– Томек, теперь «фараон», – решил Смуга.

До сих пор удача сопутствовала им, как старый добрый друг. Смуга и Томек подошли к двери большой каюты. Смуга схватился за ручку, пробуя открыть дверь. Она была заперта на засов изнутри.

– Ян, я останусь здесь, – сказал Томек. – А ты иди, помоги Новицкому.

– Ладно. Стреляй точно в цель. И не забывай о его личной охране.

В эту минуту тишину уже понемногу рассеивающейся ночи разорвал крик. Смуга выскочил на палубу. Новицкий как раз открывал люки. Кричал Гарри, он даром времени не терял, целился в приближающиеся негритянские челноки.

– Нет! – громко выкрикнул Смуга. Гарри вздрогнул, и пуля, не попав в Гордона, которому она предназначалась, задела плечо негра.

Спавшие до этого на палубе открыли беспорядочную стрельбу. Челноки тем временем причалили к борту. Гордон еще не вскочил на палубу, а Смуга уже схватился с двумя противниками. Один был сразу застрелен, другого, которому пуля задела щеку, свалил с ног сильный удар в челюсть. Обстановка начала проясняться. Кое-кто уже сдался солдатам Гордона, с другими еще сражались негры. В битву вступили и невольники, через открытые люки выбравшиеся на палубу.

На этот раз Новицкий уже не упустил Гарри.

– Наконец-то! – воскликнул он и бросился в атаку.

Гарри чудом избежал столкновения, а моряка сила разбега вынесла на поручни. Он тут же обернулся и издевательски заулыбался. Потом он начал медленно отступать, ожидая очередной атаки. Новицкий же каким-то кошачьим, упругим шагом приближался к врагу. Неожиданно противник отскочил в сторону и резко согнулся, однако Новицкий моментально разгадал его намерения и на этот раз был быстрее. Ногой он оттолкнул рукоятку корбача, отшвырнул его к разбросанным на палубе вещам. Одновременно последовал удар. Гарри промедлил и моряцкий кулак попал ему… в ухо. Новицкий не выдержал, громко рассмеялся.

– Теперь в ухо, – повторил он хорошо запомнившиеся слова. – А на это что скажешь? – и выразительно показал на подбородок.

Гарри, в черепе которого гремел целый оркестр, прохрипел:

– Попробуй! – и атаковал сам. Его кулак едва задел лицо моряка, а повторный удар в челюсть отбросил к стене каюты.

Тут уж Новицкий ураганом накинулся на Гарри. Левой рукой схватил его за рубашку у горла, прижал к стене. Стиснул правый кулак, чтобы нанести решающий удар, но увидел помутневшие глаза противника, опустил занесенный кулак и отпустил Гордона. Тот медленно осел на палубу и не пытался подняться.

– Все, хватит с тебя! – признал Новицкий и почувствовал огромное облегчение. Он усмехнулся про себя, подошел и вытащил из-под груды вещей корбач. Победно стрельнул им над головой.

А Смуга тем временем спустился к Томеку. Молодой Вильмовский, побледневший от эмоций и усилий, нес вахту у дверей каюты «фараона».

– Не пытался выйти? – удивился Смуга.

– Нет, – ответил Томек.

– А стражники?

– Все еще не успокоились, пробуют освободиться. Слышишь?

– Я пришлю тебе людей. Стреляйте в каждого, кто выйдет.

Томек только кивнул, понимая, что иного выхода нет.

На палубу все еще выводили невольников. Некоторые были в наручниках, другие – такие ослабевшие и больные, что им приходилось помогать. Гарри и его уцелевших людей стерегли солдаты Гордона.

– Тадек! – позвал Смуга. – Возьми людей, надо помочь Томеку.

Когда они оказались внизу, Смуга повысил голос:

– Открывай! Тебе ничто не поможет, ты окружен.

Ответом была тишина.

– Высадим двери, – предложил Новицкий.

– Только не забывайте об охране, – предупредил Смуга.

Моряк изо всех сил пнул замок, через минуту дверь распахнулась настежь и из нее появился негр. Клинком сабли он атаковал Новицкого. Тот уклонился. Раздался глухой звук выстрела и негр упал лицом вниз, а сабля застряла в двери. Смуга спокойно убрал револьвер.

– Я же говорил осторожно! – холодно проговорил он.

Все заглянули внутрь каюты. На постели лежал какой-то человек. Казалось, что он спит, но одеяло, которым он был прикрыт, было покрыто пятнами крови. Зрелище было не из приятных.

Смуга, Новицкий и Томек задержались в дверях. Вот человек, приведший к трагедии стольких людей. Способный, деятельный, но с разумом, охваченным больной, злой идеей. Друзья так до конца не разгадали ее. Их победа была отравлена вкусом горечи.

Новицкий все-таки приблизился и открыл лицо лежащего. Оно было черным! Значит, это не «фараон»! Скорее всего, второй негр, служивший его личной охраной. Только теперь они заметили широко открытый иллюминатор. Новицкий выглянул из него и, побледнев, повернулся к друзьям.

– Там полно крокодилов, и они как взбесились, – неохотно сказал он.

Выглянувших вслед за ним Смугу и Томека тоже обуял ужас.

– Принял смерть, которую уготовил мне, – прошептал Томек.

– Пойдем. Нам теперь здесь нечего делать, – резко бросил Смуга.

– Подожди немного, – Томеку хотелось осмотреть каюту.

На стене висели регалии фараоновой власти. Под ними на столике рядом с подсвечником стоял предмет под наброшенным на него обрывком золотистой ткани. Под ней засверкала статуэтка фараона в охотничьем убранстве. Первым взял ее в руки Смуга.

– Салли говорила, что для золота она слишком легка. Совершенно верно.

– Ты прав, Ян, – подтвердил и Томек, загадочно улыбаясь.

– Что опять за этим кроется? – нетерпеливо спросил Новицкий.

– Когда-нибудь я вам об этом расскажу, – Томек взял фигурку из рук Смуги.

Коридор был полон людей. У каждой каюты стояли солдаты Гордона и негры Кисуму.

– Утихните! – призвал всех Смуга. – Мы даем вам две минуты, потом выкурим вас оттуда и оставим неграм.

– А вы нас отпустите? – спросил голос из-за двери.

– Никаких обещаний! – ответил Смуга. – Сдавайтесь.

– А в живых нас оставите?

– Мы передадим вас англичанам. Это их дело, как с вами поступить.

– Сдаемся, – ответил голос.

Вскоре почти тридцати торговцам рабами надели наручники – этого добра здесь хватало. Всех их затолкали в трюм, где до тех пор сидели схваченные ими негры.

Гордону пришлось остаться со своими солдатами на пароходе, чтобы охранять узников.

Поляки хотели как можно быстрее пуститься в обратный путь, их беспокоил Томек, очень ослабевший от долгого тюремного заключения. Вильмовский жаждал поскорее вывезти его из опасного, жаркого, влажного климата. Их мысли занимала и оставленная в Хартуме Салли – больная, одинокая, когда еще дойдут до нее добрые вести. Все мечтали о том дне, когда снова будут вместе, счастливы, как никогда прежде, и, как никогда прежде сознающие хрупкость своего счастья.

Но одно приглашение они отклонить не могли. Надо было принять участие в пиршестве, устраиваемом в деревне Кисуму. Отправились туда все четверо, вместе с Маджидом и Наджибом, освобожденным одновременно с Томеком. Смуга подстрелил двух антилоп, чтобы не придти с пустыми руками.

Но еще до этого к Новицкому подошел Автоний.

– Куя! Куя![421] – повторял он.

– Что ты говоришь? – не понял Новицкий.

– Пойдем со мной! – сказал Автоний.

Моряк, Томек и Маджид без лишних слов двинулись следом. Мальчик привел их на свою любимую поляну и усадил в зарослях на ее краю, сам же начал кружить по лугу, тихонько посвистывая. В кустах напротив послышался шелест. Обеспокоенный Новицкий схватился за оружие, но Томек успокаивающе положил ему руку на плечо.

Из высокой травы вышла птица. Она вытянула шею и как будто потянулась, распрямляя крылья, подняла и опустила шею, что-то клекоча, словно кланяясь Автонию. А тот обнял ее за шею и стал гладить. Птица принимала ласку терпеливо, стальные, с небольшим зеленым и коричневым отливом перья пушились от удовольствия. Автоний вполголоса что-то говорил ей, потом тихонько позвал:

– Буана! Буана! Куя![422] Крайне осторожно они подошли поближе. Птица начала вертеть головой, открывать свой огромный клюв, но успокоенная Автонием, позволила приблизиться.

– Абу маркуб, – прошептал Маджид. – Отец туфли, – перевел он арабское название птицы.

– Да, это она, – подтвердил Томек. – Нам повезло. Она живет только в этой части Африки.

Все были тронуты необычной дружбой мальчика с вольной птицей. Наглядевшись досыта, они оставили Автония с его любимцем, а сами вернулись в деревню.

Вечером началось пиршество. Смуга попросил Кисуму, чтобы тот показал им то чудесное лекарство от обжорства. Четверо поляков в изумлении рассматривали бутылочку с произведенным в Кракове лекарством, которое негры в этой деревне почитали, как амулет. По словам вождя, необыкновенный белый целитель гостил в их деревне четыре года назад.

– Это был великий колдун, – рассказывал Кисуму. – Такой же, как буана, – добавил он, обращаясь к Новицкому.

– Да, верно, великий колдун, – вторил Мунга.

Кисуму порылся в корзине и с превеликим почтением добыл из нее тетрадь и… огрызок карандаша. В тетради оказалось несколько зарисовок человеческих типов, характерных для этой части Африки. Негры вспоминали, что белый человек измерял их, заглядывал в рот и переносил все на бумагу.

– Великий, великий колдун! – повторяли они с восторгом, вращая белками глаз.

– Кто бы это мог быть? – недоумевал Новицкий.

– Думаю, какой-нибудь ученый[423], – ответил Вильмовский. – В последние годы было организовано немало научных экспедиций в Африку. Если это поляк, то он, наверное, происходит из Галиции, раз лекарство сделано в Кракове.