Встречи с призраками

VI

Два года Отшельник и Дикарка жили бок о бок, по праздникам встречаясь для совместной молитвы, а все остальные дни проводя порознь и предаваясь благочестивым занятиям.

Сперва Отшельник, зная слабость женщины и ее малую готовность жить в одиночестве, боялся, что она будет докучать ему, однако Дикарка благочестиво следовала его указаниям, не попадаясь ему на глаза, за исключением праздничных дней, а при встрече вела себя так скромно и набожно, что душа его радовалась. И со временем он стал получать удовольствие от мысли, что где-то рядом есть человек, в те же часы, что и он сам, совершающий те же ритуалы; ухаживал ли он за садом, перебирал ли четки или вставал в свете звезд прочитать полуночную молитву, — во всех его трудах и устремлениях у него был товарищ.

Со временем распространилась молва о том, что святая женщина, изгоняющая бесов, поселилась на утесе Отшельника, и многие больные из долины разыскивали ее и уходили, излеченные ею. Эти бедные паломники приносили ей масло и муку, и она своими руками разбила сад, похожий на сад Отшельника, и засадила его зерном и чечевицей. Но она никогда не ловила форель в ручье и не принимала в дар лесную дичь, пойманную в силки, говоря, что во время скитаний сдружилась с лесными тварями, и как она сама спала рядом с ними в безопасности, так и им не видать беды от нее.

На третий год пришла чума, смерть выкашивала города, и множество бедных крестьян бежали от нее в холмы. Там Отшельник и Дикарка ухаживали за ними, и так велики были умения Дикарки, что слава о них достигла города, и оттуда явились люди с богатыми дарами, упрашивая ее прийти и избавить их от болезни. Отшельник хотел сопровождать ее в этом опасном деле, но она уговорила его остаться и позаботиться о тех, кто искал спасения в холмах. Много дней он молился за нее и боялся, что следующий беглец от чумы принесет весть о ее смерти.

Но в конце концов она вернулась, утомленная, но невредимая и осыпанная благословениями горожан, и с тех пор слава о ней как о святой распространилась так же широко, как и об Отшельнике.

Видя, как упорно она придерживается избранного пути и как далеко продвинулась в нем, Отшельник подумал, что настало время увещевать ее вернуться в монастырь. Он снова и снова принимал решение поговорить с ней, но отступал. Наконец он подумал, что, не выполняя то, что почитал своим долгом, вредит своей душе, и во время следующего же праздника, когда они встретились, напомнил ей, что, невзирая на все свои добрые дела, она все еще живет во грехе и отлучении от церкви, и теперь, когда она уже вкусила сладость благочестия, ее долг — исповедаться в своем грехе и вернуться, чтобы настоятельница определила меру ее наказания.

Она смиренно выслушала его, но ничего не ответила, лишь расплакалась, и, глядя на нее, он тоже заплакал и не стал больше ничего говорить. Они помолились вместе и разошлись по своим пещерам.

Чума отступила в середине зимы, а весна и раннее лето выдались дождливыми и жаркими. Когда Отшельник навестил Дикарку на праздник Пятидесятницы, она показалась ему такой слабой и изможденной, что, когда они прочитали «Приди, Дух Святой»[87] и положенные псалмы, он укорил ее, что она слишком изнуряет себя аскезой; она же отвечала, что не аскеза виной ее слабости, что она вернулась от больных горожан уже не вполне здоровой, а изменчивая погода усугубила ее состояние. Ливни продолжали лить, в основном по ночам, а днем нещадно парило и жара была почти невыносимой. Даже Отшельник стал вялым и насилу мог дотащить воду из ручья. Поэтому он взял за привычку спускаться в долину еще до первых петухов, сразу после того, как читал заутреню, ведь к этому времени дождь обычно уже стихал и дул свежий ветерок. Из-за дождей ручей не пересох, и вместо того, чтобы наполнять свой кувшин, подставляя под едва капающую струю, Отшельник просто опускал его в воду. И вот однажды, спускаясь по косогору в долину, он услышал шорох в чаще и увидел, что листва колышется, как будто кто-то прошел мимо нее. Он прислушался, но было тихо и листья больше не шевелились, однако в сердце его поселилась тревога, потому что ему почудилось, что он видел существо, похожее на человека, такое, каким бывают лесные люди. Его встревожила мысль, что в долине появились нечестивцы.

Прошло еще несколько дней, и, спускаясь к ручью, он снова увидел в чаще фигуру, и еще больший страх охватил его, но он отогнал тревожные мысли и лишь стал истово молиться за тех, кого одолевают искушения. На праздник Семи Маккавеев, что приходится на первое августа, он снова заговорил с Дикаркой и просил ее оставить аскезу и позволить ему ухаживать за ней, поскольку была она так слаба, что вид ее испугал его. Однако она мягко отвергла его помощь, ответив лишь, что просит у него одного: молиться за нее.

Перед праздником Успения Пресвятой Богородицы дожди прекратились, и чума, проявившаяся было снова, ушла; но жара еще усилилась, и холм Отшельника раскалился, как печь. Никогда в этих местах не было такой жары, но люди не роптали, потому что с прекращением дождей был спасен их урожай и отступила болезнь, и в значительной мере они приписывали эти милости Господни молитвам и заступничеству двух святых отшельников. Поэтому в канун Успения Пресвятой Богородицы они прислали к Отшельнику гонца с известием, что, когда наступит завтрашний день, горожане и жители долины придут, возглавляемые епископом, несущим папское благословение для них двоих и полным решимости отслужить мессу в пещере Отшельника. Тот немало возрадовался, сочтя это знаком, что молитвы его услышаны и он вымолил прощение не только себе, но и Дикарке. И всю ночь он молился, чтобы назавтра она смогла исповедоваться и вместе с ним причаститься Святых Даров[88].

Перед рассветом он прочитал положенные псалмы, оделся, обул сандалии и отправился в долину встречать епископа.

Спускаясь, он видел, что горы светлы, как днем, и подумал, что никогда не видел, чтобы рассвет был так ярок. Небо от горизонта до горизонта было необычайно светлым, свет проникал даже в лесистые расселины в долине — точно так, как благодать Божия освещала все уголки сердца Отшельника. Дул утренний ветер, и Отшельник слышал лишь звук собственных шагов и журчание ручья, уже не такого полноводного, но все еще текущего между скал; однако, спустившись в долину, он услыхал далекие отзвуки песнопений и понял, что паломники уже близко. Сердце Отшельника радостно затрепетало, а ноги сами понесли его вперед, но на берегу ручья он внезапно остановился, увидев там, где вода все еще была глубока, светлые очертания женского тела, а на камне у берега — одежду и сандалии Дикарки.

Страх и гнев обуяли Отшельника, и он стоял, как громом пораженный, не в силах вымолвить ни слова, лишь прикрыв глаза, чтобы не видеть непотребное. Однако пение паломников приближалось, и он, взяв себя в руки, крикнул Дикарке, чтобы она выходила и укрылась от людей, ибо была она нагой.

Она не ответила, однако он увидел в полумраке, как ее руки колышутся вместе с колыханием воды, а глаза глядят на него, словно бы насмехаясь. И когда он увидел это, слепой гнев охватил его, и он по камням добрался до глубокого места, где она лежала, и схватил ее за плечо. В тот миг он готов был удушить ее собственными руками, так отвратительно ему было касаться ее тела, но когда он закричал на нее, осыпая бранью, она продолжала, не дрогнув, глядеть ему в глаза, и тогда он вдруг понял, что она мертва. И гнев и страх его отступили перед острой болью, пронзившей его, ведь работа его не была окончена, и та, кого он любил во Христе, пала жертвой греха, невзирая на все его труды.

Жалость охватила его, но потом он подумал о том, что вот-вот люди обнаружат его склонившимся над телом нагой женщины, которую он представлял им как святую, и они вполне могут счесть ее тайным орудием его падения; он увидел, как одним лишь прикосновением она разрушает тот храм святости, который он так долго возводил вокруг себя, и ввергает его душу в бездну, и земля завертелась вокруг него, а все вокруг окрасилось красным.

Первые паломники уже вошли в долину, и в тишине громко зазвучало «Славься, Царица». Когда Отшельник снова открыл глаза, воздух освещало множество свечей, отбрасывавших отблески на священническое облачение и на сияющую дароносицу под балдахином, и лицо епископа, склонившегося над ним, было совсем близко.

С превеликим трудом Отшельник встал на колени.

— Отец мой во Христе! — воскликнул он. — Взгляни, за грехи мои ко мне был послан демон…

Но тут он понял, что люди, столпившиеся вокруг, более не обращают на него внимания, а епископ и весь его клир пал на колени у ручья. Поглядев туда же, куда глядели они, Отшельник увидел, что темные воды укрывают тело Дикарки, будто покрывалом, а над ее головой сияет яркий свет; и от паломников, даже от тех, кто стоял совсем вдали, раздались молитвенные песнопения, потому что среди них было много тех, кого Дикарка вылечила и выходила и кто благодарил Господа за это чудо. А Отшельник ощутил новый страх: что он бранил умирающую святую, что поносил ее перед всеми; и этого очередного страха его слабеющее тело уже не смогло вынести, силы оставили его, ноги подкосились, и он снова упал на землю.

Все вновь пошло кругом перед глазами, и опять он видел склоненные над собой лица; но, пытаясь слабым голосом говорить о своих прегрешениях, он ощутил благодать отпущения грехов, и священный елей лег на его глаза и губы, провожая его в последний путь. Тогда к нему вернулось спокойствие, а с ним — неистовое желание увидать наконец свои псалмы, ведь он так мечтал сделать это в свой последний час. Но он уже был слишком близок к кончине, чтобы высказать это желание, а потому постарался отогнать мысль о нем. Однако оно одолевало его, и слезы катились по его лицу, а для чего-либо еще он был слишком слаб.

Лежа так, он чувствовал, как земная твердь выскальзывает из-под него, а вместо нее его принимают божественные объятия, и услышал пение множества голосов, раздававшееся с небес и смешивающееся с пением толпы паломников; и слова, которые они пели, были словами его собственных псалмов, которые он так долго держал в тайне. И его душа возрадовалась этому пению и вместе со звуками его воспарила к Божьему престолу.

Перевод Марии Великановой