Это нужно живым. Психология и педагогика военно-поисковой работы

Мы до сих пор не разобрались, а в последнее время и окончательно запутались в понятии "коллективизм". В массовом сознании прочно запечатлелось, что основная черта коллективизма – это подавление интересов личности. Такое убеждение дает моральное право, например, критику Ю. Богомолову рассматривать перестройку прежде всего как попытку "освободиться от коллективного диктата... не от коллективизма вообще, а от тиранической власти коллективизма, не от власти "мы" над "я" в какой бы то ни было форме, а от диктатуры "мы" над "я" в каком бы то ни было облике" (ЛГ. 1989. 14 июня). Выяснилось к тому же, что мы не умеем быть индивидуалистами: "...индивидуализм, который всегда был проклятием, скверной и проказой по меркам еще недавнего нашего общежития, сегодня оказался непосильным крестом".

Яснее о понимании проблемы "человек—общество" современным советским интеллигентом не скажешь. И понятно почему. Когда в общественном сознании утвердилось представление о том, что сталинская идеологическая обработка умов была построена на лжи и провокации, оно, это сознание, поспешно отбросило все, что могло быть так или иначе связано с этим временем и этим именем. Коллективизм — прежде всего, ибо он провозглашался едва ли не стержнем всей нашей общественной жизни (хотя на деле, особенно в воспитании, он так и остался вывеской, прикрывающей реальную жизнь и политику, которая проводилась в стране). К тому же само слово "коллективизм" слишком живо ассоциируется с насильственной "коллективизацией" и "принципом коллективности" в "период борьбы пашей партии и народа за победу и упрочение социализма" в 30-е гг. Освобождаясь от гнета идеологического абсолютизма, общественное сознание оказалось в высшей степени благосклонно к тезису о "духовной автономии", "духовной деколлективизации" и обнаружило готовность списать на "коллективное подсознание" не только националистические выходки, но даже и корпоративизм и бандократию. "Коллективное подсознание" в глазах многих людей оказывается равнозначным массовому сознанию и противостоит духовной автономии личности. Все это логично, если верна исходная позиция. Однако она-то и сомнительна.

В советской социальной психологии утвердилось понимание коллектива как группы, сплоченной прежде всего общественно ценным и личностно значимым содержанием совместной деятельности. Опыт русских дореволюционных и советских педагогов позволяет развернуть это сухое определение в реальный жизненный образ. И тогда окажется, что коллектив, во-первых, добр к каждому из своих членов и, во-вторых, доброжелателен к людям за его пределами. Отношения в нем построены прежде всего на принципах диалога, а совсем не на команде. Любимое изречение школьных учителей (и не только их) "коллектив всегда прав" никакого отношения к коллективу и к отношениям в нем не имеет: всякий человек в коллективе обладает реальным правом на развитие своей личности и на полное раскрытие своей индивидуальности, потому что как раз здесь и возникают все возможности и условия для этого. Другими словами, коллектив человечен, ибо человечны его цели и честны средства их достижения. Там, где эти условия нарушены, коллектива нет и быть не может. Поэтому, например, выражение "коллектив сотрудников Карлага" полностью лишено смысла, равно как и выражение "коллектив сотрудников Освенцима". Палачи и их сподручные не могут стремиться к созданию атмосферы человечности и к достижению человечных целей.

Однако на протяжении долгих 30-х, 40-х, 50-х и более поздних трудных годов термин "коллектив" применялся к делу и не к делу. Чаще не к делу. Так как в нашей социальной реальности вполне сформированный коллектив — явление достаточно редкое. Можно даже сказать, что миллионы людей рождаются, живут и умирают, не увидев в глаза ничего подобного. И все же коллективы есть. Авторам ближе область, связанная с педагогикой, и они берут на себя смелость заявить, что с конца 50-х гг. в стране начали появляться "коммунарские коллективы", преимущественно среди подростков и молодежи, которые создавались и жили чаще всего по принципам, предложенным ленинградским педагогом Игорем Петровичем Ивановым. Не случайно их бурное распространение совпало с политической "оттепелью": психологически коллективность, коллективизм меньше всего способны произрастать в атмосфере чьей бы то ни было диктатуры; это две вещи несовместимые. Возникли такого рода социальные явления и во взрослой среде 60-х: вспомните замечательный опыт Калужского турбинного завода, описанный А.И. Левиковым в его книге "Калужский вариант" (М., 1980).

Не будем сейчас вдаваться в анализ этого явления, приведем только высказывание десятиклассника, выросшего в "коммунарском" отряде 70-х гг.: "Что же, собственно, так меняет человека в отряде? Попробую на себе разобраться. Наверное, прежде всего сам принцип, дух самоуправления, развитие личной инициативы, творчества, организаторских качеств. Потом, конечно, отношения между ребятами и взрослыми, высокий уровень доброжелательности, стремление понять каждого, помочь каждому. Потом, конечно, работа, и физическая и умственная, главное — "для других". Общая цель — сделать жизнь окружающих тебя людей прекрасной..." Видите, товарищи апологеты индивидуализма, человечность и коллективность гораздо ближе, чем вы думаете, соседствуют с личной инициативой и самостоятельностью...

Более того, во времена сталинизма и его прямых наследников подлинный коллективизм преследовался и изгонялся очень последовательно, где бы он ни заявлял о себе — в толстовской коммуне, в комсомольской организации или научно-исследовательском институте. Зато процветали конформизм — соглашательство и тот самый индивидуализм, ставший, оказывается, сегодня "непосильным крестом" для нашего "отечественного советского индивидуалиста", который "не готов к подвигам индивидуалистической жизни". Бросьте, товарищи! Подвиги индивидуализма уже состоялись. Они — в массовом отступничестве, доносительстве, предательстве друзей и близких в 30-е, а равно и во все прочие годы. Они — в биографиях миллионов мелких и крупных государственных функционеров, в том числе сталинских приближенных. Немыслимо быть более индивидуалистами, нежели, к примеру, Маленков или Молотов, заботившиеся прежде всего о собственной "непотопляемости".

А что им оставалось делать,
если они находились с ним в одной лодке?
Терпеть, надеясь на лучшее...
Они и терпели,
пока он не выбросил их из лодки.
Выбросить его за борт —
не хватило ни ума, ни решимости. Ю. Белаш

О самом "вожде и учителе" нечего и говорить — в нем нашел свое выражение крайний индивидуализм фашистского толка, когда люди рассматриваются лишь как объекты манипулирования и, если понадобится, уничтожения. Это качество логично сосуществовало в этой личности с сильнейшей мстительностью и тягой к провокациям. Недаром в наше время его назвали величайшим предателем всех времен и народов. Он не только предал самые светлые идеи и идеалы человечества и энтузиазм миллионов людей, поверивших ему, но и ухитрился обрасти при этом массой сторонников и защитников:

Почему бы им не защищать его?
Когда одних сажали — других на их место выдвигали.
Когда одних из квартир выселяли — других вселяли.
Когда с одних ромбы срывали — другим нацепляли.
Когда у одних книги сжигали — у других выпускали.
Когда одним кости ломали — другие водку лакали.
Так почему бы им не защищать его?.. Ю. Белаш

Может быть, на наш век уже достаточно подвигов индивидуализма? Ведь
Общество — это не только заводы и фабрики.
Общество — отношения между людьми, но когда
отношения эти — тюрьмы и лагеря, убийство и ложь,
лицемерие и своекорыстие, то на черта тогда и заводы
и фабрики, — для производства, что ли,
колючей проволоки?.. Ю. Белаш

Казалось бы, достаточно. Но нет. В ситуации Чернобыля, в трагедии шествия по земле чумы нашего времени — СПИДа, в уничтожении малых народностей вместе со средой их обитания и экологических драмах века индивидуализм буквально "правит бал". "Индивидуалисту по самому его званию полагается быть эгоистом", — писал еще Г.В. Плеханов. А эгоизм бывает разный. Л. Фейербах выделял эгоизм не только одиночный или индивидуальный, но также и "эгоизм социальный, эгоизм семейный, корпоративный, общинный, патриотический". Расцвет его в наши дни и в нашем обществе понятен. Об этом можно прочесть у того же Плеханова: "Объясняется это крупными событиями, пережитыми Россией в течение последних лет. Под влиянием этих событий у многих и многих... исчезла вера в близкое торжество более или менее передового общественного идеала. А это уже известное дело: когда у людей пропадает вера в торжество общественного идеала, тогда у них выступают на первый план "заботы" о своей собственной драгоценной личности". Написано это в 1909 г. Воистину, ничто не ново под луною.

Психологически "полный" коллективизм и его антипод — "полный" индивидуализм лежат на крайних точках шкалы, отображающей важнейшие смыслообразующие, как говорят психологи, побуждения человека. В сущности, речь идет о том, чем являются для человека другие люди и чем становится он сам для себя и других: где — цель и где — средство. В крайних точках: "или — или". Или весь мир может стать для меня средством, или я — средством для человечества. В реальности в экстремальных условиях это "или — или" иногда стоит человеку жизни. Гораздо чаще, однако, события бывают пусть и не столь драматичные, но четко определяющие, на что способна личность. Бескорыстно прийти на помощь кому-либо, не чувствуя себя при этом благодетелем и не требуя ответной благодарности, — на это способны далеко не все. Но даже простая порядочность предполагает наличие у человека изрядной доли коллективизма. Нередко в этих случаях говорят о гуманизме или человечности. Мы скажем только, что расположенность к человечеству мудрено вырастить в собственной душе, не имея опыта расположенности к какой-либо человеческой группе – большой или малой, но при этом непременно отличающейся доброжелательностью к людям вне ее. А это и есть коллективизм.

Сегодня наше общество свыклось с таким положением дел, когда почти любой работник, почитая себя самого высшей целью, относит других людей и даже человечество к категории "средства". И тонут корабли, взрываются реакторы и газопроводы, сохнут моря, реки становятся сточными, вонючими канавами, наконец, гибнут люди... "Средства" растрачены, зато "цель" достигнута: престижная должность, высокие доходы, премии, награды и в заключение — персональная пенсия. Конечно же, морализированием тут ничего не поправишь, поскольку решают дело социальные обстоятельства, а при определенных обстоятельствах, писали К. Маркс и Ф. Энгельс еще в 1846 г., "как эгоизм, так и самоотверженность есть... необходимая форма самоутверждения индивидов" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 236.) Однако мы с вами, читатель, тоже социальное обстоятельство, особенно сильно заявляющее о себе на поворотных этапах истории. И если каждый из нас сделает все необходимое, чтобы пять, десять, сто мальчишек и девчонок сделали свой выбор в пользу человечности и коллективизма, то, наверное, это укрепит позиции добра и справедливости в нашей общей жизни и истории. Только как это сделать?