Пауло Коэльо. Исповедь паломника

(В этот миг по небу над пляжем Копакабаны пролетел вертолет с гигантским рекламным плакатом, возвещающим об открытии новой станции метро. Так через пятнадцать лет ожидания метро Рио оказалось-таки в пятидесяти метрах от знаменитого пляжа Копакабаны. Коэлъо пояснил, что его попросили написать слоган для этой рекламы, но он отказался — это могло бы стать поддержкой чьей-то избирательной кампании.)

— Вернемся к теме духовного поиска. Ты действительно считаешь, что это своего рода приключение?

— Да, и еще какое! Это самая увлекательная вещь на свете. В 1492 году в Испании, в Гранаде, этом удивительном городе, логика вела к вторжению в Африку. Гранада была освобождена, изгнан последний мавританский правитель Боабдиль. Куда теперь вела дорога приключений? Через Гибралтар в Африку. И вот человек, который был в Гранаде и видел, как сдавался последний мавр, сказал: «Какая Африка! В Африке мы уже были. Мне нужны деньги, чтобы доплыть до Индии!» — «Какая еще Индия, ты что?»

Логичнее было бы отправиться в Африку. Поэтому я не очень склонен следовать логике, мне ближе философия парадокса, ведь она так часто торжествует над логикой и очевидностью. Так случилось, что человек по имени Христофор Колумб оказался там в тот год, не захотел отложить задуманное еще на год и не исполнил его на год раньше. Он совершил это в тот самый год, в год завоевания Гранады. 12 октября того самого 1492 года этот человек доплыл до Америки, и вся энергия Испании, которая по всей логике вещей должна была быть направлена в Африку, изменила направление и потекла в сторону Америки.

— Благодаря этому мы сейчас здесь.

— Возможно. Этого мы никогда не узнаем, но вот история Испании точно была бы другой. Важно, что не политическая система и не военная необходимость, а всего один человек, упрямец и авантюрист, смог изменить весь ход вещей вопреки планам тогдашних политиков.

Только такие вещи и могут повлиять на мир. В наше время происходит то же самое — как в большом, так и в малом. Конечно, сегодня менее вероятно, чтобы один человек смог изменить траекторию движения целого мира. Но когда объединяются такие вот все еще верящие в неизведанное искатели приключений и позволяют энергии своего духа вести себя вперед вопреки жесткой дисциплине картезианской логики, тогда-то и создается критическая масса, способная влиять на ход вещей. Сегодня в мире куда больше рыцарей духа, чем думают многие. Они бороздят неизведанные моря, и именно благодаря таким, как они, ветер истории непостижимым образом вдруг начинает дуть в другую сторону.

— Можно ли узнать этих рыцарей духа среди массы людей, довольствующихся хлебом насущным?

— Да, по искорке энтузиазма в глазах. У меня есть вещь, которая называется «Книга воина света». Там говорится об обычных людях, которые продолжают верить в неведомое. Это мудрецы, которые никого не учат. В наши дни мы все по многу раз на день бываем и учениками, и учителями. Как тот иностранец, который рассказал мне, как полицейские отнеслись к раненому на пляже Копакабаны. Он был моим учителем, поскольку показал, что я, бразилец, могу сделать больше. Все мы учителя. Воины света, новые искатели духовных приключений легко узнают друг друга. Ведь, хотя они отягощены теми же пороками, суетными желаниями и чувством вины, что и другие смертные, в них есть нечто особое: та самая искорка в глазах. Они на все в жизни откликаются с энтузиазмом, не считая себя при этом ни особенными, ни избранными.

— Это противоядие от упадничества и одиночества, от которого страдает большинство современных людей, думающих, что в мире нет больше места для новых приключений за пределами обыденного.

— Да, ибо эти люди знают, что не одиноки. Мне кажется, успех моих книг, который многие не в состоянии объяснить, во многом связан с тем, что они помогают людям узнать себя в этих искателях приключений. Ведь мои книги полны знаков. Я прямо говорил о знаках только в одном абзаце «Алхимика», но все прекрасно понимают, что я имею в виду.

— Почему так происходит?

— Потому что мы ловим одни и те же вибрации. Автор здесь не учитель, а такой же товарищ по приключению, как и читатель. Есть ли в моих книгах что-то новое? Ничего. О чем я могу поведать своим читателям? О своей жизни, о своем опыте. И вот читатель из Японии, принадлежащий к культуре, которая так сильно отличается от моей, говорит: «Я уже знал это, просто не осознавал раньше, но понимаю, что здесь говорится обо мне».

Я сделал десять копий рукописи моего нового романа «Вероника решает умереть», где говорится о безумии и самоубийстве, и дал почитать разным людям. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что в семье каждого из них была какая-то история, связанная или с самоубийством, или с безумием. Из Англии мне пришел такой факс: «Я получила Твою книгу. Она мне очень понравилась. Думаю, единственный раз в жизни я почувствовала себя далеко от Бога, когда попыталась совершить самоубийство. Но я выжила».

Письмо было от Амели. Так вот, я работаю с Амели уже двадцать лет, и никогда не подозревал, что она пыталась покончить с собой.

— То есть писатель выступает катализатором опыта других людей?

— Да, писатель — катализатор, а не трансформатор. Именно в этом и состоит функция катализатора: он не смешивается с другими веществами, но помогает им проявить себя. И люди начинают многое понимать.

Например, кто-то учится на юридическом факультете, не отдавая себе отчета в том, что на самом деле ему хотелось бы стать садовником. У меня здесь лежат тысячи писем от людей, которые хотели бы сменить работу и заняться садоводством. Некоторые из них говорят, что у них в семье все думают, что лучше всего быть инженером, а им самим хотелось бы возделывать сад на свежем воздухе, быть ближе к природе.

— Звучит очень красиво. Но не случалось ли, чтобы кто-то потерпел поражение, пытаясь следовать этому твоему посланию?

— Да, я сам.

— Ну, это шутка.

— А теперь без шуток. На самом деле я ведь никому не посылаю никаких знаков. Я всего лишь рассказываю в своих книгах, что произошло в жизни со мной. Я делюсь тем, что случилось со мной, но не добавляю: сделай и ты то же самое. Нет. Я рассказываю о своей трагедии, о своих ошибках, о том, как преодолевал их, но не утверждаю, что это решение годится для всех, поскольку каждая жизнь — особый, уникальный случай. Ведь, если выстроить в ряд всех людей Земли, не найдется и двух одинаковых.

Я не верю в послания для всех, но верю в существование катализаторов и воспламенителей. Например, я стараюсь показать, что сдаться — совсем не то же самое, что потерпеть поражение. Сдаются те, кто даже не попытались принять бой, а поражение терпят люди, способные сражаться. И это может стать трамплином для новых побед. Очень хорошо сказал Жозе Сарама-го в твоей книге «Возможность любви»: «Не бывает ни окончательных поражений, ни окончательных побед, ведь сегодняшнее поражение может обернуться завтрашней победой».

— Ты называешь себя верующим. Кто для тебя Бог?

— Это опыт веры, и ничего больше. Мне кажется, давать определение Богу нечестно. Как-то на встрече с читателями мне задали этот же вопрос. Я ответил: «Не знаю. Бог для меня не то же, что для тебя». Зал взорвался аплодисментами. Люди чувствуют, что нет Бога, одинакового для всех, что это нечто очень личное.

— Леонардо Бофф обычно говорит, что Бог — это «великая страсть».

— Ив этом смысле Бог действительно един для всех, ведь в душе каждого из нас может зародиться и жить великая страсть.

— А что, по-твоему, значит быть атеистом?

— Сама по себе формальная вера или неверие для меня не значит ничего особенного. Я знавал атеистов, которые ведут себя в жизни намного лучше, чем те, кто называют себя верующими. Случается, что верующего порой одолевает искушение судить своих ближних только на том основании, что он верит в Бога. Для меня атеист — это человек, который проявляет Бога только через свои дела. Как говорил апостол Иаков, узнать в нас детей Божьих можно только по нашим делам, а не по словам о вере. Он говорил: «Покажи мне дела свои, а я покажу тебе твою веру».

С другой стороны, мы, те, кто считают себя верующими, должны признаться, что наша вера — вещь очень хрупкая. Например, я могу утром думать, что моя вера сильна, а к вечеру эта уверенность может испариться. Вера — это не прямая линия.

— Сицилийский писатель Леонардо Шаша говорил, что ему случалось веровать на одной стороне улицы и терять веру, перейдя через дорогу.

— Вот именно. Разница в том, что у верующего есть определенное убеждение, что существует нечто по ту сторону видимого мира, хотя эта вера может иногда покидать его.

— Во время нашей беседы ты как-то сказал, что, когда подключаешься к энергетическому центру, испытываешь наслаждение. Что для тебя значит наслаждение?

— Это непростая вещь. Я интересовался садомазохизмом и могу сказать: очень трудно понять, что такое наслаждение, поскольку порой оно очень тесно переплетено с болью. Я редко прибегаю к метафорам.

Борхес говорит, что есть только четыре настоящие метафоры, но я использую лишь одну: для меня наслаждение — это «хорошая битва», то есть нечто, совсем не похожее на счастье. Я не соотношу счастье с наслаждением. У меня очень скучное представление о счастье: это воскресный вечер, во время которого ничего не случилось. В моей «Книге воина света» говорится о битве, о сражениях, об энтузиазме, который испытываешь, сражаясь за свою мечту. Ты то терпишь поражение, то побеждаешь, но это не важно, важно бороться, чтобы добиться своего. В этом для меня радость жизни. Можно сказать, что наслаждение приносит все, что делается с энтузиазмом. В жизни могут быть страдания и боль, но это не мешает в глубине души испытывать удовольствие, осознавая, что сражаешься за то, что тебе дорого.

— Но все люди стремятся к снастью и стараются избегать боли.

— По-моему, это ловушка. Счастье — это вопрос без ответа, вроде вопроса: «Кто я?» Это ненужные вопросы. И все же человечество вот уже тысячи лет ищет это бессмысленное несуществующее счастье. Для меня счастье — нечто очень абстрактное. По правде говоря, я никогда не чувствую себя счастливым.

— Даже когда твоя новая книга раскупается, как горячие пирожки?

— Нет. Тогда я испытываю радость. Это напряженные моменты, потому что речь идет о плодах битвы, которую я вел, жертвуя собой, но это вовсе не счастье. Счастьем было бы сказать: «Замечательно, я опубликовал новую книгу, которая пользуется успехом. Я признанный писатель и могу теперь спать спокойно». Но это неправда. Я доволен жизнью, у меня бывают взлеты и падения, выигранные и проигранные бои, поражения, но во всем этом есть радость, радость тореадора. Кстати, я очень люблю корриду, хотя это совершенно противоречит гуманистическим убеждениям.

— Я не любитель корриды.

— А я да, потому что это ситуация, в которой жизнь и смерть встречаются лицом к лицу. Там некогда рассуждать, потому что один из двоих -или тореро, или бык -должен умереть. Поэтому знатоки корриды говорят, что одно из качеств, необходимых как быку, так и тореро, — это энтузиазм. Бык без энтузиазма не годится для корриды.