The Game Is On - Правила игры

The Game Is On - Правила игры

Элис любила дождь.

Он настойчиво стучал в окна, словно просился в комнату, где было светло, тепло и тихо, где был своеобразный уют, и обиженно плакал, оставляя на стекле длинные дорожки. Элис осторожно проводила по ним тонким пальцем, сверху вниз, отнимая руку только тогда, когда теряла след.

Она сочувствовала дождю.

Дождь, как и она, не хотел ничего говорить, хотя Элис была уверена: у него есть история. Возможно, печальная, как и ее собственная, пусть Элис не стала бы откровенничать даже с дождем. Не то чтобы ее что-то сильно ранило в прошлом — когда Элис пыталась вспомнить свою историю, то не могла облечь ее в нечто связное. Она закрывала глаза и представляла дом, где иначе пахло, иначе горел свет, даже звуки — и те были другие. Она видела во сне этот дом — двухэтажный, с большим количеством крохотных комнат и запутанных переходов между ними.

Кроме дома был замок, уходящий тонкими шпилями в самое небо. Высокие колонны из темного гранита у входа. Лестницы, поднимающие ее в неизвестность. Тепло огня, искры, почему-то вылетающие из палочек, и люди, много людей, опасных и не очень, или с которыми было опасно. Фонтан, яркая будка, холодные, мрачные кабинеты, и везде Элис чувствовала себя своей.

То ли речка, то ли озеро. Они плавали на лодке по озеру (река была заточена в аккуратные узкие берега) — Элис, Фрэнк и какой-то мальчик, совсем маленький. Он Элис не интересовал.

Элис ничего не осталось, кроме комнаты и дождя. В какой именно момент исчезло то, что в ее жизни, конечно же, было раньше, Элис не знала, принимала то, что имела сейчас, и не сказать, чтобы она не стремилась к большему — стремилась, понемногу, шаг за шагом, стараясь не спугнуть ни себя, ни Фрэнка, ни ту, другую женщину.

Та, другая, не была ни врагом, ни другом. В памяти Элис многое стерлось, но она была уверена, что за Фрэнка у них всегда шла война. Элис давно наметила цель — помешать приходу той, другой, но, как бы она ни старалась, не могла придумать ничего подходящего. Заболеть? К примеру, драконьей оспой? Для этого нужно было от кого-нибудь заразиться. Наброситься на ту, другую? Она не давала никакого повода. Она была даже, кажется, искренней, но что можно сказать о человеке, чьи губы вечно поджаты?

Элис могла поставить себя на ее место; это было несложно, стоило только вообразить, что они поменялись телами. Но воображать было больнее с каждой попыткой, память упиралась во что-то или в кого-то, кого больше не было или никогда не существовало. Элис часто меняла тактику: подчиниться, взбунтоваться, но слишком скоро уставала и от первого, и от второго и, не жалуясь ни на что, равнодушно отходила к окну.

Открыто Элис не протестовала — наблюдала, словно со стороны, как та, другая целует Фрэнка, называет его по имени, и убеждала себя, что голос той, другой, не будил в нем совсем никаких чувств. Голос Элис тоже, но, когда приходила та, другая, у него словно что-то щелкало внутри, и глаза начинали сиять, как у маленького ребенка. Элис отворачивалась, смотрела на дождь.

Потом она подходила к Фрэнку, опускалась перед ним на колени, брала его руку в ладони, прижимала к щеке и баюкала, как дитя. Ей было плевать на посторонние взгляды — то равнодушные, то заинтересованные, ей было важно, чтобы Фрэнк стал любящим, искренним, по-настоящему живым. Иногда Фрэнк сам подходил к ней, молча трогал ее руку и поспешно уходил, а Элис не останавливала его. Он был болен — она ничем не могла ему помочь.

Она научилась считать дни до прихода соперницы: выкладывая цветные бумажки на подоконнике каждый раз после того, как поест или безразлично поковыряется в еде. Когда бумажек оказывалось ровно столько, что они занимали подоконник на три ладони, она собирала бумажки и ждала, вызывая дождь или просто рассматривая улицу, лишь бы только не смотреть на дверь. Она не хотела встречаться с уставшим, упрекающим взглядом, который говорил ей: «Ты не должна здесь быть». Его обладательница знала, что Элис притворяется, но неизвестно по какой причине не говорила об этом другим.

Для той, другой Фрэнк много значил. Элис, морщась, с усилием вспоминала имя соперницы, чтобы высказать ей все, когда та появится снова, потому что задачей Элис было сохранить свой маленький беззащитный мир. Она почти физически испытывала боль, вспоминая дома и озера из снов, и с облегчением, смешанным с досадой, выдыхала, оставляя попытки на следующий раз.

Визиты той, другой, были не такими щемяще-пугающими и путающими, какими были ее же визиты вместе с каким-то ребенком. Сначала маленьким — настолько маленьким, что Элис, изо всех сил скрывая брезгливость, осторожно отводила его крохотные ручки от себя и не подпускала к Фрэнку. Потом ребенок подрос, и Элис смогла найти к нему подход: она выдавала ему цветные бумажки, каждая из которых значила: три визита человека с едой до того, как стемнеет, и таких визитов три раза по семь, а потом — еще раз хотя бы по семь. Семь бумажек она ему и выдавала. Чаще видеть этого ребенка она не хотела: ей не нравилось, как опекает его та, другая, и как он тянется к Фрэнку. Но мальчишка был слишком глуп, чтобы понять простые объяснения, и таскался три на семь бесконечно долгое время. Правда, вот уже почти столько же времени он появлялся редко, и Элис смирилась с его присутствием в их с Фрэнком жизни, но все равно каждый раз напоминала ему цветными бумажками, когда придет срок его следующего визита.

Были еще люди, приносившие еду, но от них ничего не зависело. Элис больше всего боялась, что та, другая, однажды скажет правду тем, кто может все решить.

— К вам гости, миссис Лонгботтом.

— Как он сегодня?

— Без изменений, миссис Лонгботтом.

Элис кривилась, слыша бессмысленный диалог, и натягивала на лицо безразличие.

— Здравствуй, Элис.

Она не смотрела той, другой, в глаза. Это было слишком опасно.

— Как ты? Тебе лучше, дорогая?

Она кружилась как хищница, ждала, что ей ответят, никогда не спрашивала про Элис от души. Это была дань вежливости перед колдомедиками и попытка поймать ее, Элис, на лжи, чтобы изгнать из этого уюта, лишить ее Фрэнка, оставить его себе, занять место Элис.

Поэтому Элис улыбалась рассеянно и отворачивалась к дождю. Ей было известно, что она совершенно здорова. Это знали и колдомедики — однажды они договорились: они сделают вид, что Элис тоже неизлечимо больна.

Ей подыгрывали, но она не стыдилась форы.

Она продолжала играть.