Исторические романы и детективы. Компиляция. Книги 1-12(романы-рассказы)

II

Когда Сергей вернулся после своего разбойнического подвига в силу мести – что, впрочем, в те поры считалось обычным делом, – старый Иван Федорович набожно перекрестился.

– Слава Создателю, – сказал он, – а то я уж больно за тебя опасался! А самого‑то забил?

– Насмерть! – ответил Сергей. – Как уходили, он ровно колода лежал.

– Всякому по делам его! – вздохнув, произнес отец. – А холопов много привел?

– Да людишек тридцать! Двоих убили, а человек пять в лес ушли!

– Ну, ну! И пусть их побегают, а этих у себя оставим. Все холопы! Поеду в город, надо будет в писцовые книги вписать!

– Это там уж как знаешь!

Сергей прошел к себе в повалушу и вытянулся на лавке с чувством облегчения.

Тем временем Первунок разместил по избам забранных холопов, а двух баб сдал ключнице.

На другой день старик Лукоперов сказал Первунку:

– Возьми двух молодцов, Митька, да сходи на вчерашнее место. Все же Ваську‑то схоронить надобно!

Первунок ушел и через полтора часа вернулся смущенный.

– Нету его! – сказал он. Старик всполошился:

– Как нету? Волки растащили?

Первунок покачал головою.

– Сдается, ровно бы уволок кто либо сам ушел. Только не мог сам, – прибавил он от себя, – больно люто били! Не иначе как убрали.

– Кто?

Старик совсем растерялся и пошел к сыну с этой вестью. Сын презрительно махнул рукою:

– Ежели и уволокли его, так помрет. От такого боя не проживет долго.

– А ежели нет? Судиться станет…

– Воевода на нашей стороне.

– А на Москву дойдет?

– Эх, батюшка: говоришь ровно малый ребенок, право! Здесь один воевода, а там их, может, десять! Пусть его сунется с голыми руками.

Старик ушел от сына, но тревога закралась в его душу.

«Разбойник Васька этот! И усадьбу спалить может, и убивство учинить, поопасаться надоть!»

Он везде расставил сторожей и увеличил число собак, которых спускали на ночь. Каждый шорох будил его ночью и заставлял испуганно вскакивать, всякая мелочь наводила его на тревожные мысли.

– Ты смотри за его холопами! – наставлял он Ермилу, своего дворецкого. – Того гляди, они с ним стакнутся. Слышь, любили они его.

– И сейчас вздыхают, его поминаючи!

– Ну вот! А ты их за эти вздохи‑то дери, да крепче!

– Я и то!..

И Ермил старался. У лукоперовской челяди, которая толкалась на дворе, человек двести, этот Ермил считался палачом. Ни к кому он не знал пощады, за малую повинность драл нещадно, и не было человека, который бы любил этого рослого, рыжего мужика, со злым, разбойничьим лицом.

Лют был с холопами Иван Федорович, лютее его был сын, Сергей, который, вспылив, ударом кулака валил холопов на землю, но Ермил был всех лютее. Опасался теперь и он холопов Чуксанова!

Один Сергей оставался беспечным. Каждый день ездил он на полевание то с борзыми, то с соколом, бражничал с соседями и у них похвалялся:

– Не бойсь! Васька Чуксанов меня век поминать будет теперь. Приласкал я его, ах как!

И соседи одобряли Сергея.

– Первый разбойник был. Мою собаку ни за что убил. Вишь, будто она курей у него подушила. Так ведь то и собака! – говорил один.

– Весь в отца, – подхватывал другой, – тот тоже ни к себе соседа, ни сам к ним. Что волк. И этот тоже.

– Всем, можно сказать, что чирей был! – заключил Паук и прибавил: – Поделить бы его земельку‑то!..

Так прошла добрая неделя, когда вдруг на двор Лукоперовых приехал от саратовского воеводы боярский сын Калачев.

Лукоперов даже руками развел, а Калачев говорил ему:

– Боярин‑то по дружеству к тебе упредить прислал. Пусть, мол, приедет; поговорим, а там, говорит, видно будет, зачинать сыск делать али нет. Может, облыжно все.

– Облыжно и есть, – торопливо заговорил Лукоперов, – ты всех опроси: первейший разбойник этот Васька. Сам всех забижал. Помилуй, кто его тронет.

– Ну, вот и скажи воеводе так‑то. А мне прости, Иван Федорович, и назад надо не мешкотно.

– Что так? Ты бы заночевал, милостивец!

– Не можно, государь! Там у меня дело есть!

Калачев собрался. Лукоперов, зная обычай, щедро одарил его сукном, холстом, дал денег три рубля и сказал:

– Еще с собою привезу. Только ты, милостивец, замолви слово у воеводы.

– Да мы что! Мы тебя всегда за свово благодетеля почитаем. Спокоен будь, на то к тебе и приехал.

– Вот и дождались от него, окаянного! – сказал отец сыну, когда тот вернулся с охоты.

– А что?

– Да, слышь, челобитную подал на тебя. Воевода засыл сделал. Теперь вези ему!..

– Я не поеду, батюшка. Я горяч. Могу убить Ваську этого.

– Эх, эх! Теперь уж что, тогда надо было!.. Поеду, вестимо, я. Скорей столкуюсь…

И Лукоперов начал собираться в дорогу. Сборы его были бы не велики, если бы не дума, как воеводу ублажить. Ради такого дела он снарядил ему целую подводу. Навалил на нее рыбы соленой и вяленой, птицы битой, меду кадушку сотового, да с десяток сулей со всякими наливками, да холста, да сукна, да камки – всего понемногу из своего помещичьего обихода, да взял еще ко всему с собою денег двадцать рублей воеводу порадовать.

Воевода встретил его как лучшего друга.

– Садись, садись, Иван Федорович, в красный угол, гость дорогой; устал, чай, с дороги‑то? Ну, ну, отдохнешь у меня. Я тебя домой‑то не пущу. Мой гость. Ей! Осип, Петра!

Он выставил всякого пития и закусок и говорил не умолкая.

– Времечко теперь, не приведи Бог, тревожное. Слышь, все Стеньки Разина опасаются, антихриста. Так я до тяжб неохоч ныне‑то. Пришел Васька Чуксанов, ну, я и за тобой. Кушай, кушай! Знаю я, что он разбойник. Справимся с ним, не бойсь! Нате!.. Чтобы я ему свово благодетеля головой выдал? Ах он, рачий сын! Ха, ха, ха! А уж усладил ты меня ноне, Иван Федорович. Что за мед! Господи Боже мой! Дух с его, дух!.. Прошлого года?.. Да! – перевел он дыханье. – Беды теперь, беды!.. Знаменья в небе всякие: сходятся, слышь, столпы огненные, ровно два полчища, и бьются в небесах. Комета с хвостом, трус по земле. Царь пишет, держи себя с бережением. И на все один!..

Долго еще, как два близких друга, беседовали воевода с Лукоперовым, а наутро позвали на суд Василия Чуксанова.

Известно, что это был за суд и чем он кончился.

После него пошли они обедать и весело смеялись, как они проучили ябедника.

– Хи – хи – хи! – заливался воевода. – Попомнит он кузькину мать. Я его еще закажу в строгостях держать. Ништо, что дворянский сын. Ишь, я, говорит, до царя!

– Хе – хе – хе, – подхватывал его смех Лукоперов, – со мною тягаться задумал; Щенок! Рыло посконное!

– Мало ты засыпал ему!

– А ты через недельку ему еще! Я тебе, Кузьма Степанович, добра не пожалею.

– Да знаю, знаю, милостивец!

Три дня не отпускал от себя воевода тороватого на подарки гостя, и что ни день пили они с ним и за обедом, и в повечер, и в ужин, и только на четвертый собрался Лукоперов домой.

– Господь с тобой, друже! Что же! Держать не буду боле, только ты ввечеру. По прохладе. А пока выпьем на дороженьку, чтобы кони не захромали.

Воевода с Лукоперовым чокнулись и уже поднесли чары к устам, когда Осип вошел в горницу и сказал:

– Стрелец Антошка до тебя просится. Говорит, дело.

– Дело! – недовольно передразнил воевода. – На то у меня приказ есть, пусть бы туда и шел. Ну, да зови его! – и пока Осип ходил за стрельцом, он не преминул попечаловаться: – Так‑то, Иван Федорович! Видишь сам, чарки испить не дадут. Все ко мне да ко мне, за всякой милостью. Что тебе? – спросил он вошедшего стрельца.

– Смилуйся, – завопил стрелец, падая на колени, – поруха вышла!

– Кака така поруха? В чем?

– А вчерашнего молодца выпустили! Убег!

Лукоперов уронил даже чару:

– Как? Куда?

– Как было? – заревел воевода, вскакивая.

– В утро, боярин, в утро! Ранним – рано. Проснулись мы это с Митькою, а его и нету! Мы, твой наказ помня, на коней сели да из города. Выехали это за надолбы, а он и тут! Митька‑то к нему: вернись, гыт, молодец; а ен его саблей по уху да толк с седла. Митька на землю, а он на конь да и ну! Я за им – куда! И убег, а Митьку насмерть засек!..

– Так ему, собаке, и надо! А тебя, песий сын, повесить прикажу! Так ты воеводе прямишь? Вору потатчик? Так государеву службу несешь?

– Смилуйся, воевода, непричастен! – снова завыл стрелец.

– Осип! – закричал воевода. – Сведи его к голове. Скажи, воевода велел двадцать батогов ему в спину. Я вас, воров! – погрозил он.

Лукоперов сидел, словно ошеломленный. Все душевное довольство трех дней исчезло сразу.

– Куда убег? – сказал он растерянно.

– Куда? – сердито повторил воевода. – Известно, к разбойникам. У них, у воров, один Стенька Разин теперь в голове.

Но волнения утра не окончились на этом. Воевода сходил по делу в приказ и вернулся оттуда бледнее холста.

– Уф! – воскликнул он, хлопаясь на лавку. – Дождались! Оська, меду!

– Чего? – испуганно спросил Лукоперов.

– Вора, милостивец! Вора окаянного, Стеньку Разина, Иван Федорович свет!

– Али близко?

– Суди сам, государь, – жадно выпивая стопу меду, ответил воевода. – Царицын взяли, Камышин взяли, на Астрахань пошли! А народ, слышь, холопы везде шумят. Чаво! – махнул он рукою. – Слышь, стрельцов на Волге разбили, что намеднясь мимо нас из Москвы в Астрахань плыли! Ох, горе мое! – и он схватился за голову.

Лукоперов поспешно встал.

– Ну, прости, Кузьма Степанович! Теперь и не держи меня. Я домой!

– С Богом! – ответил воевода и встал. – Да что домой! Ты домой‑то домой, а там соберика‑ка все животы да к нам. Смотри, скоро сюда будут воры‑то! Я пошлю с оповесткою везде окрест. Пусть народ скликают. Придешь ты с холопами, другие – ан и оборониться можем! А то вы там вразброд. Всех перебьют! Ну, помоги тебе Бог, а мне теперя хлопот да хлопот!

Лукоперов крепко поцеловался с воеводою и вихрем помчался домой. Слуги едва поспевали за ним и дивились его прыти.

Он приехал домой и сейчас позвал к себе в горницу сына.

– Управился, батюшка, с Ваською?

Лукоперов махнул рукою:

– Воевода ему еще сто отсыпал да в стрельцы записал…

– Вот так важно! – засмеялся Сергей.

– Да ты слушай! А он, песий сын, убег, одного стрельца саблей зарубил, на коня вскочил да и сгинул!

– Куда?

– А куда? Теперь думает воевода, что к разбойникам, к самому Стеньке Разину, и тот Стенька Разин…

– Знаю, Прилуков сказывал.

– Ничего не знаешь! Тот Стенька Разин на Волгу‑то вернулся, Царицын да Камышин взял, царское войско разбил, теперь на Астрахань идут, а кругом смута.

– Да ну?

– Вот тебе и ну! Надо умом раскинуть! – Лукоперов взмахнул руками и тревожно забегал по горнице.

Сергей молча следил за отцом, не понимая, чего тот волнуется. Разбойники! Мало ли их! Чего им‑то за дело?

Лукоперов остановился против сына.

– Воевода говорит, в город переезжать. В осадный дом! Неравно, говорит, что будет. Здесь мы вразброд, а там все вместях будем. Защитимся со своими холопишками!

Сергей потряс головою.

– Пустое! – ответил он. – Это воевода со страху, чтобы спать спокойнее. Виданное ли дело, чтобы разбойники нашу усадьбу разбили? Двести холопов во дворе да псы!..

– Дурень! Сказывал тебе, что Царицын взяли, Камышин, государевых стрельцов побили!

– Ну и пусть! А нам животы не след бросать! – твердо решил Сергей и прибавил: – Пождем. Там видно будет!