Жемчужина надежды

========== Жемчужина надежды ==========

«Наконец-то рисунки и краски, а не цифры и схемы», - с такими мыслями Сергей Разумовский плавно влетел в свой кабинет под крышей. Сквозь шторы лился нежный персиковый свет, тепло переливаясь на полированных поверхностях. Венера мягко улыбалась со своего полотна.

Молодой IT-магнат, бросив папки на рабочий стол, вдруг подошел к картине Боттичелли с почти детским выражением лица, заложил за ухо прядь и сказал, улыбаясь:

- Пенорожденная, вдохнови мой труд! Пусть он оживет!

Конечно, образ-маскот «Вместе» мог разработать и отдел дизайна, но как человеческое воплощение его детища будет делать кто-то другой? Да и соскучился Сергей по рисовальным принадлежностям и сейчас с наслаждением раскладывал по столу прохладные и гладкие листы бумаги – для акварели, не принтера! – и пальцами ворошил в коробке россыпь превосходных карандашей. Вскоре бизнесмен превратился в лохматого рыжего неформала-художника, то склонившегося над своими набросками, встряхивая лезущими в глаза волосами, то закидывавшего на стол ноги в кедах, рассматривая результат. Образу могла помешать только стоимость белоснежной рубашки.

Резюме от маркетинга Сергей знал. Образ девушки, как ни банально, открытый, живой, дружелюбный. И имя уже было выверено – Марго, короткое и звучное.

Через два часа, откинувшись в кресле назад и с довольным стоном потянув спину, Разумовский аккуратно поднял первый рисунок с женской фигуркой. У этой Марго были золотистые волосы, яркие губки и смешливый характер. Милая мисс, но Сергей убрал рисунок в папку: получилось несерьезно, скорее, для рекламы путешествий. Да, Сергей не рвал и сминал, выбрасывая, свои готовые рисунки людей, потому что в каждом ему начинало чудиться что-то живое. Он убирал их в папки, сжигая позже.

Вторая Марго была рыжей, более дерзкой, носила чокер, кожаные брючки и могла бы заехать в этот кабинет на здоровенном «Харлее». Сергей даже подмигнул ей, но развлечений в этом мире – полно. А он всегда старался сохранять «Вместе» интеллектуальной площадкой, видя, как вырождаются в мещанские лавочки другие соцсети. И рыжая тусовщица тоже отправилась в папку.

Затор в голове надо разгонять нагрузками для тела. Сергей слез со стула, дошел до ковра в центре, стягивая на ходу рубашку, и быстро пятьдесят раз отжался, выпрямив ноги и почти касаясь острым носом пола. Затем включил музыку и, пока находил в ящике под диваном и надевал футболку с космосом, успел обдумать третий вариант.

Третья Марго напоминала о неформальных десятых и своей легкой «готичностью» должна была понравиться ровесникам Сергея, которые наконец-то стали прилично зарабатывать.

Карандаш выводил серьезное личико, темные и светлые прядки волос, рубашку с корсетом и кружевом. Сергей с нежностью прорисовывал большие глаза с темной подводкой, когда плейлист дошел «Опиума» «Агаты Кристи», словно угадав его мысли. Отбивая ногой ритм, Сергей стал мурлыкать-подпевать:

- «Не прячь музыку, она опиум… Для никого! Только для нас!»

Вспомнил он и клип из детства, где Глеб Самойлов мастерил кукол, как и он сейчас. Потом закрыл глаза и закачался под гитарное соло. Сергей считал себя неуклюжим, несмотря на фитнес, но со стороны его движения выглядели весьма пластично…

Появившаяся в такой атмосфере девушка была явно интереснее: задумчивая декадансная принцесса, вся из стихов и ночных пейзажей. Но когда песня стихла, Разумовский нахмурился и опустил лист с рисунком. Он не любил декаданс и эстетику смерти: мальчик из детдома девяностых слишком много видел тлена, крови и разложения – от мертвых собак до пьяных десятилеток – чтобы их смаковать. И свои проекты – от «Вместе» до социального кафе – всегда делал в светлых стилях, чтобы люди думали о будущем, к чему-то стремились, не смирялись с убогостью своей жизни, творили.

Папка снова захлопнулась. Рок сменился плещущимися синтезаторными волнами мечтательного ретровейва.

Новый лист, новые линии. Кое-что из облика «Третьей» Сергей оставил: прозрачные глаза, черные ресницы и брови, но теперь из-под его карандашей мягко ложились на бумагу белоснежные локоны, более изящные губы, щеки - румяные, полные жизни. В ней был и хай-тек, но не равнодушно-машинный.

Получалось то, что он хотел! Аккуратно прикрыв Марго калькой, Сергей прогулялся к своему автомату, довольно умял сладкую «Баунти» и кофе, потом, открыв было ноутбук, закрыл его и полез в шкаф за массой для лепки.

Хлопнув по упаковке, он сказал: «Соскучилась? Не волнуйся, цифры не заменят вас», - и стал раскладывать массу на подставке.

Сергей искренне любил высокие технологии, так много давшие людям, читал давно только с планшета, но альбомы по искусству и материалы для скульптуры и рисования были для него святы. Да и проверять красоту композиции на моделях из гипса или бумаги перед 3D-моделлингом было очень полезно.

Голову Марго Сергей лепил на журнальном столике, стоя перед ним на коленях, то сильными движениями рук, то ласкающими превращая массу в плоть; в его синих глазах мерцала любовь Пигмалиона. За окном начинался влажный петербуржский вечер, чайки летали над Заливом, тихо увлекала в даль электронная музыка, а Разумовский сейчас не был похож на гика-айтишника, зато был похож античного скульптора, который и сам развивал своё тело, и искал в немом материале богинь и героев.

Наконец, Сергей с бережным восхищением взял в руки гипсовую головку Марго, мысленно накладывая на неё цвета рисунка. Эти глаза на рендере станут голубыми, эти щеки зарумянятся, а жемчужными волосами она будет красиво взмахивать. Пару округлых мягких кистей рук он тоже схематично вылепил.

«Имя Марго вечно считают роковым, но оно же означает «жемчужина», шарик переливающегося света, нежного мерцания в темноте», - шептал увлеченный художник. – «В тебе должны быть живой ум и надежда».

И замер, сказав это. Задышав часто, осторожно опустил своё творение на подставку. Он сделал именно то, что хотел. В груди что-то сжалось.

На него, улыбаясь, смотрела Надежда Петровна, воспитательница.

…- Сереженька, бегом в столовую, ужинать! – строго покачивая головой, но веселым тоном, позвала его молоденькая воспитательница, и восьмилетний Сережа послушно закрыл книжку и пошел за ней.

Их детдом «Радуга», как позже понял уже взрослый Разумовский, не был уж самым плохим, в разрухе и диком карнавале девяностых. Потолки текли, тараканы ходили маршем, никогда не работала никакая электроника сложнее магнитофона, были драки в туалете и подзатыльники, но голодными, нелечеными и забитыми они не были. И даже иногда ходили на экскурсии. Но тяжесть и серость постоянной борьбы за выживание всё равно надламывали бледных, нервных, срывающихся на крик взрослых и никому не нужных детей, которые то играли и читали, то стекленели, вспоминая потерянное навсегда, то вдруг зверели, как волчата. Тем драгоценней были крупицы чего-то хорошего: природа, новая книжка, прогулка в новое место, красивая коробочка от карандашей или конфет. Сергей всегда ненавидел фразу про «Можно и очень бедно жить, в землянке, но чисто и возвышенно» и считал, что дрянное и разваливающееся бытье портит и душу.

И больше всего ценился в сырой и грызущей жизни хороший и созидательный человек! Надежда Петровна была такой, «Вэнди» в толпе беспризорников. Ей было лет 25. Она носила под халатом лосины в радужный горох, ободок на длинные светлые волосы, слушала группу «На-На», солнечный взгляд ее голубых глаз утешал, а бойкий голос быстро сбивал воспитанников в стайку. Она придумывала игры и хорошо рассказывала. Маленький Сережа считал её очень красивой. Нет, он не клал ей в карман валентинок, не рисовал портреты, но любил, как и другие дети, покрутиться рядом и всегда слушался.

Пока она не исчезла темным ноябрем. Детям ничего не сказали, но сплетни разносились по детдому, от директрисы к дворнику и детям и обратно, просто мгновенно. Надежду Петровну сбила машина…

Рыдающего на ветру, носом в дерево, Сережу еле нашел перед самым отбоем Олежек и, сам мрачно хлюпая носом, потащил обратно.

Миллионер Разумовский вдруг понял, что стоит у своего панорамного окна на Петербург, тоже уткнувшись в стекло носом. «Кстати, нужно дозвониться до этого Лоуренса Сирийского, месяц уже не слышно. Пещеру Али-Бабы нашел?» - подумал Сергей, не отводя взгляда от затапливавших город сумерек.

Много лет спустя, затеяв реконструкцию «Радуги», Сергей решил найти и позвать обратно хороших работников и педагогов, кого помнил. Так он нашел трудовика Бориса Семеновича и на его тесной кухоньке в Купчино узнал, что именно случилось.

«Да видел я, как её машина сбила. Издалека. Она шла по улице, а к ней – джип тонированный. Оттуда братки пьяные. Смеются, за руки хватают. Она прочь, они за ней поехали. Наденька же хорошенькая была, они как за зверем за ней погнались. Остановились, двое выскочили, потянули. Она одного сумкой ударила в глаз, побежала. Они было отстали, а потом как прыгнут в джип, как дадут по газам…Только тельце в воздухе дернулось. А они прямо по ней проехали и скрылись».

Трудовик разразился матерной тирадой, но Сергей молча смотрел в обшарпанный линолеум. Он не спрашивал, почему никто не пытался помочь девушке. Он уже насмотрелся на этих добрых, душевных Семенычей, абсолютно пассивных и запуганных, и ничего не ждал. Даже во взгляде «дяди Бори» на своего бывшего сопливого воспитанника мелькали страх и недоверие, из-за его шмоток от Армани и айфона.

Надежда погибла под бандитскими колесами. Воображение художника мигом воссоздало Сергею, как ударилось об асфальт ее тело, как разметались волосы, он живьем слышал под колесами хруст её костей.

Быстро утерев слезы, Сергей водил взглядом по городу под ним, крутя головой, как хищная птица в поисках добычи. Где сейчас эти братки, убившие добрую девушку? На каком весомом посту? Где все заведующие другим детдомом, где после пожара, в подвале, обнаружили видеостудию? Они и их покупатели не были масонами, рептилоидами, пришельцами из ада. О, кое-кого Разумовский уже смог найти…

Сергей положил ладони на стекло, растопырил пальцы и стиснул его, будто хотел смять весь город с его грехами, как грязный акварельный лист.

Стемнело. Мягкий верхний свет зажегся автоматически, но Сергею вдруг показалось, что высокая тень в углу исчезла не сразу. Он резко повернулся в ту сторону, зажмурился, открыл глаза…Показалось.

«Всем нужна надежда. И справедливость», - грустно подумал парень, потирая запястья. Он снова сходил к автоматам, налил себе какао и вернулся к окну. Вдруг, в небе быстро разошлись облака, наверное, подул новый ветер. И из-за облаков вынырнула полная Луна. Она светилась голубым светом, и эти лучи словно мягко остудили ярость в душе Разумовского. Пейзаж с плывущей над заливом Луной, похожей на гигантскую жемчужину, был очень красив, черты лица Сергея разгладились. Он вздохнул и вернулся к своему произведению.

Снова взяв в руки голову Марго, Разумовский погладил её по волосам и повернул к лунному свету. В голубом блеске зрачки в глазах будто готовы были пошевелиться. Надо было ещё создать для неё голос, и Сергей уже понимал, каким он будет. Хотя в последний момент сделает голос повыше.