Волчий хлеб

— Мало. Только лишь ночей — мало, — заговорил он, гладя Руту по волосам. — Я не взял угощение, потому что мы с братом навсегда связаны. Ещё с того дня, когда один хлеб на двоих разделили. Если кто из нас попробует человеческой еды, сам станет человеком, но второй в тот же миг обратится навечно волком.

— Я не знала.

— Теперь знаешь. Всё ещё хочешь предложить мне своё угощение?

Рута помолчала и медленно покачала головой. Она ничего не хотела сильнее, чем быть с Ареном. Но никогда больше не видеть Иля? Весёлого, милого, по-волчьи преданного… Да и каково ему будет узнать, что брат и Рута всё решили за него, поцеловавшись под звёздами?

— Не хочу, — наконец ответила она.

Арен склонил голову и вновь поднял с таким трудом, будто за мгновение та стала весить не меньше кузнечного молота. Говорить он больше ничего не стал, только легко коснулся губами щеки Руты и проводил домой. Прежде чем попрощаться у калитки, Арен тайком забрал из туеска одну маковую булочку.

Рута проснулась от маминого прикосновения к плечу. Солнце уже вовсю светило, обещая полный летнего зноя день.

— Одевайся, дочка, — взволнованно сказала мать. — Там к тебе жених пришёл, свататься.

— Что за шутки?

— Это ты мне скажи, что за шутки. Две ночи гуляешь, а с утра приходит парень и жениться хочет.

Наскоро заплетая косу и затягивая шнурки на рубашке, Рута даже гадать боялась, кто же пришёл к ней свататься. Что родители скажут?

Посреди комнаты, точно яркий костёр, сиял улыбчивый Иль. Увидев Руту, он засветился пуще прежнего. А та только и смогла, что спросить:

— Где Арен?

— Так ведь он всё тебе вчера рассказал. Раз видишь меня днём, то сама знаешь, где, — Иль замялся. — Брат сказал, что ты нас любишь одинаково, а раз так, нечего обоим мучиться. Булочку мне вручил. Теперь я человек и могу к тебе посвататься. Или ты не рада?

Рута смотрела на него, милого, пригожего, ради неё готового на всё на свете, и не радовалась. Не говоря ни слова, она выбежала во двор.

Что же теперь делать? Вот так вот взять да и остаться с Илем, потому что братья сами всё решили? Бежать в лес? Но зачем? Арен теперь волк, всё с той же душой, но волк, с клыками и серой шкурой. Навсегда!

— Как ты мог? — глотая слёзы, прошептала она то ли Илю, то ли Арену.

Взгляд метнулся по двору, как синица, пойманная в клетку, и остановился на ярком сполохе, мелькнувшем у поленницы. Сначала появилась белая голова, а потом вместо неё — полупрозрачная лисица. Она глянула на Руту и растаяла в воздухе. Осталась только горсточка жёлто-оранжевой морошки.

О чём Рута думала, когда положила душистые ягоды в рот? О синих глазах, которых не увидит? О поцелуе, который не повторится? Рута просто хотела быть с ним. Неважно, где. Неважно в каком обличье. Когда она проглотила морошку, захотела громко, во всю мощь лёгких выкрикнуть: «Арен!»

Но вместо этого молодая волчица задрала острую морду к солнечному небу и протяжно завыла, зовя своего единственного, серошкурого, синеглазого.

«Ты о них позаботься», — подумала Рута, переведя взгляд сначала на родителей, а потом на Иля. Больше она в сторону дома не посмотрела. Помчалась к лесу — страшному, волшебному, полному самых настоящих чудес. Из которых ей нужно было только одно.

Остановилась, лишь когда вступила в тень сосен.

Деревья зашумели, выпуская из-за стволов зверя. Сколько он ждал её здесь? С самого рассвета? Или с самого начала времён? Хоть волки и не умеют улыбаться, Рута точно знала, что Арен счастлив.