Полынь-трава

Об одном только не догадывался хирург. О том, что ровно десять минут назад на квартире полицейского бригадира раздался телефонный звонок и неизвестный известил о налете на дом Висенте Аррибы… что в следующую минуту был поднят по тревоге дежурный отряд ближнего к дому Аррибы участка, а сам Висенте, едва успев на ходу надеть мундир и взять запасную обойму, сел в «ягуар» с мигалкой на крыше и помчался на предельной скорости в тот же участок.

Бригадир знал, что у входа в дом хирурга оставлен один из бандитов. Его надо было бесшумно убрать.

Два пьяных человека с расстегнутыми воротниками и сползшими набок галстуками шли в обнимку нетвердым шагом по улице Карретас, приближаясь к дому Аррибы. Метрах в пятнадцати от Завалкова, не спускавшего с них глаз, они остановились и долго и беспомощно пробовали зажечь спичку, чтобы прикурить. Один из них с досадой выбросил поломавшуюся спичку, поднес к уху опустевший коробок, потряс им и выбросил тоже. Обвел взглядом улицу. Заметил Завалкова и, держась за ограду, начал приближаться к нему, что-то бормоча под нос.

«Нужен ты мне, падла», — зло подумал тот и, повернувшись к пьянице спиной, сделал несколько шагов. Его окликнули:

— Пердонеме усте… ага эль фабор… фосфорос4…

Завалков беспомощно развел руками, давая понять, что не может оказать услуги. И в тот же момент получил чудовищной силы удар ногой в пах, согнулся, не успев крикнуть или выстрелить… На него набросились, заткнули рот кляпом, оттащили к бесшумно подъехавшей машине без огней, надели наручники, втолкнули в кабину, и машина так же бесшумно удалилась. Тем временем шесть детективов, держа на изготовку пистолеты, поднимались с профессиональной сноровкой — тихо и быстро — в кабинет доктора Аррибы, а отделение полицейских блокировало дом.

— Что будем сделать с хирургом? — спросил Матковскис, испытавший садистское удовольствие от сознания, что его боятся, что от одного легкого движения его пальца зависит чужая жизнь. Он привык убивать, он умел это делать и сейчас ждал одного только знака Алпатова, чтобы отправить к праотцам этого врача.

— Он нам больше не пригодится?

— Кому вообще может пригодиться эта падаль? Пора кончать и уходить, — бросил Слепокуров.

— Ну тогда давай его в… — Алпатов поднялся, сделал шаг к двери, чтобы не видеть того, что сейчас произойдет. Матковскис поднял пистолет.

Звон разбитого стекла заставил его вздрогнуть.

Раздалась команда:

— Оружие на пол! Руки вверх!

ЭПИЛОГ

Подмосковье. Декабрь. Спокойный лунный вечер. За окном неподвижные, будто написанные маслом березы, припорошённые снегом. Тропинка, спускающаяся к обледенелому пруду. На дворе мороз, напоминающий о себе жалобным потрескиванием стволов в роще.

В углу рабочего кабинета камин. Весело перемигивающиеся искорки притягивают взор и заставляют забыть о стуже, сковавшей землю.

Широкий старинный дубовый письменный стол на фигурных ножках. Два венских кресла. Качалка близ камина. И библиотека во всю стену — до потолка. Должно быть, не один десяток лет собирали ее.

Обстановка комнаты напоминает рабочий кабинет в малопримечательном немецком городе. Это собрание книг попутешествовало по Европе и сменило немало временных хранителей, пока в целости и сохранности не было доставлено в Подмосковье.

Столь крепко привязывается обычно к своим вещам и книгам кабинетный работник.

Чьей может быть эта комната? Филолога, стремящегося проникнуть в тайну неразгаданного манускрипта? Историка, задавшегося целью проследить пути миграции древних народов? Или, может быть, профессора-правоведа, поставившего жизненной целью сличение законов разных государств?

Но почему же этот человек с седыми усами не любит подходить к окнам ярко освещенной комнаты, чтобы полюбоваться на припорошенные снегом березы, будто написанные современным ультранатуралистом, на тропинку, убегающую к пруду? Или равнодушен к природе?

Просто он не любит ситуаций, при которых его могут видеть, а он — нет.

До конца дней у разведчика не пропадает эта привычка. Даже когда он в полной безопасности. Дома.

На следующий же день после того, как из Лондона исчез разведчик Сидней Чиник, были приняты экстренные меры розыска: перекрыты дороги, взяты под наблюдение вокзалы и аэродромы, полетели тревожные шифровки. Западноевропейские газеты запестрели заголовками: «Бегство или похищение?..», «Сидней не оставляет следов…», «Он слишком много знал…».

Расследование было поручено высшим офицерам. Началось тщательное изучение родословной, связей, контактов Сиднея Чиника, передана на исследование вся сохранившаяся переписка. Работа была в разгаре, когда на первой странице газеты «Телеграф» появилось сообщение: «Сидней Чиник в Москве». В нем были такие строчки: «Тайная служба западных стран получила тяжелый удар», «Ему были известны коды и имена многих агентов…»; «В интервью советским и западным корреспондентам Сидней Чиник заявил о своем добровольном решении»; «Не исключено, что на протяжений долгих лет Сидней Чиник был советским разведчиком».

Операция, связанная с Русским исследовательским центром, была одной из операций, проведенных за рубежом сыном старшего помощника капитана крейсера «Вещий Олег». Но она оставила о себе память, ибо проходила в условиях «полного отрыва».

Полковник Сидней Юрьевич Чиник рассказывает:

— План, разработанный Евграфом Песковским, представлялся единственно возможным, но угроза над ним нависла в самом начале. За полтора часа до готовившегося нападения группы Уразова на клинику Висенте Аррибы его двоюродного брата, полицейского бригадира, не было дома. К счастью, его удалось разыскать. Я предупредил по телефону, чтобы он никуда не отлучался, ибо скоро ему будет передана важная информация. Торопливые вопросы бригадира, перемежавшиеся проклятиями, я пропустил мимо ушей, однако добавил, что речь идет о жизни близкого ему человека. Бригадир был в достаточной степени наэлектризован и потому, когда примчался во главе полицейского отряда на улицу Карретас, дал волю мстительным чувствам. Через несколько минут после того, как на улице Карретас раздались выстрелы, дежуривший в центре Болдин-младший получил по телефону известие о захвате Алпатова и трех его сообщников. Одновременно был передан якобы исходивший от Алпатова приказ об освобождении группы и совет, как лучше это сделать.

Примчавшийся на улицу Карретас разведчик-мотоциклист из центра подтвердил анонимное сообщение о перестрелке. На рассвете объявили тревогу, и группа вооруженных боевиков покинула Безымянный с целью отбить Алпатова.

Этим и было решено воспользоваться для освобождения Песковского. Скажу лишь, что операция вряд ли удалась бы без помощи Илии и Кавазоса. Они всю ночь провели в моторке, спрятанной в кустах, ожидая сигнала, а получив его, действовали решительно и умело. Илиа, первым переправившийся на остров, выяснил, что Песковского охраняет один человек (это был Фалалеев). Его взял на себя Арнульфо Кавазос. Скрученный часовой с кляпом во рту был водворен в камеру, из которой освободили Песковского. Под утро Кавазос доставил нас с Евграфом к границе.

После ареста главарей так называемого исследовательского центра в местных газетах под вершковыми заголовками появились статьи о «бандитском налете на дом честного врача», о «самоотверженных действиях полиции», сумевшей «в последний момент пресечь преступный акт террористов», что же касается либеральной газеты «Насьон»…

Чиник подошел к книжному шкафу и, вынув одну из папок, открыл пожелтевший от времени номер с заголовком на всю первую полосу: «Теперь мы их знаем: военные преступники под вывеской научного центра». Ссылаясь «на источники, заслуживающие доверия», газета рассказывала о том, какую роль играл в войну Алпатов-Уразов и его компания, о приговорах, которые были заочно вынесены им советским судом.

— В ту пору между нашими странами не было дипломатических отношений, — продолжал Сидней Юрьевич. — Через посольство третьей стороны было сделано серьезное дипломатическое представление. И хотя преступники не были выданы Советскому Союзу, это представление сыграло роль в том приговоре, который был вынесен на месте. Исследовательский центр прекратил свое существование, теперь на острове, как и предполагалось когда-то, разбит Луна-парк.

Так, в общих чертах, провел я свой первый за девять лет, а потому долгий отпуск, полученный в ведомстве мистера Аллана, и вскоре выехал в Англию.

Меня не могла не интересовать судьба Павла Александровича Болдина. Без сомнения, ему было непросто порвать со своим прошлым. Но весь ход событий вел к этому. Помощь Павла Болдина советской разведке в ликвидации гнезда военных преступников была ощутимой. Скончался он в семьдесят втором году, побывав незадолго до смерти в Советском Союзе. Судьба же Николая Болдина мне неизвестна. Что касается Евграфа Песковского, то он по-прежнему в строю. Изредка мы встречаемся. Это бывают счастливые часы.

Май 1972 г. — январь 1981 г.

notes

1

Впоследствии Вальтер Функ стал имперским министром хозяйства и пользовался покровительством Гитлера.

2

«Когда называют величайшие страдания»…

3

«Тогда называют и меня» (строки из стихотворения Г. Гейне).

4

Извините, дайте, пожалуйста, спички (исп.).