Диверсанты

… Самолет иностранной авиакомпании принимал пассажиров. Среди разноязыкой толпы, окруженной горами чемоданов и тюков, был и Барков. Он уже прошел таможенный досмотр и направился к пограничному посту. Здесь он протянул молодому сержанту в фуражке с зеленым околышем свой паспорт и стал ждать, когда тот откроет для него границу. Пока тот сличал фотографию на паспорте с оригиналом, Алексей посмотрел за барьер и сразу же увидел малиновую куртку с меховым воротником и белую шапочку, которые выделяли из толпы провожающих Катю Маслову. Сердце его вдруг защемило, ему очень захотелось подбежать к барьеру, обнять и поцеловать эту девушку, но так, чтобы это не было спектаклем для тех, кто, очевидно, наблюдает его отъезд. Да он и не мог заставить покривить душой и сказать даже себе, что для него прощание с Катей было спектаклем. Нет! С ней от прощался по-настоящему. Он обнимал и целовал ее теплые влажные губы не для зрителя. Барков просто страдал от того, что Катя целовала его, вытирала выступившие на глазах слезы и тихо шептала: Алеша! Алеша! – продолжая ту игру, которую они затеяли для Сержа и теперь играли для других. Когда она говорила ему: – Алеша, я буду очень скучать! Я так буду одинока без тебя! – он переводил это на другой язык: «Видишь, как я играю свою роль! Я же обещала тебе, что буду тебя любить и никто ни о чем не догадается». Если она вдруго говорила ему, что он ей очень нравится, Барков тут же оглядывался, подозревая, что эти слова предназначаются тем, кто следил за ними. И всегда случалось так, что где-то рядом обязательно кто-то проходил, и Барков, считая это игрой, отвечал ей тем же. Он не понимал, отчего у нее в тот день или вечер бывает испорченным настроение. А страдания Кати усиливались при мысли, что он никогда не спустится до нее, не признает в ней девушку, а будет видеть в ней партнершу того спектакля, который они разыгрывают, не прекращая даже тогда, когда остаются одни в квартире. На свое прошлое она глядела страшными глазами: оно давило ее, мучило, и эти мучения стали усиливаться еще больше, когда она поняла, что любит Алексея. Будущего своего она не видела, она не знала, как оно сложится, ей хотелось только одного, чтобы эта погоня за Сержем никогда не кончалась, и она будет жить рядом с Алексеем, в одной квартире, слышать его властный, но нежный голос, готовить ему завтрак, ужин, ходить с ним в кино, театр. Со смертью Сержа она уже не знала, какую роль она выполняет при Баркове, но он сказал ей, что дело требует продолжения их отношений. Времени свободного у нее было много, она перечитала почти всю библиотеку Баркова и принялась осуществлять неожиданно появившуюся мысль начать готовиться к экзаменам в институт. Однажды Алексей застал ее за учебником истории, он очень обрадовался ее решению и поцеловал так, как никогда не целовал. Когда он отпустил Катю, голова у нее пошла кругом, она села в кресло и ей не хотелось открывать глаза. Это был поцелуй явно не из их спектакля.

Когда Алексей Иванович сообщил ей, что ему предстоит командировка за границу, и она может здесь спокойно жить и ждать его возвращения, Катя сказала, что хотела бы уйти жить к его матери. Эта мысль так обрадовала Баркова, что он тут же позвонил ей, доставив радость катиным желаниям.

Сейчас он глядел на Катю и ему показалось, что он видит, как по ее щекам текут слезы. «Ерунда, на таком расстоянии увидеть слезы!» – одернул он сам себя, но Катя вытащила платок и стала вытирать им глаза. Теплая волна радостного успокоения обдала всего Алексея, он помахал ей рукой, и Катя тут же ему ответила, подняв над головой обе руки. И вдруг взгляд Баркова наткнулся на Макса. Тот стоял в нескольких шагах от Кати, прислонившись плечом к стойке, и глядел тоскливым взглядом на Баркова. На нем было кожаное меховое пальто и пыжиковая шапка. Алексею Ивановичу показалось, что вся его фигура выражала собой тоску и безысходность.

«Выходит вам очень тяжко, господин Макс, а может быть, угрызения совести, как-никак, а Сержа вы отправили к праотцам, тут двух мнений быть не может. Хотя вряд ли это его мучает. Он бы и меня запросто проткнул на охоте, если бы я представлял для него опасность. Прав Герман Николаевич, ухо с ним надо держать востро. Какие мысли его обуревают? Столько лет жил чужой жизнью, притворялся, хитрил, убивал, а там, за кордоном, ему шли за это деньги. Вот и мучается: там есть деньги, а выбраться невозможно. Если поедет в тур, назад уже не вернется, это точно».

Макс действительно испытывал отвратительное чувство, он страстно хотел туда, за кордон, и никогда бы назад не приехал. Он богат, в швейцарском банке солидная сумма, а воспользоваться не можешь. А этот пацан! Еще только вышел в жизнь, уже в загранкомандировку! Ну ничего, Сатувье наденет на него намордник и наступит моральное удовлетворение, когда можно будет раздавить эту тварь, заставить служить себе, сделать элементарным шпионом. Макс с большим наслаждением произнес мысленно слово «шпион», будто уже добрался до Баркова и тот стал его агентом.

Последний раз он взглянул на Баркова, который перешел открытую ему сержантом границу и направился к люку самолета. Этой картины Макс уже не видел, ее скрыли стены вокзала и он, помедлив секунду, хотел было подойти к Масловой, со злым мстительным чувством забрать ее, увезти на квартиру к Баркову и там воспользоваться ею, насладившись местью Баркову за то, что ему все позволено, а Максу – нет. Но в последнюю секунду он сам сказал себе, что это от него не уйдет, он и в другой раз может с ней проделать что ему захочется, и направился в буфет. Выпить здесь ничего не было, он взял стакан сока, отхлебнул глоток, почувствовав, как сильно его развели водой, поставил стакан на стойку и побрел к выходу. Среди столпившейся массы машин отыскал своего «жигуленка» и вдруг еще раз увидел малиновую куртку Кати Масловой, она в это время садилась в такси.

«Это судьба», – подумал он, приходя в веселое расположение духа, и торопливо завел двигатель. Однако выбраться из автомобильной толчеи ему сразу не удалось, а таксист был проворнее и ринулся на выезд. Наконец, Макс справился с пробкой и, выжимая все возможное из машины, пытался догнать такси. До самой Москвы он не терял надежды увидеть малиновую куртку, но, въехав в город, решил отправиться прямо на квартиру Баркова. Он долго звонил у молчавшей двери, прислушивался к мертвой тишине квартиры, подождал около часа, еще надеясь, что Катя объявится. «Значит не судьба!» – заключил он, наконец, и побрел к своей машине.

А Катя, не подозревая, какая трагедия ее поджидала дома, пила чай с вареньем с матерью Алексея и в деталях рассказывала ей, как провожала его в аэропорту.

Самолет тем временем уже взлетел и, пробив облачность, забрался на большую высоту. Барков выглянул в иллюминатор и восхитился увиденной картиной: белые облака, словно снежная равнина, покрывали все вокруг и кое-где вздымались, будто горы, облачные пики, на которых как на снегу сверкали лучи солнца.

Эта красота немного отвлекла Баркова от грустных мыслей, навеянных расставанием, и место этих грустных мыслей стали занимать прагматические, начиналась работа…