Сколько стоит рекорд

«Бровь… Не задеть бы…»

Это отвлекало. Мешало.

Ударил гонг.

Тренер, подав ему воды, тревожно спросил:

— Ты что?

Игорь прополоскал рот, выплюнул длинную струю и качнул головой. Мол, все в порядке.

А сам торопливо думал:

«Как же так? Я хотел равный бой. Честный бой. А получается у Дыни преимущество. Эта чертова бровь, выходит, мешает мне! Не ему, а мне. Проклятье!»

Он не знал, что делать. До гонга оставались считанные секунды. Надо быстро перестроиться. Но как?

И еще: мешало сосредоточиться сознание, что где-то здесь, вот тут, рядом, наверно, в первых рядах, сидит «доброжелатель». Сидит и жадно ждет: когда же?.. Когда?..

Сидит, самоуверенный и наглый. Пусть другие волнуются. Он-то знает: исход боя предрешен.

И невольно взгляд Игоря скользил по первым рядам, по уходящим вверх амфитеатром лицам. Они сливались, мелькали. Он отводил взгляд, старался сосредоточиться, обдумать новый план боя, но через секунду глаза опять сами собой скользили по рядам…

Прозвенел гонг.

Нет, он не успел ничего придумать. И снова мелькали кулаки, чередовались атаки и контратаки. И Игорь чувствовал: нет, не то. Он словно связан.

Черт! Если бы он вовсе не знал про эту проклятую бровь! А теперь…

В зале стояла гнетущая тишина.

Только изредка огромный рупор Васи Кривошеина издавал страдальческий вопль:

— Грязнов!

И тут же смолкал. И слышалось в этом жалобном крике: «Игорь, голубчик, да что с тобой?»

Болельщики не узнавали Грязнова. Где его молниеносные атаки?! Где его удивительное чувство времени?

Это был Грязнов — и не Грязнов.

В перерыве перед последним раундом тренер (он же секундант) яростным шепотом спросил:

— Трусишь, что ли?

Игорь промолчал.

Третий раунд прошел так же тягостно, как предыдущие. Дрались два опытных боксера. Дрались умело. Но не больше. Бой шел без «искорки», без того подъема, который отличает настоящих мастеров.

И когда информатор объявил:

— Победил Семен Дынин… — Игорь кивнул. Да, все правильно.

В раздевалке он медленно сматывал бинты с рук, долго стоял под душем, потом так же долго, неторопливо одевался.

Да, все правильно…

И только дома его вдруг охватила острая, прямо в сердце ужалившая обида.

Все-таки несправедливо. Нет, несправедливо! Он ведь мог выиграть. Врезать разок по брови — и все. Но он хотел по-честному. Да, по-честному. А выходит, эта бровь обернулась против него самого. Великолепно!

Жена накрыла на стол. Поужинали. Даже дочка сегодня не шумела, будто все понимала.

Игорь ушел к себе. Лег на диван.

Болело плечо: это во втором раунде Семен провел чистый прямой. Ныла распухшая губа: тоже память о втором раунде.

Да, благородные, красивые поступки… В книгах они выглядят очень здорово. И всегда награждаются, чуть раньше или чуть позже. Но то в книгах…

И, если честно, — самое досадное, что никто и не узнает об истинной причине его проигрыша. Не пойдет же он, не скажет: «Знаете, ребята, я не хотел бить по брови». Смешно. И хвастливо.

Да, приятно быть благородным на людях, когда все видят, какой ты замечательный. А вот так, в одиночку, все это куда сложнее…

Он лежал и думал, и мысли были невеселые.

То и дело звонил телефон. Друзья. Они утешали, говорили все те слова, которые положены в таких случаях. Он и сам не раз звонил вот так же проигравшему, и так же говорил затасканные, но все же словно бы помогающие слова.

Сейчас беседовать ни с кем не хотелось, но он терпеливо слушал, отвечал.

Да, не повезло… Да, не всегда же выигрывать… Да, конечно, на ринге всяко бывает…

А сам думал:

«А ведь это — мой последний… Самый последний бой. Все. И обидно, что так нелепо…»

И каждый новый звонок — словно укол.

Наконец телефон примолк. Игорь опять улегся на диван. Взял «Всю королевскую рать».

Но телефон зазвонил снова. Длинно и пронзительно, как вызов междугородной.

Игорь узнал этот голос: глуховатый, чуть в нос.

— Ты что же? — сердито сказал «доброжелатель». — Или не поверил мне?

— Поверил, — ответил Игорь.

— Так что же? Не смог раскрыть, что ль?

— Не смог, — подтвердил Игорь. — Или не захотел…

— А-а-а! — «доброжелатель» коротко хохотнул. — Ишь ты! Ну, коли ты такой щепетильный!.. Такой совестливый!..

Он прибавил несколько крепких слов.

Игорь не вникал в смысл его речей, он впитывал голос, как бы окунался, погружался в него.

Ему все явственней, все настойчивей казалось: этот голос откуда-то знаком. Он не клал трубку, затягивал разговор: сейчас, вот сейчас где-то в тайных глубинах мозга вспыхнет это имя. Он вспомнит. Непременно…

И вспомнил!

Мишка Чумаков! Тот тоже вот так чуть гундосит. И говорит «э» вместо «е».

Но… Как же?.. Ведь Чумаков — лучший друг Дыни?!

У Игоря даже пересохло во рту. Вот как! Ай да друг! Продал…

И тотчас он обрел полное хладнокровие.

— Послушай, Чумаков, — спокойно сказал он. — Хватит темнить.

И прислушался.

В трубке что-то булькнуло. На миг наступила пауза.

«Бросит трубку», — мелькнуло у Игоря.

Но «доброжелатель» не бросил. Нервы у него, видимо, были в порядке.

— Чего-чего? — усмехаясь, спросил он. — Какой там Чудаков?! Ну, адью! Любишь проигрывать — дуй и дальше в таком разрезе!

Раздались короткие гудки.

Игорь постоял еще немного с трубкой в руке. Нет, теперь он не сомневался. Ай да Чумаков! Ай да лучший друг!

«Ну, Чумак, мы еще встретимся, — хмуро пообещал он. — Покалякаем начистоту. Спуску не дам».

Игорь задумался.

«Но почему он так? Зачем?»

Непонятно…

Игорь прикрыл глаза, постарался «вызвать» живого Чумакова. Ну, что?! Парень как парень. Боксер, правда, не ахти. А так — ничего…

И вдруг… Вдруг, как фара ночью… В «Вечернем Ленинграде» как-то была заметка про Семена Дыню. Он тогда как раз стал чемпионом города. В раздевалке газета ходила по рукам. Ребята читали, острили, похлопывали Семена по плечам. «Ну, как жизнь «талантливый продолжатель»? Так назвал его корреспондент.

И вот сейчас Игорь неожиданно четко вдруг вспомнил, как читал заметку Чумак. Он читал молча, весь напрягся и вроде бы даже побледнел. Да, точно, побледнел…

«Зависть, — вдруг с поразительной ясностью дошло до Игоря. — Зависть загрызла. Давно Чумак втихую завидовал Дыне. Ну, а сейчас… Докатился… Да… Докатился…»

…Как обычно, без четверти одиннадцать Игорь лег.

И в постели он еще раздумывал о Чумакове, и о том, как ловко тот маскировался, даже казался своим в доску, рубахой-парнем.

Но вскоре мысли Игоря снова вернулись к недавнему бою. К последнему своему бою. К последнему — и проигранному.

«И все же обидно, — подумал он. И усмехнулся. — Никто не узнает. И в газетах не напишут: «Так поступают советские люди!»

Он повернулся на другой бок, закрыл глаза.

«А впрочем — почему это «никто»? Я знаю! Значит, уже не никто».

Эта мысль поразила его.

«Да. Я знаю. Я. И достаточно».

С этой успокоительной мыслью он и заснул.