Медвежий фрагментариум. Записки метазоолога

Теперь мне начинает казаться, что вся моя семья больна и страдает от переломов и сотрясений мозга. Дети и жена то и дело стонут, требуя обезболивающего. Я делаю вид, что отдыхаю, закрыв глаза. С каких пор моя жизнь дома стала такой невыносимой и странной? Если с экспедициями покончено, то к преподаванию я могу вернуться в любой момент, причем отправиться в какой-нибудь региональный университет, чтобы, как и раньше, наезжать домой 5–6 раз в год. Готов даже попросить о протекции Филисова, хотя это и унизительно, и знаю, что он потребует личного согласования курса, чтобы в нем было побольше Филисова, поменьше Торнина. Думаю, я на все соглашусь. Господи, как же они ревут! Может, уже поинтересоваться, что случилось?

Конечно, я немного завидую животным. Нет, не их свободе. Говорить, что звери свободны, — наивный, ни на чем не основанный трюизм. Они заперты в доступных условиях обитания и ограничены условностями, иерархией и ежедневной непредсказуемостью существования: пожарами, разливами рек, сходами селей и снежных лавин, эпидемиями, резким ростом численности соседей по биотопу и их вымиранием, не говоря уже о мелочах — глубоких укусах, переломах и вывихах, понижающих их шансы на сопротивление. Я завидую их уверенной обреченности, что им предстоит погибнуть с честью. Потому что их жизнь опасна непоправимо. Им не нужно ничего делать, чтобы почувствовать себя настоящими. Их тактика основана на сохранении жизненных и психических ресурсов, их единственная работа — искать еду, но более ничего. Ритуально согласовав иерархические позиции — выяснение отношений между самцами, между самками и погодками из одного помета не занимает много времени — и после того, как удалось доесть за старшим, они берегут себя для славы, потому что этот момент наступает в жизни каждого животного. Люди отправляются на край света и совершают невероятные поступки, чтобы получить шанс на по-настоящему достойный момент в их жизни. К сожалению, человек не может отличиться просто так, в том квартале, где живет, неосторожно пересекая транспортную артерию или покушаясь на имущество или неприкосновенность собрата. Даже среди медведей риски такого порядка считаются подлостью.

Все, что я понял о бурых медведях за эти годы, может поместиться на небольшом клочке бумаги. Медведи — жертвы особой энергетической субстанции, напрямую определяющей биологическое разнообразие и характер взаимодействия организмов в неравновесной системе в определенный момент естественной истории. Бурые мишки изначально были выбраны как наименее жизнеспособные. Отрицательный отбор — это прямо-таки правило для доминирующих. Посмотрите на людей. Механизм присутствия и перемещения субстанции сопряжен с наличием редкого вируса. Похоже, вирус и был здесь главным инструментом, сколько все это существует. В какой-то момент это не сработало и медведи не справились со своей миссией, поэтому все в мире пошло наперекосяк. Или субстанция разучилась подбирать носителя, или вирус мутировал, но ursus сломал эту программу, срабатывавшую прежде без осечек, и вся эта живая природа теперь катится неизвестно куда вместе с климатом.

Медведи очень любят сидеть у воды. Так, не поверите, они повышают свою значимость. Им это присуще. Им нравится показывать себя знатоками этих мест, крайне ценными членами группы, семьи, занятыми весь световой день прокормом и поиском еды для сородичей и партнеров. Они любят демонстративно защищать свой куст с малиной, свое рыбное место, даже если кустов много, а рыба идет на нерест по семи речным рукавам и каждый следующий обильнее предыдущего. Сидение же у речного порога, который надо перекрикивать, или у плещущей быстрой реки, или даже у беззвучной излучины — это способ показать, что водная стихия, все эти водные ресурсы их заслуга. Все ведь видели их морды в эти минуты, они почти поэтичны, потому что исполнены самодовольства. Стараясь им угодить или учесть эту особенность, я, подкрадываясь к берлогам и лежбищам, иногда огорошивал их звуковыми картинами горных рек. Их это неизменно обезоруживало. Медведи невольно начинали гордиться, но чувствовали подвох. И, обнаружив источник звуковой имитации, решительно выводили его из строя. Потому что, несмотря на глуповатое тщеславие, они эксперты по подлинности. И зоологи это давно знают: лисам, лосям, тетеревам можно подсунуть похожую на них куклу с сенсорами и камерами, и они примут ее как убогую, больную, но родную зверушку, но не медведи, которые с такими муляжами разделывались за секунды. Хотя из-за звуков записанной воды они, кажется, чувствуют себя более уязвимыми.

Я догадался, что это морок, когда стал внимательнее вглядываться в привычные предметы обихода и своего жилища или на дома за окном на моей улице. Все они были лишь обозначены и кое-где слатаны совсем грубо без малейшего понимания о назначении предметов, устройств и правильного порядка их расположения. Словно идеи объектов были извлечены из моей головы и бессмысленно воспроизведены.

Как хорошо здесь, у меня дома. Никуда отсюда больше не уеду. Прочь сомнения. Буду все время заниматься детьми: делать с ними уроки, мастерить поделки, собирать из конструктора муравейники и пчелиные соты, писать доклады для зоологического кружка по таежной фауне. Да и с женой многое надо наверстать, как бы она теперь на меня ни рычала. А то, что мой дом переменился, что я не узнаю свой шкаф, нашу ванную и полки над своим рабочим столом, где вместо книг и экспедиционных отчетов какие-то переплетенные стопки коры, мох, листья полуистлевшего папоротника — так я бы еще дольше здесь отсутствовал. Я ведь практически перестал узнавать своих родных. Это ненормально. Я должен заставить себя вернуться к своей прежней доисследовательской жизни (если такая была). Снова почувствовать ее вкус. А вместо этого меня преследует синдром отмены: медвежий запах, медвежий рык, медвежья тяжесть, — все, с чем я столько лет хотел слиться, проникнуть в самую сердцевину медвежьего существа. Теперь это всегда со мной и не отпускает.

Я в гигантской берлоге. По сути, это размытая водой подземная пещера с корнями деревьев под сводами и вдоль рыхлых бугристых стен. Здесь обитает смешанная и прежде нигде не описанная группа животных разных возрастов обоих полов. Обычно медведи избегают таких несоразмерных сборищ. Но, похоже, здесь у всех особый согласованный статус, они полны взаимного миролюбия, словно присутствующие — уважаемые члены сообщества. Я — явно один из них. Меня никак не выделяют, несмотря на мои видовые особенности. Главное, никак себя не обнаружить, что я все понял и вижу все вокруг человеческими глазами. Объяснение моей незаметности, возможно, в том, что и они сейчас видят не лучше моего и бродят по какой-то своей заветной берлоге, как я по собственной квартире.

Почему этот обм так смотрит на меня? Что ему надо? Я тоже могу сверлить глазами. Вот так, получил? Сразу трусливо отвернулся и с обиженным ревом перешел в дальний угол берлоги. И эта мелюзга ходит кругами, как завороженная. Сейчас пинками выдворю их из моего личного пространства. Похоже, животные, как и я, угодили в эту ловушку и не понимают, что происходит. В воздухе ощущаются странные испарения, мне кажется, я пахну так же. Возможно, и медведи, и я источаем этот запах, который действует на всех как дурман. Или он действует только на меня?

Когда близко сходишься с медведями, начинаешь испытывать постоянное головокружение. Раньше я это принимал за последствия заражения медвежьим лямблиями или вирусом, который они в себе носят, или из-за токсикации терпенами, испаряемыми их шерстью. Но теперь я знаю, что это результат постоянной телепатической настройки. Целыми днями неуверенно ступаешь, как после серии сильных ударов по голове, в глазах то и дело темнеет. Из тебя, из структур твоего мозга пытаются сделать работающий энергоемкий резонатор. Но это не получается день, два, неделю. А медведь не отстает от твоего сознания и не бросает попыток найти нужную частоту, чтобы подключиться к тебе, пока от постоянного вертиго ты не начинаешь терять рассудок. Как я уже писал, они не знают меры, им чуждо благоразумие, и они могут развлекаться этими опытами, по-детски радуясь каждой новой попытке, пока ты не превратишься в овощ или не остановишь заигравшегося телепата выстрелом из пневматического ружья.

Из дневников Павла С
Ненумерованная тетрадь

Я уже много раз писал о медвежьей проворности. Правда в том, что они нагоняют и обгоняют любой движущийся объект мысленно и таким же способом внушают жертве, что ее сопротивление, ее легкий бег не оставляют ей ни одного шанса. Я десятки раз видел, как косуля или кабан сбавляли ход, когда уже, казалось, были спасены. Та же история с зоологами-спринтерами, они просто останавливались и дожидались косматого преследователя в этой нелепой застывшей позе. Отсюда этот миф про невероятную — почти 50 км/ч — скорость косолапых. В действительности они небольшие охотники бегать, прыгать, карабкаться. Зачем им все это, если они могут просто подумать. В чем им действительно нет равных — так это во внезапности. Но у меня сложилось впечатление, что это происходит помимо их воли, это отдельная встроенная способность, которой они не хозяева. Это как приступ, как рефлекс на сильный раздражитель без участия рефлекторной дуги. Каждый раз, когда с ними это происходит, они испытывают досаду и чувство жгучего стыда. Однажды мой сын объяснит мне, что все это означало.

Я думаю, теперь моя настоящая история о медведях написана. Я раскрыл их секрет, они, несомненно, раскрыли мой. Все оказалось намного проще, чем я думал в отдельные пессимистичные моменты в начале и в разгар моих исследований. Я постоянно менял свое мнение об этих животных, конкретно об этом виде. Теперь я их представляю совсем не так, как когда-то, еще совсем недавно. И теперь эта оценка скорее положительная. Я чувствовал себя слишком покинутым, слишком фрустрированным и нереализованным, чтобы смотреть на них объективно. Теперь мои субъективные акценты потеряли свое значение, я слишком многое узнал за несколько последних месяцев, чтобы рассуждать о них и оценивать односторонне. До меня наконец-то дошло, что они совсем не рады, что стали инструментом природной регуляции, они осознают свою искусственную ущербность — цену, которую им пришлось заплатить за участие в этой миссии. Их осознанность, их усталость, их попытка как-то сопротивляться предначертанному, находить поводы для простых животных радостей, отдаваясь грубым звериным инстинктам, — все это делает их слишком близкими к нам, если бы не реализованная ими альтернатива. Да, это другой разумный вид на этой планете, который, вместо создания материальной культуры и преобразования среды обитания, преобразует саму живую ткань, формирует иерархию, устраняет избыточное или восполняет утраченное разнообразие. И одно без другого не могло бы существовать в настоящий момент. Однако последняя глава этой истории — о моем тщеславии, как я решил изменить установленный распорядок и подмять медведей под себя. Однако они оказались намного проворнее, умнее и подготовленнее меня. И за свою глупость мне пришлось отдать самое дорогое, что у меня было.