Круги на воде

Голод Натали снова заявил о себе со всей мстительностью явно слышимым урчанием во внутренностях.

Когда она потянулась за сандвичем, он её остановил:

— Пока нет. Терпение.

Она неохотно положила руку на колени. Будет ли он опять её дразнить едой, чтоб потом не разрешить поесть?

Декстер поставил кружку на стол и налил в неё из кувшина, но это не был крепкий кофе, об аромате которого она мечтала; жидкость была светлее. В воздухе поплыл знакомый аромат. Прежде, чем она смогла распознать, что это, он заговорил:

— Имбирный чай. Это должно помочь твоим мускулам.

— Спасибо. — Её научили быть вежливой, но она не могла перестать думать, что это он и виноват в состоянии её мускулов.

Декстер сел на второй стул и оглядел еду.

— Скажи мне, клопик, что ты хочешь?

Она закрыла глаза, сжала губы и подумала, что список уже готов, он прост и ясен: её жизнь обратно, свободу, семью, свежий воздух, солнечный свет, одежду, душ…

Звук ножек второго стула, царапающего цементный пол, заставил её глаза открыться. Декстер уже был не по другую сторону стола, а прямо перед ней, его лицо — перед её лицом. Челюсти сжаты. Она ахнула.

— Не надо медлить, — скомандовал он резким голосом. — Если я задаю тебе вопрос, не надо его обдумывать. Отвечай немедленно, или потеряешь возможности и придётся ждать, когда я снова соизволю быть щедрым. — Он снова сжал челюсти прежде, чем добавить: — Начиная с этого момента, всё в твоей жизни будет зависеть от меня. Не забывай.

Не понятно, как она смогла. Набрав воздуха, она ответила на его вопрос:

— Поесть, пожалуйста. Я хочу есть.

Это была достижимая цель. Ей хотелось, чтобы были исполнены намного более масштабные желания, но в эту секунду, когда её руки тряслись от голода, еда была важнейшим. Она осмотрела стол. Имбирного чая ей тоже хотелось, хотя этот вкус не был в её фаворитах. Но она читала, что китайцы считают его целебным. Хотя её ноги уже почти не болели, и мускулы были в порядке.

— И пить чай, пожалуйста, — добавила она.

Его грудь медленно поднялась и опустилась, а ноздри раздулись. Было заметно, что он раздумывает. Только она не знала, что он решил.

Как можно предугадать действия сумасшедшего, если он уже доказал, что непредсказуем?

— Больше не будет предупреждений, — сказал он. — Держи в голове правило номер один.

— Ты не повторял свои слова, — сказала она, вспомнив его правило.

У неё замерло дыхание, когда он потянул за одеяло, опуская его с её шеи, где оно было подоткнуто, ниже ключицы и ещё ниже… Натали закрыла глаза. Она хотела остановить его, закричать, расцарапать ему руку, но знала, что ничего из этого нельзя. Она может это сделать, но, скорее всего, всё кончится тем, что она лишится еды.

Когда она открыла глаза, то сидя, не могла не заметить у стоящего Декстера явное возбуждение. Его рука остановилась, но по её коже пробежал холодок.

Он переводил взгляд с её груди на лицо и назад. Одеяло лежало теперь прямо на округлостях груди. Он провёл тёплым пальцем вокруг полушарий по краю одеяла. Её тело было открыто не больше, чем в блузке с низким вырезом, но она снова почувствовала себя голой.

Декстер поднял ей подбородок, и их взгляды встретились. Хриплым голосом он сказал:

— Что ты сделаешь, чтобы заслужить еду?

Всё в ней замерло. Кровь забыла, как течь.

— Пожалуйста, Декстер. — Она нарочно назвала его по имени, надеясь на тот же эффект, что раньше. — Я знаю, что это не ответ на твой вопрос, но я не знаю, что могу сделать. — Это был правдивый ответ. Она не хотела предлагать больше, чем то, на что он рассчитывал, и боялась второй раз лишиться еды, если предложит меньше.

Он опять провёл пальцами по провисшему краю одеяла, сказав:

— Опусти его. Держи грудь у меня на виду, и тогда сможешь выбрать что-то одно со стола.

— Одно?

С упавшим сердцем она смотрела на пиршество на столе. Сандвичи и салат нельзя было определить словом пиршество, но для неё сейчас… в этот безумный момент её жизни — они таковыми были. Какая разница, в том, что она опустит одеяло ниже? Он уже видел абсолютно всё. Она сделала вдох и трясущимися пальцами взялась за край одеяла.

Её глаза сфокусировались на тарелке. Она не хочет что-то одно. Она хочет всё.

— Одно?

— Правило номер один.

Натали кивнула. Он не будет повторять. Он сказал — одно.

Она подумала, сможет ли взять всё, если совсем разденется. Прерывисто дыша, она распахнула одеяло, оставив его висеть на плечах и обнажая грудь. Её соски затвердели от холодного воздуха.

Декстер издал глубокий грудной звук. Он столкнул ткань с её плеч, и та упала на талию.

— Теперь потрогай их.

Потрогать их?

Она поняла по его тону, что он имеет ввиду. Декстер хотел, чтобы она их не просто потрогала, он хотел, чтобы она трогала их, словно она одна в своей спальне.

Она подняла руки.

Его взгляд был приклеен к её рукам, когда она стала мять обе груди, поднимая их и сжимая соски, и груди стали наливаться и отяжелели. Пока она их ласкала, трудно было не заметить, что его эрекция росла, упираясь в молнию брюк.

Сколько, по его мнению, это должно продолжаться?

Её кожа согрелась от её собственных прикосновений, губы раскрылись, и она, к своему удивлению, тихонько всхлипнула. Отзывалось ли её тело на её собственные ласки или на похотливый блеск его зелёных глаз? Его эрекция пугала её, но что-то было новое и эротичное в том, что происходило. Странное напряжение возникло у неё между ног, заставив сжаться внутренние мышцы.

Ну же, она не возбудится от этого мужчины.

Наконец он заговорил тяжёлым от возбуждения голосом:

— Ты заслужила две вещи со стола.

Он повернулся и сел на свой стул.

Натали, сдерживавшая до этого дыхание, выдохнула.

— Что ты выбираешь? — спросил он.

— Чай и сандвич. — Она не медлила и не обдумывала.

Декстер налил себе воды и кивнул.

Принимая это за знак, Натали торопливо принялась за еду.

Никогда ничто не казалось ей таким вкусным. Натали выросла в окружении искусных, умелых поваров, которые могли приготовить что угодно. Мать и сама прекрасно готовила, если у неё возникало желание. Она бывала в лучших ресторанах со знаменитыми во всём мире шеф поварами, но сандвич в её руках превзошёл всё это. Кусочки хлеба, поджаренные до хрустящей корочки, были божественны. тушеные овощи между кусками хлеба были соединены вместе ароматным белым сыром. С каждым кусочком её рот наполнялся ароматом. Одеяло, которое он спустил с её плеч, обнажив груди, было забыто. Жевание и глотание полностью её захватило, а кружка давала так необходимое тепло её рукам.

Декстер молча смотрел, как она ест сандвич и пьёт чай. Он смотрел не только на её грудь, но и на то, как она отпивает чай, как вытирает губы, и даже, как жуёт. Его взгляд был вездесущ. Когда сандвич исчез, он спросил:

— Хочешь воды? Нехватка жидкости — это плохо, а чая была только одна чашка.

Натали хотела воды, но она начала понимать, что за всё надо платить. Вместо того, чтобы взять кувшин, она спросила:

— Можно мне воды?

Он налил чистой воды в её стакан.

Когда она не потянулась за стаканом, он усмехнулся:

— Хорошая девочка, клопик. Я был прав насчёт тебя. Ты хорошая ученица. Ты уже поняла, что должна заслужить воду?

Хотя её сковало страхом, еда, которую она уже заслужила, придала сил.

— Да.

— На этот раз всё проще. Сейчас это будет не твоё тело, хотя скоро ты будешь предлагать мне намного больше, чем просто вид твоих грудей.

Будет предлагать? Он хочет сказать, что он не будет брать?

Прежде, чем она смогла об этом поразмыслить, он сказал, чего хочет.

— Твой ум.

Глава 13

Трудно одолеть врага, затаившегося у нас в голове.

Салли Кемптон.

— Мой ум?

— Скажи мне, что я хочу знать, и заслужишь воду. Скажи мне достаточно, и я даже оставлю тебе бутылку. Воду из водопровода нельзя пить. Моё дело заботиться о тебе.

Но ты украл меня, заморозил и измучил голодом до смерти! Вместо того чтобы это произнести, Натали кивнула.

— Давай, — сказал он, — сделай глоток.

Она поднесла стакан к губам и вспомнила его коктейль в самолёте. Она посмотрела на стакан Декстера. Она не помнила, пил ли он из него.

— А ты… это…?

— Есть ли тут те же вещества, что я давал тебе раньше?

Она молча согласилась, сжав пересохшие губы.

— Ты мне поверишь?

Это был хороший вопрос. Она не должна.

— Я не знаю. Полагаю, у меня нет выбора.

— Но ты всё же спросила. Ты сомневаешься. Почему?

Она сделала так, как он говорил, ответив честно, не раздумывая:

— Потому мне это не понравилось. Мне не понравилось, как я себя чувствовала.

Декстер кивнул.

— В этой воде нет лекарств. Давай, пей.

Она послушалась, и была вознаграждена чистой, прозрачной, освежающей водой. В отличие от той, что текла из крана, каждый глоток воды из стеклянного стакана смягчил её язык и горло так, как не смог даже чай. Сколько времени она была без воды? Она не знала, сколько спала, а потом ещё были несколько часов на полу.

Натали не хотела останавливаться. Декстер сказал глоток. Может, если не делать глотательного движения, это будет всё ещё один глоток? Её рассудок говорил ей, что надо поставить стакан, но она не могла. Было так вкусно. Теперь, когда её тело получило пищу, вода была ещё одним элементом для жизни.

Её поразила эта мысль: независимо, от того, какой странной стала её жизнь, она хотела её. Она хотела жить.

Наконец она поставила пустой стакан, боясь взглянуть на противоположную сторону стола и увидеть то, что может там увидеть. Вместо гнева в комнате раздался смех Декстера, резонируя от пустых стен.

— Мой клопик хотел пить. Но ведь я дал тебе награду до того, как ты её заслужила. Теперь давай. Скажи мне, что ты думаешь.

— Что я думаю?

Он поводил головой из стороны в сторону.

— Если бы мне понадобился попугай, я бы его приобрёл. Я взял тебя, думающую, сообразительную, сексуально дышащую женщину. Я взял тебя, клоп. Ты теперь моя. Скажи мне, что ты чувствуешь. Как… — он жестом обвёл комнату. — …это заставляет тебя себя чувствовать, о чём думать с тех пор, как ты проснулась и до этого момента?

Это была непростая задача. Обнажить грудь было проще, чем мысли.

— Давай.

— Я была голодной. Сейчас лучше. — Она обвела взглядом комнату, внезапно обнаружив, что она соответствует её представлениям об иностранных психиатрических лечебницах. Не она была сумасшедшей. Нет. Это человек, сидевший напротив через стол, его скрещенные руки, его оценивающий её грудь взгляд. — Я смущена и, если честно чувствую себя униженно.

— Почему?

Она теребила одеяло на коленях.

— Я сижу тут с голым верхом, без одежды, в одном одеяле. Это очевидно.

— Ты моя. Ты в моём распоряжении. Это значит, все твои части тела, клоп. Ничего не должно тебя смущать. Обнажать себя для меня не должно смущать.

— Но это так, — выпалила она. — Я не знаю тебя, и, что касается того, что ты сказал — я не принадлежу тебе. Я не твой клоп. — Нат затрясла головой. — Я это имя тоже ненавижу. Оно унижает.

Его сине-голубые глаза сверкнули изумлением.

— Ну, это так. Я говорил тебе, надо заслужить своё имя.