Работа над ошибками

СЕЙЧАС

Я смотрела в окно. Школьный двор казался пустым и унылым. Только ветер гонял по асфальту разноцветные осенние листья, то сметая их в кучки, то расшвыривая во все стороны. Вместе с листьями перекатывался и разный мелкий сор.

До чего же тихо — аж в ушах звенит. Впрочем, по вечерам всегда так. Изредка пробежит среди корявых школьных берез группа подростков, медленно пройдет пожилая дама с собачкой. И все. И смотреть-то не на что.

Но сегодня посреди школьного двора столбом стоял крепкий коренастый мужик. Покуривал, изредка сплевывал. Поглядывал по сторонам. Я смотрела на него и не могла оторваться. Узнала почти сразу. Иван.

Иван! Боже мой! Столько лет прошло! Целая жизнь… И вот он стоит на школьном дворе как ни в чем не бывало. Стоит и явно кого-то поджидает. Димку? Нет, нет. Скорее всего, меня. А я не смею выйти к нему. Не смею открыть окно и позвать его к себе. Могу только исподтишка за ним подглядывать. Трусиха! И ничуть он не изменился. Еще лучше стал. Лицо такое спокойное, твердое. Красивый. Или мне просто хочется видеть его красивым? Нет, все равно интересный. Одет модно, но без крикливости. Я бы сказала, со вкусом. Кто ж его этому научил? До чего я могу поглупеть от страха. Наверняка, он женат. Не может быть, чтобы за столько лет не женился. Не проходят женщины мимо таких мужчин. Или просто есть у него какая-нибудь… зазноба. Мужики сами за собой так следить не умеют…

Пока я жадно его разглядывала, Иван посмотрел на часы, повернулся и неторопливо пошел прочь. Я следила за ним взглядом, сколько могла. Потом села за свой стол. Ничего не случилось. Жизнь продолжается. Придвинула ближе стопку тетрадей с сочинениями. И вдруг расплакалась. Отчаянно. Как в детстве. Со всхлипами и завываниями. Слезы катились по щекам, забегали на нос, на губы и казались горько-солеными. И от чего-то в груди росла пустота, безысходность…

— А твой папа — крокодил!

Я даже икнула от неожиданности. Так самозабвенно ревела, что не услышала, как в кабинет вошел Валерий Петрович. Он нависал над моим столом темной тучей, но при этом ехидно улыбался и великодушно протягивал не очень свежий носовой платок.

— Вытри сопельки и поведай дедушке Валере, об чем плачешь, красна девица?

Благодарно взяла платок, но от маленькой пакости не удержалась — пару раз сморкнулась в него.

— Так… Семейные проблемы…

— Ага, ага, — покивал головой «дедушка Валера». — Поэтому ты уже неделю меня избегаешь. Обещала зайти, между прочим. Что? Приказом по школе тебя к себе вызывать?

Обещала… Выдумает же. И никого я не избегаю, забыла про это в суматохе последних дней и все.

Валерий Петрович забрал у меня из рук свой платок. Сунул его в карман брюк и пошел по проходу между партами в конец класса. Покачался на носках перед шкафами с методической литературой. И, неожиданно развернувшись, сел за последнюю парту. Молчал. Смотрел в окно. И чего пришел, спрашивается?

— Ты что это туда забрался?

— Лицом к лицу лица не разглядеть…

Ну, вот. В поэзию ударился. «Хлеб» у меня отбирает. И того сделать как следует не может. Цитирует неточно. «Лицом к лицу лица не увидать…». Говорить ему об этом не стала. Вдруг у него инсульт случится от моих бесконечных придирок?

— А вообще, что ты ко мне на верхотуру забрался? Знаешь, наши милые детки искренне считают, что директор выше первого этажа никогда не поднимается, ему лениво. Так с какой радости ты меня посетил? Из-за планерки? Ругаться будем?

Он хмыкнул:

— Да что с тобой ругаться? Тебе хоть кол на голове теши. Я когда сюда директором пришел и тебя встретил, обрадовался. Думал, помощь будешь мне оказывать. А ты со мной воюешь бесконечно.

— Я не виновата, что у нас с тобой взгляды на школу прямо противоположные. Ну какой из тебя директор? — у меня даже слезы высохли моментально. И появился азарт, как у старой полковой клячи, заслышавшей звук боевой трубы.

— Ты же школу за эти годы развалил. У тебя подростки на крыльце в открытую «травку» курят, толпами уроки прогуливают.

Валерий Петрович ухмылялся и не отвечал на обвинения даже мимикой. И я удивилась: почему он не ерепенится? Все медведи на Тверской сдохли, не иначе. Молчит и улыбается. Я тоже замолчала. Стоит ли впустую силы расходовать?

Тишина в классе становилась звенящей. За окном уже стемнело, и это обостряло ситуацию. Нужна разрядка. Только я предпочитала держать паузу, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. Пусть сам скажет, что ему нужно. Но если честно, то его поведение удивляло, выбивало из колеи. И настораживало. Все равно вытерплю. Помолчим.

Он вдруг хлопнул ладонью по крышке парты.

— Ну, ладно. Давай, наконец, поговорим по-человечески.

— О чем? — осторожненько осведомилась я.

— О нас, — насмешливо пояснил он.

О нас! Ну и номер выкинул Валерий Петрович. Я уж думала, мы никогда больше не вернемся к этой теме.

Валерка женился рано. Еще в институте. На девушке со своего курса. Очень привлекательной, между прочим. Мы иногда пересекались в главном здании на Пироговке. Они выглядели приятной парой. И сразу же обзавелись двумя детьми. Однако, это Валерку нисколько не смущало. Ходок он был большой, изменять своей Марине начал чуть ли не сразу. Как она терпела его похождения? Непонятно. Когда пришел к нам в школу директором, недолго держался. Стал ухлестывать за незамужними. На каждом учительском междусобойчике выбирал себе новую пассию. Пытался приставать и ко мне. Я не молоденькая и замужем побывала. Он отшучивался:

— Ты вдова. Тебе сам бог велел.

Ненавижу, когда меня называют вдовой, когда шутят по этому поводу. Если бы не Валеркино хамское отношение, наверное, уступила бы ему. После смерти мужа у меня так никого и не было, даже случайного, на разочек. Я устала жить без мужика. Хотелось хоть немного тепла. Тепла, доброты, понимания. А тут… Короче, нашла у Котова коса на камень. Он, вроде бы, отстал. И я успокоилась. Но через некоторое время опять началось. Котов становился все агрессивней. Открытым текстом звал в постоянные любовницы, прельщал постельными радостями. Я рассвирепела. Закончились эти сладкие страсти звонкой оплеухой, которой пришлось наградить Валерия Петровича, чтобы он немного остыл. После этого происшествия Котов от меня окончательно отступился. Приключилось сие года два назад. И с тех пор наши отношения стремительно ухудшались.

— Ну и что ты молчишь?

Я удивленно смотрела на Валерку. Неужели так и не дошло до человека?

— В полюбовницы пришел звать? Не пойду.

— Обижаешь! — он притворно оскорбился. Вскочил — высокий, рыхлый. Подошел ближе и сел за первую парту, стоявшую вплотную к моему столу. Протянул длинную руку и накрыл ею мои пальцы. У меня холодные мурашки побежали по телу, так и хотелось передернуться. Но я даже не пошевелилась. Ждала, что дальше-то будет?

— В полюбовницы идти, конечно, глупо. Согласен. А в жены пойдешь?

— В кого? — я была настолько ошарашена, что даже русская грамматика напрочь вылетела из головы. Откинулась на спинку стула и нечаянно задела стопку тетрадок с сочинениями. Стопка рассыпалась. Тетради с глухим шелестом падали на пол. С таким шелестом пересыпается песок в песочных часах. Поднимать тетради… Что, черт возьми, происходит?

— В жены, — терпеливо повторил Валерий Петрович.

— Ну, Котов! Ты же женат!

— А я развожусь. Не знала?

Я помотала головой.

— И о чем ты только думаешь в последнее время, Катерина?! А? Вся школа уже месяц по этому поводу сплетничает, — он снова захватил мои пальцы и тихонько их поглаживал.

— Погоди, погоди, Котов. А как же дети?

Он неожиданно грустно усмехнулся. И тоскливо посмотрел на меня. Жалок сейчас был. Заношенные брюки, плохо проглаженная рубашка. Весь какой-то помятый, неухоженный. И куда только Марина смотрит?

— От детей не отказываюсь. И деньги, и внимание им — по-прежнему. Я ведь не с ними развожусь.

Мне почему-то вдруг стало жалко его. Такой неприкаянный. Неужели же он никому не нужен? Ведь еще совсем молодой, мы с ним ровесники. В школе в параллельных классах учились. В институте — на соседних факультетах. Всю молодость в одних компаниях вращались. Для мужчины в тридцать четыре года все только начинается. Самый расцвет впереди. А он уже никому не надобен. Вот и пришел ко мне.

— Тебя с работы снимут, Котов.

— Не те времена, дорогая моя. Какой ненормальный сейчас пойдет на директора школы за гроши?

Я замолчала. Удивлена была. До полной растерянности. Уж, казалось, ничему в этой жизни не удивлюсь больше никогда. А вот, нате вам… И что этим мужикам от меня надо? Иван большие круги делает, а Валерка совсем близко подобрался. И я, как маленькая девочка, даже сообразить не могу, что происходит.

Чтобы дать себе хоть минутку на осмысление ситуации, наклонилась за тетрадями, медленно их собирала. Может, выйти за Котова? Тогда Иван сразу отстанет. Отпадёт необходимость втравливать в это Димку. У него даже что-то вроде отца появится. Котов лучше, чем совсем ничего. А сам Димка как на это посмотрит? Нет, на чужом несчастье своего счастья не построишь. И почему должны страдать Валеркины дети?

— Не пойду я за тебя, Валера, — ответила ему очень медленно, так же медленно выпрямляясь на стуле. Собранные тетради держала перед собой как щит. Крохотный щит, надежно отгораживающий меня от этого ненормального директора — Котова Валерия Петровича.

Валерка провел по лицу ладонью, словно стирал что-то. И сразу стало видно, как он постарел и устал.

— Ты не торопись с ответом, Кать. Время еще терпит.

Встал и пошел к двери. Не попрощался, не обернулся даже. Но у самой двери, не поворачиваясь, проговорил со злинкой в голосе:

— А твой папа — крокодил!

И хлопнул дверью.

Черт бы побрал этого Котова. Всю меня перебаламутил. Решил свои проблемы перевалить на мои плечи. А мне и без того забот хватает. Выше крыши.