Тысяча незабываемых поцелуев

Повернувшись к нему спиной, я сказал:

— Нет пути назад. Я никогда не прощу тебе, что ты забрал ее от меня. Никогда. Между нами все кончено.

— Рун...

— Убирайся, — огрызнулся я. — Убирайся к черту из моей комнаты и нахер из моей жизни. Я покончил с тобой. Покончил.

Секунду спустя я услышал, как закрылась дверь, и дом погрузился в тишину. Но для меня в этот момент казалось, что дом кричал.

Убрав волосы с лица, я плюхнулся на опрокинутый матрас, затем прислонился к стене. На минуты или, может, часы, я уставился в пустоту. В моей комнате было темно, за исключением света от настольной лампы в углу, которая чудом уцелела от моего приступа ярости.

Я открыл глаза и уставился на фото на стене. Я нахмурился, зная, что не вешал его сюда. Должна быть, это сделала сегодня мама, когда распаковывала вещи.

И я уставился на фотографию.

Я смотрел на Поппи, за несколько дней до нашего отъезда, танцующую в роще, в вишневой роще, которую она так любила, когда она вовсю цвела вокруг нее. Ее руки были вытянуты к небу, она кружилась, смеялась, запрокинув голову назад.

Мое сердце сжалось, когда я увидел ее такую. Потому что это была моя Поппимин. Девочка, которая смешила меня. Девочка, которая бежала в вишневую рощу, смеясь и танцуя всю дорогу.

Девочка, которая сказала мне держаться от нее подальше.

«Я буду держаться от тебя подальше. Ты держись подальше от меня. Мы, наконец, оставим нас в прошлом».

Но я не мог. Я не мог оставить ее. Она не могла оставить меня. Она нуждалась во мне, как и я в ней. Мне все равно, что она сказала, не было ни единого шанса, что я оставлю ее терпеть это все в одиночку. Я даже не стал бы пробовать.

Прежде чем я мог обдумать, я подскочил на ноги и помчался к окну. Я посмотрел на окно напротив и отдал контроль своим инстинктам. Так тихо как мог, я открыл свое окно и вылез из него. Мое сердце билось в ритме с моими шагами, когда я пересекал лужайку. Я остановился как вкопанный. Затем сделал глубокий вдох, положил руку по окно и приподнял его. Оно двигалось.

Оно было незакрыто.

Как будто не прошло время. Я залез внутрь и осторожно закрыл его. На нем висела шторка, которой не была раньше. Осторожно отодвинув ее в сторону, я сделал шаг вперед, затем замер, осматривая знакомую комнату.

Сладкие духи Поппи, которыми она всегда пользовалась, первыми ударили в нос. Я закрыл глаза, отгоняя тяжесть в своей груди. Когда я снова открыл их, мой взгляд опустился на Поппи в ее кровати. Ее дыхание было мягким, пока она спала лицом ко мне, ее тело освещал только тусклый свет ночника.

Мой желудок ухнул вниз. Как, черт побери, она могла подумать, что я оставлю ее? Даже если бы она не рассказала мне, почему прекратила общение со мной, я бы нашел свой способ вернуться к ней. Несмотря на всю боль, злость и страдания, я тянулся к ней как мотылек к пламени.

Я не мог держаться вдали.

Когда я смотрел на нее, на ее розовые губы, поджатые во сне, на раскрасневшееся от тепла лицо, я почувствовал, как будто в мою грудь воткнули копье. Я теряю ее.

Я потеряю единственную причину своей жизни.

Мои ноги подкашивались. Я изо всех сил пытался справиться с этой мыслью. Слезы катились по моим щекам, когда старая половая доска заскрипела подо мной. Я крепко зажмурил глаза. Когда открыл их, то увидел, что Поппи смотрит на меня с кровати отяжелевшими ото сна глазами. Затем, очевидно разглядев мое лицо — слезы на моих щеках, горе во взгляде — ее выражение лица превратилась в маску боли, и медленно она распахнула свои объятия.

Это было инстинктивно. Первобытная сила, которая была надо мной только у Поппи. Мои ноги понесли меня вперед при виде этих рук, мои ноги наконец отказали, когда я достиг кровати, колени стукнулись об пол, голова упала на колени Поппи. И как плотина, я взорвался. Слезы быстро текли по моему лицу, когда Поппи обхватила меня за голову.

Подняв руки, я обернул их — с железной хваткой — вокруг ее талии. Пальцы Поппи гладили мои волосы, пока я дрожал и упал ей на колени, от моих слез сорочка на ее бедрах намокла.

— Ш-ш-ш, — шептала Поппи, раскачивая меня вперед-назад. Сладкий звук был как рай для моих ушей. — Все в порядке, — добавила она. Меня сильно поразило, что она успокаивала меня. Но я не мог остановить боль. Не мог перестать горевать.

И я держал ее. Держал ее в своих объятиях так крепко, что думал, она попросит меня отпустить ее. Но она не попросила, и я не сделал этого. Я не смел отпускать ее на случай, если я подниму голову, а ее здесь не будет.

Мне было нужно, чтобы она была здесь.

Мне было нужно, чтобы она осталась.

— Все в порядке, — Поппи снова успокаивала меня. На этот раз я поднял голову, пока наши взгляды не встретились.

— Это не так, — прохрипел я. — Ничего не в порядке.

Глаза Поппи блестели, но в них не было слез. Вместо этого она приподняла мое лицо, положив один палец под мой подбородок, и погладила мою мокрую щеку другим. Я наблюдал, не дыша, когда маленькая улыбка начала растягиваться на ее губах.

Мой желудок перевернулся, это было первое ощущение в моем теле, которое я почувствовал после онемения, что последовало после того, как ее откровение накрыло меня.

— Вот и ты, — сказала она так тихо, что я чуть не упустил это. — Мой Рун.

Мое сердце перестало биться.

На ее лице отразилось чистое счастье, когда она убрала волосы с моего лба и провела кончикам пальца к моему носу и вдоль линии подбородка. Я оставался полностью неподвижным, пытаясь зафиксировать этот момент в своей памяти — сделать мысленное фото. Ее руки на моем лице. Счастливый взгляд, свет, сияющий изнутри.

— Я фантазировала, как ты будешь выглядеть старше. Задумывалась, отрежешь ли ты свои волосы. Станешь ли выше и шире. Задумывалась, останутся ли твои глаза такими же. — Один уголок ее рта приподнялся. — Я задумывалась, станешь ли ты еще красивее, что казалось невозможным. — Ее улыбка увяла. — И я вижу все так и есть. Когда я увидела тебя в коридоре на прошлой неделе, я не могла поверить, что вот ты, стоишь передо мной, еще красивее, чем я вообще могла себе представить. — Она игриво потянула прядь моих волос. — С еще более длинными светлыми волосами. Твои глаза такие же яркие как небо. И ты такой высокий и широкий. — Взгляд Поппи встретился с моим, и она сказала нежно: — Мой Викинг.

Мои глаза были закрыты, когда я пытался прогнать комок в горле. Когда я открыл их, Поппи наблюдала за мной, как и всегда — в полном обожании.

Приподнявшись на колени, я наклонился ближе, увидев, как взгляд Поппи смягчился, когда я прижал свой лоб к ее, так осторожно, будто она была фарфоровой куклой. Как только наша кожа соприкоснулась, я сделал глубокий вдох и прошептал:

— Поппимин.

На этот раз слезы Поппи капали на ее колени. Я зарылся рукой в ее волосы и прижал ее ближе.

— Не плачь, Поппимин. Я не могу вынести твоих слез.

— Ты ошибаешься в их значении, — прошептала она в ответ.

Я немного наклонил голову назад, вглядываясь в ее глаза. Взгляд Поппи встретился с моим, и она улыбнулась. Я мог видеть удовольствие на ее красивом лице, когда она объясняла:

— Я не думала, что услышу, как ты обращаешься так ко мне снова. — Она тяжело сглотнула. — Я не думала, что почувствую тебя так близко ко мне снова, я не мечтала, что буду чувствовать это снова.

— Что чувствовать? — спросил я.

— Это, — сказала она и поднесла мою руку к своей груди. Прямо над сердцем. Оно билось быстро. Я замер, чувствуя, как что-то в моей собственной груди вернулось к жизни, и она сказала: — Я не думала, что снова почувствую себя цельной. — Слеза скатилась с ее глаза и на мою руку. — Я не думала, что верну себе половинку своего сердца, прежде чем я... — Она затихла, но мы оба знали, что она имела в виду. Ее улыбка увяла, а ее взгляд сверлил мой. — Поппи и Рун. Две половинки одного целого. Наконец воссоединились. Когда это важнее всего.

— Поппи... — сказал я, но не мог отразить укол боли, который надломил все внутри меня.

Поппи моргнула, затем снова моргнула, пока ее слезы не высохли. Она уставилась на меня, наклонив голову набок, как будто изучала сложный пазл.

— Поппи, — сказал я, мой голос был хриплым и грубым. — Позволь мне остаться ненадолго. Я не могу... не могу... я не знаю, что делать...

Теплая ладонь Поппи нежно легла на мою щеку.

— Ничего не поделать, Рун. Ничего не поделать, остается только выдержать шторм.

Мои слова застряли в горле, и я закрыл глаза. Когда открыл их снова, Поппи наблюдала за мной.

— Я не боюсь, — сказала она уверенно, и я мог видеть, что она это и имела в виду. На сто процентов. Моя Поппи. Такая маленькая, но полна смелости и света.

Я никогда не был так горд, что люблю ее, чем в этот момент.

Мое внимание перешло на ее кровать — кровать, которая была больше, чем два года назад. Она казалась такой маленькой на большом матрасе. Когда она сидела в середине, то казалась маленькой девочкой.

Очевидно увидев мой взгляд на кровать, Поппи заерзала назад. Я мог видеть крайнюю настороженность в ее взгляде, и не мог винить ее в этом. Я был не тем парнем, с которым она попрощалась два года назад. Я изменился.

И не был уверен, что снова смогу быть ее Руном.

Поппи сглотнула, и после колебания на мгновение, похлопала по матрасу рядом с собой. Мое сердце забилось быстрее. Она позволила мне остаться. После всего. После всего, что я сделал, с тех пор как вернулся, она позволила мне остаться.

Когда я пытался подняться, мои ноги подкашивались. Слезы покрывали мои щеки, мое горло саднило, сюрреалистическое откровение о болезни Поппи... все это оставило онемение в моем теле. Каждый сантиметр меня был разрушен, заплатан с помощью пластыря — пластыря над открытыми ранами.

Временный.

Бесполезный.

Никуда не годный.

Я снял ботинки, затем забрался на кровать. Поппи поерзала и легла на свою сторону кровати, и я неловко лег на свою. В таком знакомом для нас обоих движении, мы легли на бок, лицом друг к другу.

Но это не было так хорошо знакомо, как раньше. Поппи изменилась. Я изменился. Все изменилось.

И я не знал, как это исправить.

В тишине проходила минута за минутой. Казалось, Поппи доставляло удовольствие наблюдать за мной. Но у меня был один вопрос. Один вопрос, который я хотел задать ей, когда мы перестали общаться. Эта мысль зарылась внутри меня, превращаясь в темную от желания получить ответ. Единственная мысль, от которой мне было плохо. Единственный вопрос, у которого до сих пор была возможность разорвать меня на части. Даже сейчас, когда мой мир не мог быть разрушен еще больше.

— Спроси меня, — сказала Поппи внезапно, ее голос оставался низким, чтобы не разбудить родителей. Должно быть, удивление отразилось на моем лице, потому что она пожала плечами, выглядя так чертовски мило.

— Я могу не знать мальчика, которым ты являешься сейчас, но я узнаю то выражение лица. То самое, что порождает вопрос.

Я провел пальцами по простыне между нами, мое внимание было сосредоточено на этом действии.

— Ты знаешь меня, — прошептал я в ответ, желая поверить в это больше, чем во что-либо. Потому что Поппи была единственной, кто на самом деле знала настоящего меня. Даже сейчас, погребенного под всей этой яростью и злостью, после расстояния в два года тишины, она до сих пор знала мое сердце.