Сквозь Боль

Глава 24

На третий день моего пребывания в больнице мне разрешили вставать. Первым делом направилась в душ, очень хотелось смыть с себя запах пота. Правда мыться с капельницей магнезии было неудобно. Но первые теплые струи воды, вытеснили из головы все скопившееся недовольство.

Значительно позже, в полусогнутом положении, опираясь на прохладный подоконник, смотрела на морозный солнечный день.

С шумным вдохом отчаянно зажмурилась, я очень старалась не думать о плохом, стиснув зубы прогоняла тревожные мысли из головы. Как мантру повторяла…

«Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо».

За эти дни я мало с кем говорила. Рома почти не звонил, писал иногда. Я не обижалась, знала, что ему не до меня сейчас. В душе становилось теплее, я не одна. Не только я переживала за Матвея. Телефон сигнализирует о входящем звонке. Смотрю на дисплей, хмурюсь. Номер неизвестный. Брать или не брать, сейчас вопрос не стоит. С замиранием сердца, принимаю вызов.

· — Слушаю. — на нервной почве, против моего желания, голос дает петуха.

· — Надо же, — искренне восклицает властный женский голос. — Ты стала брать трубку. Как ты себя чувствуешь? — наигранное беспокойство, так и сквозило.

· — Вашими молитвами Любовь Михайловна. — выдаю сквозь стиснутые зубы.

Я уже не удивляюсь наглости и коварству этой семейки. Яблоко от яблони не далеко упало. Только такая мать могла вырастить такого ублюдка как Манукян.

· — Не дерзи мне девочка. Это не в твоих интересах. — строго отчитывает меня.

Думаю, она упивается там в своем превосходстве. Еще бы, ее сынок столько «хороших» дел наворотил. И не без ее одобрения так точно. А может она и придумала весь этот план. Она не из тех, кто стоит в стороне.

Голову готова дать на отсечение, Любовь Михайловна в курсе всех дел своего отпрыска.

· — Вы мне зачем звоните? Решили позлорадствовать?

· — Ты думаешь мне заняться больше нечем. — возмущенно шипит в трубку. — Дура, я помочь тебе хочу. — и уже елейным голосом добавляет. — Если ты все сделаешь как я скажу. Я поговорю с сыном.

Горько улыбаюсь, вытирая скатившиеся слезы. Можно ли понять или хотя бы представить, какую дичайшую боль чувствует мать, у которой украли ее дитя. Сколько внутренних сил и ресурсов необходимо, чтобы держаться на плаву и не сойти сума от горя.

Она сама мать.

Но она не чувствует боль другой матери, не умеет сочувствовать, чувство сострадания ей не знакомы. Ей все это не ведомо.

Откуда в ней столько жестокости. Нет и капли милосердия.

В голове прокручиваю ее слова «Если ты все сделаешь как Я скажу», то есть я должна выполнить все что она скажет, и потом она подумает, стоит ли поощрять меня. Или может наказать посильнее. Гарантии нет никаких.

«Я поговорю с сыном» … Просто поговорит? Любовь Михайловна не обещает вернуть мне сына. И речи об этом не идет. Она дает надежду, но это все лож и интриги. На самом деле, она палец о палец не ударит. Любовь Михайловна мастерски манипулирует людьми. Извлекая выгоду. И сейчас она решила не упускать ни одной возможности. Она явно что-то хочет получить…

· — Внимательно слушаю. — стараюсь говорить спокойно.

· — Ты напишешь дарственную на меня. — я в шоке округляю глаза.

· — Какую дарственную? Вы о чем вообще? — хрипло переспрашиваю.

· — Не тупи Ира. Я говорю о твоей квартире в которой ты не живешь. Ты делаешь дарственную на мое имя, а я говорю с сыном. — спокойно рассуждает. Словно о погоде говорим. Сглатываю горький ком.

Прекрасно понимаю, что не стоит идти у нее на поводу. Я все равно не получу желаемого. Это развод чистой воды. Семейка Мошенников. Прикрываю глаза.

Угораздило же меня вляпаться.

· — Я сейчас не могу написать дарственную. — делаю глубоки вдох, руки дрожат. — Я в больнице.

· — Когда тебя выписывают? — участливо интересуется. Видимо решила, что оформление желанной дарственной у нее в кармане.

· — Сказали еще дня три, может четыре я точно буду под наблюдением. — прикрыв глаза, решаю не врать.

· — Как только дарственная будет у меня, я поговорю с Сергеем. И мы, все решим. — сказав, не прощаясь сбрасывает вызов.

«Мы все решим». Хочется взвыть. Решат они.

В моем телефоне есть очень полезная функция. Запись разговора. Я тут же отправляю файл Роме. Пусть послушает.

Манукян еще пожалеет. Обязательно. Матвей ему не принадлежит. Он никак не сможет доказать, что просто забрал сына. По документам у Матвея только один отец и это Рома. На мое счастье, об усыновлении никто не знает.

Я посажу тебя Манукян, костьми лягу, но посажу. Через пару минут мне приходит смс от мужа.

· — Принял. И уже отправил Ксюше на разработку. Мать тоже пойдет как соучастник. Как ты родная?

· — Нервно. Но я держусь.

· — Люблю тебя.

· — И я люблю.

Не находясь рядом с мужем, я всегда чувствую его заботу и поддержку. Всегда! Каждый раз, засыпая в объятиях мужа, спрашивала, за что Рома был мне послан. Любимый мой… Заслужила ли я свое счастье.

Зажмурилась. Мое. Не отдам. Всеми силами держаться буду.

Стиснув зубы, пообещала себе справится со всем. Я стойко, можно даже сказать спокойно проходила все назначенные процедуры. Соблюдала все назначения врача. И ждала выписки. Мне хотелось поскорее вернуться домой. Родные стены лечат, придают сил.

Врачи, надо отдать им должное, делали все возможное, чтобы сохранить жизнь моему маленькому. Они работали, как слаженный единый организм, который без сомнений пошел нам с малышом на пользу. Всю жизнь я буду им благодарна. За их труд.

Когда в палату заглянул мой врач- Александр Одерович- для того, чтобы проверить все показатели, который отметил дежурный врач, анализы крови, давление, ктг. Я напряглась. Когда он попросил следовать за ним в кабинет УЗИ.

— Не волнуйтесь Ирина. Я буду присутствовать на УЗИ.

— Если все будет хорошо, меня выпишут? — с надеждой в голосе спрашиваю.

— Никаких если. — строго смотрит на меня, пристыженно опускаю глаза. — Конечно мы вас выпишем. Пора уже освобождать палату.

— С большой радость. — заходя в кабинет, тараторю я.

УЗИ нас всех порадовало. Мой мальчик с радостью продемонстрировал себя со всех сторон. Вальяжно посасывал пальчик, и перебирал ножками. Мое состояние было стабильным, собрав консилиум, меня решили выписать домой.

И вот наступила долгожданный день выписки. Рома попросил Илью забрать меня и отвести домой. Меня взволновало растрепанный вид Ильи.

Под глазами черные круги, небритая щетина, еще пару дней и будет борода. Я даже думать не хочу, как же сейчас выглядит мой муж.

Покидая пределы больницы, я шептала про себя благодарности богу и врачам за спасение нашего малыша. Илья же приехал с пухлыми конвертами, и каждого доктора и мед сестер поблагодарил отдельно.

Удаляясь все дальше от больницы, проговаривала про себя, чтобы все наши беды поскорее закончились.

Я отчаянно, до дикой боли в груди, желала этого.

Время шло, я сидела дома и умирала от беспокойства. Корила и ругала себя, ведь если бы я не пошла на эту прогулку, ничего бы не случилось. Мне казалось, прошло кучу времени. А Рома так и не нашел Матвея. На меня нахлынул такой животный страх, словно в данный момент я не принадлежала себе. Мне так хочется надеяться, что моего ребенка найдут. Они обязаны его найти. Ну почему так долго нет никаких вестей. Все молчат. И это еще больше раздражает меня, убивает.

А что сейчас делает мой мальчик? Жив ли мой ребенок? Все ли с ним хорошо? Может с ним что-то случилось. Где он?

Столько вопросов. Где бы найти ответы. Пошла вторая неделя. Десять гребанных дней. Десять дней, как моего сына украли.

Я знаю только то, что Рома сам выехал на поиски Матвея. Но сколько еще продлятся эти поиски. Я взвыла от безысходности. Зарыдала в голос прикусывая ладонь. Хотелось кричать, просить, умолять. Верните, верните мне моего мальчика, моего ребенка.

Повернулась на бок, расплакалась. Что делать мне?

В животике настойчиво толкались. Погладила, успокаивая, он тоже переживает вместе со мной.

Ни желания, ни сил не было куда-то ходить. Даже не могла заставить себя просто погулять, подышать свежим воздухом. Я словно затворница сидела дома, в ожидании новостей.

Хоть врач и настоятельно просил вернуться к прежней жизни. Я не могла себя заставить.

На следующее утро мой телефон так же молчал, я уже не ждала ничего хорошего. В душе опустошение, вперемешку с тотальной безнадёгой. Я молча смотрела в потолок.

Голова показалось ужасно тяжелой. Опустилась на кровать, накрывая себя одеялом. Как хочется заснуть, а проснувшись понять, что все что было, всего лишь страшный сон. Всхлипываю. Как там мой сыночек. Кормили его, может его вообще обижают, а я тут лежу, и ничего не делаю. Прикусила кулак, слезы градом льются по щекам. Мне физически больно. И если бы не ребенок, толкающийся в животе, наверное, уже бы умерла.

Только беременность держит меня на плаву.

Резкий звук заставил меня дернуться. Привстала, растирая заплаканное лицо руками. Вскинув голову, смотрю на часы. Я проспала три часа. А такое ощущение, что на минуту глаза прикрыла.

Не смотря в глазок, открываю дверь. Мама влетает как ураган, снося все на своем пути.

— Да, чтоб он сдох, вместе со своей матерью, урод, паскудник, тварина. — всплескивает руками.

Стаскивает с себя куртку и сапоги. Ее всю трясет. А она еще не знает о звонке Любовь Михайловны, и дарственной. Даже боюсь представить ее реакцию.

— Аминь. — киваю. Тут я согласна с мамой на все сто.

Плохо, наверное, кому-то желать лютой смерти. Но мои чувства и эти желания, не от хорошей жизни.

— Вот же хорёк плешивый. — негодует мама. — Выродок пиявки. Где Рома? — осматривает пустую квартиру.

— Его нет, давно. — всхлипываю. Привычным движением вытираю щеки. — Просил не волноваться и не ждать. Сказал вернется только с сыном.

— Значит вернется с Матюшей. — припечатывает ладонью по столу. — Ты хоть ела что ни будь? — осматривает меня с ног до головы.

— Не хочется. — качаю головой, усаживаясь на диван.

— Надо. В твоем положении голодать никак нельзя. О себе не думаешь, подумай о ребенке. — мама настежь открывает холодильник и недовольно прицокивает.

Да, там пусто. Совсем.

— Думаю. — прикрыв глаза, поглаживаю округлившийся животик. Мне в ответ требовательно пинают, отвечая.

— Вижу, как ты думаешь. Так, я в магазин, за продуктами. Карточку я у тебя возьму. Знаю, где лежит, не вставай. — захлопывает холодильник, и быстрым шагом, топает к двери.

Я сейчас вообще ни на что не способна. Апатия. Тотальная безнадега. Хочется разрыдаться в голос и долбануться об стену. Может так мне легче станет.

Эта боль в груди не проходит. Я то и дело проверяю телефон, Рома просил не звонить ему. Только в экстренных случаях. А то, что я почти сошла с ума от беспокойства и тревоги, считается экстренным случаем.

Есть такое состояние души, ЛОМКА.

Когда ты сидишь и не знаешь, куда деться от самой себя. Когда плохо настолько, что дышать больно. Сидишь и пытаешься понять, в какой момент, все покатилось к чертям. Когда хочется просто исчезнуть. Внутри воронка, необъятных размеров. Словно внутри тебя маленькая, беззащитная девочка, бьющаяся в истерике.