Тайны нашего подъезда, или Несколько дней на самоизоляции

Я — то точно приду, а вот Графа придется уговаривать. И подыскать ему из одежды что-нибудь приличное… Да, к его аристократической бледности отлично подойдут светлые тона!

ГРАФ.

Моему чернокожему соседу явно от меня что-то нужно. Потому как весь вечер он — сама любезность! И чай мне предложил, и печеньки. И даже — коньяк, который был жутко дорогущим. Его Эндрю подарили на новый год, а продуманный Эндрю берег его, чтобы дать в качестве взятки, если не сдаст какой-нибудь экзамен. И ночевать меня в квартиру он затащил чуть ли не силой. Я всю ночь ворочался, уже отвыкший от мягкой кровати, а утром ему отомстил!

А может, я злюсь на него просто потому, что боюсь. Боюсь, что он уйдет жить к своей Белоснежке и бросит меня. Как до этого бросила меня моя Тома…

Радует только одно: Арина больше не мучается.

ЭНДРЮ.

Честное слово, я хотел включить Марте что-то нежное и возвышенное! Но Граф словно взбесился! Всю ночь не спал, а утром упал на ноутбук, случайно (я надеюсь!) включив своей костлявой рукой на ноутбуке вот это:

— В твоииих глазах, — пела в ноутбуке группа "Бандэрос", — черти заводят румбу, и вот уже джинсы летят на тумбу, и соседи кричат: "Что за шум, блин!"2.

Интересно, а гадание сегодня сбудется?

ПЕНСИОНЕР.

С Любой мы, конечно, были знакомы. Именно я был тем спецназовцем, готовым ради доброй и умной бухгалтерши Любы на все.

Нет, между нами не было романа. Просто мы все обожали ее по-человечески. А потом, когда я уже стал инвалидом и прочно сидел в инвалидном кресле, именно она ходила меня навещать, принося с собой невероятных размеров баулы со свежеприготовленной едой. Именно тогда она и познакомилась с Борей.

И все же я удивился, когда однажды ночью в мою дверь позвонила Люба. Рядом с ней стояла молоденькая девушка, у которой, судя по виду, был нервный срыв, грозящий перерасти в серьезное психическое заболевание, поскольку она рыдала и тряслась не переставая.

Я посмотрел на Любу — мы понимали друг друга и без слов.

— Вот! — торжественно сказала она. — Новая жертва для моего птенчика. Правда, она прелесть?

Я вздохнул и ничего не ответил. Вместо этого просто потянул девочку на себя.

А Борька — дурак! Гадает, кто из нас с Любой злодей. И не может понять простую истину. Злодеев может быть и двое…

БОРЯ.

Видимо, на небесах тоже все моногамны. Иначе за что они так надо мной издеваются?!!

Когда я пришел с работы, Любушка — как примерная жена — уже накрывала на стол.

— Руки мой, Боренька! — крикнула мне из кухни Люба. — Котлетку тебе положить?

Есть я хотел ужасно. А от котлет шел умопомрачительный аромат, потому как приготовление пищи было главным Любиным козырем. И все-таки, что-то насторожило меня в первую секунду!

— А где Инга? — спросил я, оглядевшись. И сразу же отметил, что ее куртка и ботинки (как и в случае с Ариной), а также спортивная сумка, закрытая на замок, остались на месте.

— Соседка приходила днем. Марина Сергеевна. Попросила Ингу постричь ее пуделя. Не волнуйся, Боренька! Пострижет — вернется. Котлетку положить тебе?

Я сел на стул, и в глазах у меня потемнело. От котлет отказался — некстати вспомнилась включенная недавно Эндрю песня, как "ели мясо мужики"3. Но самое главное — я точно знал, что Люба мне врет! Никакого пуделя у Марины Сергеевны быть не могло, потому что у Славочки — сильнейшая аллергия и на собачью шерсть, и на собачью слюну.

***

Марину Сергеевну он застал чудом. Она стояла в подъезде и запирала ключом свою дверь. Рядом с ней стояла большая спортивная сумка.

— Марина Сергеевна.

Она посмотрела на него и покраснела.

— Чего тебе, Борь? Я тороплюсь. Меня Славочка в машине ждет.

Марина Сергеевна водила машину.

— Уезжаете? — настороженно спросил он.

Марина Сергеевна поправила оттопырившийся карман своей куртки и снова покраснела.

— Уезжаю. Решили с внуком на дачу переселиться. Чего здесь сидеть, самоизоляция же. Ходить никуда нельзя…

— В марте на дачу?! — удивился он. Это был первый звоночек.

— Ну… Славочке надо репетировать. Любовь Михайловна договорилась, чтобы его взяли на всероссийский конкурс гармонистов! — На этих словах она перестала краснеть и заулыбалась. — Мы об этом так сильно мечтали! А у нее, оказывается, и в жюри связи есть! Но побеждать мы будем честно, ты не думай! И на дачу для этого едем — чтобы там репетировать и никому не мешать!

Это был второй звонок. Могла ли Марина Сергеевна — музыкант и педагог со стажем — убить Ингу ради музыкальной карьеры ее внука? Однозначно — могла! Ради Славочки и ради музыки эта интеллигентная женщина пойдет на все! А может, убила ее Люба? А Марине Сергеевне дала задание просто вывезти труп? Скинет она его где-нибудь в сугробе — и поминай, как звали. И что же у нее в кармане, который она так старается прикрыть от него?

— А что, Марина Сергеевна, собаку вы с собой на дачу возьмете?

— Какую собаку, — отмахнулась она. — Ты же знаешь — у Славочки аллергия…

Знает. Поэтому-то и спрашивает…

— Ну как же… Вы же Ингу звали пуделя постричь? Или нет?

Вот теперь она уже побледнела, и в глазах ее появилась паника.

— А… Да, да… Звала. Борька, мне некогда, отстань! — Она взяла сумку и направилась к выходу.

Звонок третий! И четвертый одновременно! Потому как, пока она наклонялась, Боря успел заметить, что же торчало из ее кармана.

Это были Ингины парикмахерские ножницы.

Вот теперь сомнений у него не осталось. Марина Сергеевна поехала прятать тело и улики за Славочкино музыкальное будущее!

МАРИНА СЕРГЕЕВНА.

А Боря был прав! Марина Сергеевна ни за что бы не решилась на это, если бы не Славочка. И не будущее ее непутевого сына — вахтовика. Любовь Михайловна умела убеждать и расставлять приоритеты. И найти аргументов против, Марина Сергеевна просто не смогла.

Борьку ей было жаль. Немного, самую малость. Поэтому она все же остановилась. Подошла к нему, тронула его за руку и сказала:

— Ингу забудь. Так будет лучше. Пойми — ее больше не вернешь! Живи своей жизнью. С Любой, если она согласится остаться с тобой, ты не пропадешь. — Она вздохнула. Печально, искренне сочувствуя ему. — А Инги здесь больше нет!

БОРЯ.

Ноги у него подкашивались, и он отлично осознавал, что, возможно, это его последний день жизни. Люба смотрела на него с интересом, но вопросов не задавала. Поэтому Боря спросил сам:

— Меня ты тоже убьешь? Как Арину с Ингой?

Он ожидал услышать что-то вроде: "Да ты что, Борька! Ты все не так понял! Они живы и ничего страшного с ними не случилось!".

Но услышал абсолютно другое.

— Я подумаю, — сказала Любовь Михайловна, глядя на него как кот на бьющуюся в конвульсиях мышь.

ПЕНСИОНЕР.

Каждую мою девушку Люба называла "новой жертвой" (был такой сериал, то ли бразильский, то ли мексиканский). Она почему — то считала, что устоять перед моей силой и обаянием невозможно, поэтому искренне жалела девочек — мотыльков, которые летели ко мне, как к огню.

Вот только она забыла, что теперь все не так!

— Она плачет постоянно! — серьезно сказала Люба. — Игорь, я не знаю, что делать! А если она с собой покончит? А Борька на нее даже внимания не обращает!

Кто бы сомневался! Такой своими закидонами ее до психушки легко доведет. А то и хуже, права Люба. Я был хорошим психологом, мне все об этом говорили. Не по специальности, это мой врожденный талант. Поэтому привела она ее по адресу. Арину я усадил на кровать, сам сел рядом с ней. Начать работать можно и не разговаривая.

— С рукой что? — спросил я Арину. Но ответила Люба.

— В коридоре гвоздь торчит. Пока я ее к двери тащила, она на него оперлась, проткнула руку. Вон кровь как хлещет! Говорю тебе — она от стресса ничего не соображает, и ничего не видит перед собой…

Пояском ее халата я перетянул руку. Он тут же весь пропитался кровью. Параллельно я смотрел девочке в глаза, пытаясь ее успокоить. А еще соображал. А Люба-то хитрит! У нее же всегда все ходы наперед просчитаны!

— Конкуренток устраняешь? — догадался я.

— Подумаешь, — фыркнула Любовь Михайловна. — Кто виноват, что они — молоденькие и глупые, а я — умная и не старая! Да ты посмотри на нее! Она от одиночества мается, ты — тоже! И живешь как сыч, как пенсионер, хотя тебе всего тридцать семь…

— Я и есть пенсионер, — напомнил я.

— Ой, брось Игорь. Жизнь продолжается! Еще должен мне будешь. Пожили бы вы вместе, посмотри, как она тебе подходит!

Я посмотрел. Арина глядела на меня испуганно, но больше не рыдала.

Я вздохнул.

— Со второй конкуренткой что делать будешь?

— Разберусь, — ответила Люба. И я в этом нисколько не сомневался.

— Помочь?

— С этой помоги. Правда, Игорь, присмотришь за ней? Я же могу на тебя рассчитывать и не волноваться за нее?

В этом вся Люба — коварная, расчетливая и … великодушная! Готовая устроить судьбы всех окружающих. Вот только в своей жизни она никак не может разобраться…

— А сама что будешь делать? С ним останешься?

— Не знаю, Игорек! В любом случае, он обнаглел до безобразия, и его надо немножко проучить… — Люба встала со стула и дернула с Арины окровавленный поясок.

Уже выходя из квартиры, она вновь шепнула:

— Будешь должен!

Я посмотрел на Арину и прижал ее к себе. А ведь и вправду — буду должен!

Но быть в долгу я не привык. Поэтому позвонил своему отцу, бывшему когда-то отличным снайпером. И, разумеется, тоже готовым ради бухгалтерши Любы на все…

БОРЯ.

— За что ты так с ними? — спросил он, едва дойдя до стула. Ноги его совсем не держали.

— Ариночка так плакала… — Это Люба сказала с таким сочувствием, будто была простой добродушной пятидесятилетней женщиной, а не жестокой убийцей. — Мне было так жалко ее! Даже Инга пыталась ее успокоить, и за это Ингу я уважаю! А тебе было наплевать на нее! Ты все время курить бегал, а она чуть ли не в голос выла!

— И поэтому ты убила ее? Из жалости?

— Ты, Боря, либо — полнейший дурак, либо — очень жестокий человек.

Это она ему еще говорит о жестокости!

— Арину надо было спасать. Вот я и отвела ее к Игорю.

Игорь… А кто это?

— Это тот пенсионер?

Люба кивнула.

— Ты ведь, Боря, даже забыл, как мы с тобой познакомились. А я к нему приходила. Я же у них бухгалтером работала несколько лет. А когда с ним несчастье случилось — я его навещала. И каждую субботу, перед тем, как к тебе приходить, я к нему заходила. И в другие дни иногда. И Арину я видела. Глаза закрывала, думала — само решится. Думала — выберешь все-таки… Ингу не видела, ты же, я так понимаю, сам к ней чаще ездил. А про Арину знала… Я бы простила тебя, Боря, если бы тебе не было настолько на нее наплевать…

Жива! Значит — она жива?

— Что с ней?

Люба усмехнулась.

— Да уже все хорошо. Я ее жизнь устроила. И Игорька, кстати, тоже! А без меня бы маялись поодиночке…

— А Инга?

ПУДЕЛЬ.

Первые дни после вахты я всегда спал, как убитый. А мама кружилась вокруг меня, словно коршун, вздыхала, глядя на мои отросшие волосы (за время вахты они, и правда, скатывались под шапкой, словно воронье гнездо), на грязь под ногтями и обгрызенные заусеницы.