Порочное обещание

Раздается еще один выстрел, и еще, и звуки криков и ругани на русском и итальянском. Звук родного языка моего отца заставляет меня поднять голову, даже когда я сворачиваюсь в тугой комочек в углу маленького шкафа, в ужасе от шальной пули, пробивающей дверь. Выстрелы теперь раздаются быстрее, и я чувствую, как комната сотрясается, когда тело сильно ударяется о стену, и слишком близко к моему укрытию для комфорта. Кто бы ни приехал, они итальянцы. А это значит, что они, должно быть, знали моего отца.

Я прижимаюсь лицом к ковру, слезы страха и замешательства текут по моему лицу. Я не хочу умирать здесь, вот так, в отчаянии думаю я. Я также не хочу, чтобы меня продавали в какую бы то ни было схему торговли людьми, которой руководит Братва. Но больше всего на свете я просто хочу жить. Этот простой факт никогда не поражал меня так отчетливо, как сейчас, когда я вдыхаю аромат гостиничного ковра, когда звуки выстрелов эхом отдаются прямо за дверью.

Кажется, это длится вечно. Я потеряла всякий счет времени, когда в комнате внезапно воцаряется тишина, и я чувствую, как мой желудок скручивается узлом, когда я задерживаю дыхание, ожидая новых кадров. Но они не приходят. Секунду спустя дверь в чулан открывается, и внутрь проникает свет. Я приподнимаюсь на связанных руках, моргая, когда смотрю вверх. Там стоит мужчина, темноволосый, а не блондин, его белая рубашка забрызгана кровью, а в руке пистолет.

Боже мой, он чертовски великолепен, это последняя нелепая мысль, которая проносится у меня в голове, пока я шатаюсь, опасно наклоняясь в одну сторону. И затем, когда мой спаситель мрачно смотрит на меня сверху вниз, я теряю сознание от страха.

ЛУКА

Каждый раз, когда я встречал Софию Ферретти, она была в слезах. Последний раз это было на похоронах ее отца, когда она была круглолицей двенадцатилетней сопливой девчонкой. Теперь она выглядит совершенно по-другому. Она сбросила детский жирок, и ее волосы стали платиново-светлыми, а не темно-каштановыми, без сомнения, обесцвечена. Что-то, чему я положу конец, как только мы поженимся. Как и восемь лет назад, ее лицо красное от слез, но в моей голове только одна поразительная мысль, когда я впервые вижу Софию Ферретти совсем взрослой.

Она ослепительно прекрасна.

— Лука.

Голос Дона Росси врывается в мои мысли.

— Там один все еще жив.

У меня скручивает живот. Я не хочу больше никого мучить. Я хочу забрать Софию отсюда. Настойчивость этой мысли поражает меня. Я не хочу заботиться о ней. Но в этой комнате, где пахнет порохом, кровью и смертью, все, о чем я могу думать, это о том, что она не должна очнуться и увидеть это. Выражение ее глаз перед тем, как она потеряла сознание, это не то, что я скоро забуду. Она была похожа на перепуганное животное, попавшее в капкан, это подходящее описание ситуации, в которой она находилась до нашего приезда.

— Я хочу забрать отсюда свою невесту, — спокойно говорю я, поворачиваясь к Росси. — Я не хочу, чтобы она видела тела.

Росси смотрит на меня с любопытством.

— Я думал, тебе насрать на нее.

— Я не знаю… — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Но я бы предпочел, чтобы ее первое впечатление обо мне не было…таким. — Я обвожу рукой комнату. Повсюду тела, стены забрызганы кровью. Пулевые отверстия на нескольких поверхностях.

Росси бросает взгляд на выжившего русского. На его лице вызывающая усмешка, и мне кажется, я смутно узнаю его, хотя и не знаю его имени. Один из бригадиров Виктора, если я правильно помню.

— Бруно справится с ним, — говорит он наконец. — Уведи Софию отсюда.

— Спасибо. — Я уважительно киваю, помня, несмотря ни на что, что Росси — Дон, глава семьи. Мне может дорого обойтись спорить с ним так, как я только что сделал, и я не уверен, почему я рискую этим. Все ради Софии, чтобы она была избавлена от вида крови и мертвых тел?

Шагая к шкафу, я подхватываю Софию на руки. Она кажется очень легкой, ее голова опускается на мое плечо, лицо белое, как бумага, и бескровное. Я делаю мысленную заметку позвонить врачу, который выезжает на дом к семье. Если эти собаки хотя бы подняли на нее руку…

Когда ее голова наклоняется на свету, я вижу, что по крайней мере один из них сделал это. Ее нижняя губа разбита, и там и на подбородке засохла кровь. На ее щеке образуется слабый синяк, и горячая, обжигающая ярость поднимается в моей груди, когда я прохожу через комнату с Софией на руках. Я не пожалел ни об одном русском, которого убил сегодня вечером, и теперь я рад этому. Мысль о том, что один из них ударил ее, наполняет меня незнакомой, почти первобытной яростью.

Это тревожное чувство.

Всю свою жизнь я взял за правило заботиться только о своей работе, своем положении и своем богатстве. Смерть моего отца преподала мне урок, который сослужил мне хорошую службу, каждый член семьи живет жизнью, которая может закончиться в любой момент. И не только мужчины. Наших женщин могут убить, похитить, использовать в качестве пешек против нас. Я видел, как унижали мужчин, которые нарушили кодекс молчания, потому что поверили угрозам в адрес своих жен или детей. Любить кого-то означает потерю контроля. Это означает, что у вас что-то могут отнять, и вы ничего не можете с этим поделать. Это не то, что соответствует тому, как я решил прожить свою жизнь.

Я осторожно укладываю Софию на заднее сиденье машины, занимая место напротив нее. Откинувшись назад, когда машина выезжает на движение позднего вечернего Манхэттена, я наблюдаю, как слегка поднимается и опускается ее грудь в обтягивающем черном платье, которое на ней надето, изучаю бледный оттенок ее лица, изгиб розовых губ в форме бантика. Вокруг ее рта все еще виднеется слабое пятно от помады, но теперь это ее цвет, теплый, розовый и мягкий. Это заставляет мой член подергиваться, слегка твердея, когда я позволяю своему взгляду скользить по ее распростертому телу, и я на мгновение думаю о том, каково это, иметь ее своей женой в моей постели.

Она больше не ребенок. Она женщина, и удивительно красивая. К завтрашнему вечеру мое кольцо будет у нее на пальце, и не пройдет и недели, как она станет моей невестой во всех отношениях. София, возможно, и не знает, что будет дальше, но еще никогда не было женщины, которая отказалась бы от моей постели. Я сбился со счета, сколько их у меня было, и все же очарование нового тела для исследования, новых губ на вкус никогда не теряло своей привлекательности. Я никогда не хотел ограничивать себя одной женщиной, и одна из многих привилегий моего положения и богатства заключается в том, что меня никогда не попросят об этом. Жены мафиози знают, что их мужья неверны. Все, чего они просят, это осмотрительности, и, будучи джентльменами, мы даем им это. Но, глядя на лицо Софии в падающем свете, я чувствую то, чего никогда раньше не испытывал, собственничество, от которого мне становится не по себе. Потребность не только в удовольствии от женского тела, но и во всем остальном.

Когда Дон Росси сказал мне, что ее похитили, очевидным ответом было отправиться за ней. София, слишком ценный актив, чтобы оставлять его в руках русских, выбор всегда был в том, чтобы спасти ее или полностью уничтожить. На первый взгляд, легко сказать себе, что бойня, которую я только что устроил, была частью моей работы по охране территории семьи Росси, территории, которая в конечном итоге перейдет ко мне.

Но в глубине души я знаю правду.

Мертвая Братва в том отеле лежит в собственной крови не из-за необходимости защищать территорию. Я убил их, потому что они забрали то, что принадлежало мне.

* * *

Доктор Карелла уже ждет, когда мой водитель заезжает в гараж. Я никогда раньше не задумывался об этом, но впервые я рад, что врач, который выезжает на дом к Дону Росси, его коллегам и их семьям — женщина. Росси думал, что поступил очень прогрессивно, когда выбрал ее нашим личным врачом, но в данный момент меня не волнует оптика этого. Мысль о том, что другой мужчина прикасается к Софии, осматривает ее, заставляет меня снова напрячься. С этого момента единственным мужчиной, который прикасается к ней, черт возьми, который даже смотрит на нее, буду я.

У меня нет времени изучать эти новые ощущения, да и не особенно хочется. Вместо этого я просто вытаскиваю Софию с заднего сиденья машины и направляюсь к частному лифту, который поднимет нас в мой пентхаус, а доктор следует за мной по пятам. Она не задает вопросов. Доктор Карелла сохранила свою работу и свою жизнь, работая так фамильярно с семьей, потому что она знает, что такое конфиденциальность, и она знает, что ей лучше иметь меньше информации, а не больше. Итак, когда я укладываю Софию на кровать, она просто ободряюще улыбается мне и спокойно говорит:

— Мистер Романо, выйдите из комнаты, пока я осматриваю ее, пожалуйста. Я позову вас через несколько минут, когда закончу.

Моя немедленная реакция — отказаться. При виде нежного тела Софии, распростертого на моем черном покрывале, что-то сжимается глубоко внутри меня. Она выглядит очень бледной, очень хрупкой…очень хрупкой.

Это не должно волновать меня так сильно, как это происходит.

— Мистер Романо, — подталкивает доктор. — Лука.

То, что она произносит мое настоящее имя, наконец выводит меня из задумчивости.

— Хорошо, — рычу я. — Но не занимай слишком много времени.

Я выхожу из комнаты, чувствуя, как напрягся каждый мускул в моем теле. Мои руки сжаты по бокам, и я высвобождаю их, быстро направляясь к стеклянному окну от пола до потолка на одной стороне моей гостиной, стараясь не думать о том, как София выглядит в моей постели. Каждый дюйм ее тела, от нежного бледного лица до стройного тела и ореола золотистых волос вокруг головы, напоминал о спящем ангеле, спасенной принцессе, о чем-то невинном, чистом и прекрасном.

Вот почему ты не имеешь права жениться на ней.

Я далек от всего этого, тем более от всей этой ванили. Я пытал мужчин, я убивал их, я трахал столько женщин в этом городе, сколько мог достать, и вплоть до этого самого момента у меня не было ни малейшего намерения останавливаться. Чтобы сохранить свой город и свою территорию, мне придется пытать и убивать еще больше людей, и ничто во мне не противится этому ни на секунду. Но в данный момент я чувствую себя обязанным проливать кровь не из-за своего места во главе этого города.

За Софию.

Я никогда не задумывался ни об одной женщине, к которой прикасался. Мои отношения с ними заканчивались в ту же секунду, когда я выбрасывал презерватив или наблюдал, как они глотают мою сперму. Я также не ожидал, что буду думать о Софии, после того дня, когда мы обменяемся клятвами, которые защитят ее, и завершат наш брак. В конце концов, один раз, это все, что необходимо для того, чтобы сделать его законным. Один раз удовлетворил бы любое затаенное любопытство о том, какой женщиной она выросла. Может быть, еще несколько раз в нужное время месяца, если я решу, что хочу детей. Но дети никогда не были частью этого плана. Мое место должно перейти к сыну Франко, когда я умру, если Катерина подарит ему его.