Порочное обещание

Лео вздрагивает.

— Я дам тебе адрес. Они держат ее в принадлежащем им отеле с другими девушками, теми, кто…

— Мы знаем все о бизнесе Виктора, Лео. Мы здесь сегодня не для этого. — Я киваю мужчине, стоящему рядом с Росси, моя челюсть напряжена. — Узнай адрес, заткни ему рот кляпом и свяжи его. Он идет с нами на случай, если он все еще лжет и нам придется срезать еще несколько ногтей, чтобы докопаться до правды.

Я разворачиваюсь на каблуках, выходя на прохладный ночной воздух. Я вдыхаю, и даже вонь доков предпочтительнее близости к потеющему, истекающему кровью, писающему мужчине на складе. Позади меня раздаются шаги Дона Росси, и я оборачиваюсь.

— Ну?

Выражение его лица не читаемо.

— Если она в том гостиничном номере и все еще жива, ты знаешь, что это значит.

— Я выполню свой долг.

— Ты уверен в этом? Знаешь, всегда есть выход. Тебе не обязательно жениться на этой девушке.

Я думаю об альтернативе. Росси не оставит ее в живых, чтобы русские снова попытались использовать ее в качестве рычага давления. Если я откажусь жениться на ней, София станет не более чем обузой, от который нужно будет избавиться. Я очень хорошо знаю Дона Росси, он не дрогнет при этом. Я все, что стоит между ней и двумя одинаково ужасными выборами: быть проданной русскими или убитой человеком, который когда-то нанял ее отца. Самое последнее, чего я хочу, это жена. Но я не буду нести ответственность за нарушение обещания моего отца.

Плотно сжав губы, я мотаю головой в сторону "таун кара", где связанного Лео с кляпом во рту запихивают на заднее сиденье. В машине прямо перед ним скапливается группа вооруженных до зубов солдат, готовых взять штурмом отель, в котором удерживается София.

— Поехали, — натянуто говорю я, не глядя на Росси, направляясь к машине.

Теперь ее жизнь в моих руках. И я точно знаю, что планирую с этим делать.

СОФИЯ

Я просыпаюсь в постели. Первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я открываю глаза, это то, что я чувствую себя более комфортно, чем можно было ожидать. Подушки и пуховое одеяло на ощупь мягкие, а в комнате пахнет лавандой. Мое тело, надо сказать, болит на протяжении каждого дюйма.

Я пытаюсь сесть, откидываясь на подушки, и именно тогда я полностью прихожу в себя, когда понимаю, что мои руки связаны над головой, привязаны к изголовью кровати.

Боже мой. О, мой гребаный бог, меня похитили…

Я кричу, звук наполняет комнату, когда я кричу во всю мощь своих легких, извиваясь так и этак, пытаясь ослабить путы на моих руках. Поворачиваясь направо, я вижу мужчину, сидящего в кресле с подголовником у окна, его лицо слегка забавляется, когда он наблюдает за моей борьбой.

— В этом нет смысла, — говорит он с сильным акцентом, когда я на мгновение перестаю кричать, задыхаясь от шока. — Ты можешь кричать сколько угодно. Виктор владеет этим отелем и всеми, кто в нем находится. Все, чего ты добьешься, крича, это испортишь то, что, я уверен, является прекрасным голосом. И тогда твоя продажная цена будет намного ниже. Тебе это не понравится.

Цена продажи? Мое сердце колотится в груди так сильно, что причиняет боль. Я осматриваю себя, страх пробегает по позвоночнику и превращает мою кровь в лед, но я все еще одета. Мужчина ухмыляется.

— Никто тебя не трогал, малютка. Ты слишком ценна для этого.

В его голосе слышится нотка разочарования, и это вызывает у меня еще одну дрожь.

— Что вы имеете в виду, цена продажи? Кто меня продает? Куда?

— Теперь ты собственность Виктора Андреева. Наш босс, авторитет. Что касается того, куда или кому… — мужчина пожимает плечами. — Тому, кто предложит самую высокую цену, малютка. Может быть, шейх. Может быть, какой-нибудь бизнесмен. Кто знает?

— Прекрати, блядь, называть меня так, — шиплю я, снова дергая за веревку на своих запястьях. — Я не твоя гребаная малютка, что бы это, блядь, ни значило.

Мужчина внезапно встает, пересекает комнату и подходит к кровати. Я пытаюсь отстраниться, но он хватает меня за подбородок рукой, недостаточно сильно, чтобы оставить синяк, но достаточно сильно, чтобы причинить боль.

— Ты научишься держать свой хорошенький ротик на замке, пока в этом нет необходимости, — рычит он, впиваясь пальцами в мою щеку. — Или ты научишься сожалеть об этом. Мужчины, которые покупают девушек у братвы, не терпят наглости.

Я никогда не испытывала такого страха. Я чувствую, как мое сердце колотится в груди, все мое тело холодеет. Это душит. Но мне все же удается откинуть голову назад, собирая остатки влаги в моем пересохшем рту, чтобы плюнуть мужчине в лицо.

— Они тоже могут пойти нахуй, — шиплю я.

Он отшатывается. Я готовлюсь к пощечине, которая, я знаю, последует, но, прежде чем он успевает ударить меня вопреки здравому смыслу, дверь открывается.

Мужчина немедленно напрягается, отступая назад.

— Михаил. Она плюнула в меня…

— Сядь. — Человек, который вошел Михаил? — Это тот, из клуба. Человек с татуировкой орла, тот, кто похитил меня. Страх на мгновение сменяется гневом, когда я дергаюсь вперед, снова сопротивляясь, когда я смотрю на него.

— Ты, блядь, похитил меня! Ты знаешь, кто я?

Я никогда в своей жизни не рассматривала возможность использования этой строки. Я даже не знаю, значит ли это что-нибудь еще. Но в эти, самые ужасные моменты моей жизни, все, о чем я могу думать, это о том, что, если есть хоть малейшая возможность, что обращение к имени моего отца может спасти меня, я должна попытаться. Но Михаил только улыбается. На его лице появляется покровительственная усмешка, как будто он смотрит на кого-то очень глупого.

— Конечно, я знаю, кто ты, София Ферретти. Вот почему ты здесь.

Я ошеломленно смотрю на него.

— Я…

Вся надежда, которую я на мгновение почувствовала, покидает меня, оставляя ощущение слабости и опустошенности. Это было все, что у меня было, моя единственная карта для игры.

— Дело в деньгах? — Я снова пробую эту тактику. — Потому что, если это так, ты можешь их забрать. Я даже не хочу их.

— Мы знаем. — Михаил подходит ближе к кровати, глядя на меня сверху вниз. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной и уязвимой.

— Дело не в деньгах, София.

— Тогда что?

— Ты приманка, — просто говорит он. — Ты всегда была такой. Просто было неподходящее время выставлять тебя напоказ перед человеком, который, мы знаем, придет за тобой. Но теперь у нас есть то, что нам нужно.

— Ты ошибаешься, — говорю я так храбро, как только могу. — Никто за мной не придет.

Эти слова оставляют пустую боль в моей груди. Но, насколько я знаю, это правда. У меня никого не осталось. Ана, мой единственный настоящий друг, и она понятия не имеет, где я. Ана. От одной мысли о ней у меня на глаза наворачиваются слезы. Она сейчас ужасно волнуется, наверное, винит себя за то, что вообще повела нас в этот ужасный клуб…

— О, я могу заверить тебя, кое-кто придет. — Михаил проверяет свои часы, сверкающие золотые часы на его запястье, которые выглядят дорогими. — И он должен быть здесь с минуты на минуту.

Я слышу потрескивание, и Михаил подносит палец к уху, как будто с ним кто-то разговаривает.

— Да. Я слышу тебя. — Он кивает мужчине с другой стороны кровати. — Будь готов. Остальные снаружи. Они поднимаются.

— Кто там блядь поднимется? — Рычу я. Требую я. — Что, черт возьми, происходит?

Михаил разворачивается, сильно ударяя меня по одной щеке.

— Я думаю, что Антон должен был научить тебя лучшим манерам, — шипит он. — Для девушки с таким хорошим воспитанием у тебя грязный рот. Я думал, что твой отец научил тебя лучше. — Он холодно улыбается, поднимаясь на ноги. — Не волнуйтесь, я уверен, что человек, который тебя купит, будет слишком занят, чтобы говорить такие вещи.

Затем он наклоняется, развязывая путы, которыми я привязана к кровати, хотя мои запястья все еще связаны чем-то похожим на пластик, на застежку-молнию. Я начинаю сопротивляться в тот момент, когда он начинает поднимать меня с кровати, и он снова дает мне пощечину, сильную.

— Я не хочу оставлять следы, — говорит Михаил низким и угрожающим голосом. — Виктор будет расстроен, если под угрозой окажется твоя цена. Но ты должна успокоится

Я не буду. Полностью игнорируя его, я извиваюсь в его хватке, пока он не хватает меня за волосы и дергает мою голову назад так сильно, что у меня на глазах выступают слезы. Его взгляд скользит вниз, останавливаясь на крестике у меня на шее.

— Что это? — Свободной рукой он касается ожерелья, и я почти рычу на него, извиваясь, несмотря на его хватку за мои волосы, и отчаянно пытаюсь укусить его. Михаил ухмыляется.

— Я должен забрать это у тебя, я думаю. Шлюха не должна иметь такие красивые вещи.

Я мгновенно прекращаю сопротивляться. Я ненавижу себя за это, потому что знаю, что это именно то, чего он хочет. Но я не вынесу, если отнимут ожерелье моей матери. Даже если это означает подчинение этому ужасному человеку, на данный момент.

— Нет, пожалуйста, — шепчу я, ненавидя хныканье в своем голосе. — Пожалуйста, не забирай это.

— Если я оставлю это, ты будешь хорошей девочкой? — Покровительственный тон возвращается, и Михаил ухмыляется мне сверху вниз. Он играет на мне, как на хорошо настроенном инструменте, и он это знает.

— Да, — шепчу я, слезы текут из моих глаз.

— Хорошо. — Затем он тащит меня через комнату к шкафу. — Ты останешься здесь, пока мы не закончим. Меньше шансов, что тебя настигнет шальная пуля. Не двигайся, — предупреждает он, глядя вниз на мое ошеломленное и испуганное лицо. — Не пытайся сбежать. Ты покойница, если сделаешь это.

И с этими словами он закрывает дверь, оставляя меня в темноте.

* * *

В первые несколько секунд, которые я провожу в шкафу, я подумываю о том, чтобы проигнорировать приказ Михаила и попытаться сбежать в любом случае. Мои руки связаны, и я слышу, что в комнате все еще есть люди, будь то Михаил, или Антон, или другие, я не знаю, но всегда есть вероятность, что я смогу проскользнуть мимо них. Я пока не готова сдаваться.

Но потом я слышу первый выстрел за пределами комнаты, и мое тело превращается в лед. Раньше я думала, что мне страшно. Это ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас. Я живу в Нью-Йорке, я определенно слышала стрельбу раньше, но никогда так близко, и чтобы это было так лично. Что бы ни происходило за пределами этого чулана, это касается меня. И я этого не понимаю.

Михаил сказал, что кто-то придет за мной. Но я не знаю, кто. После похорон моего отца я редко видела мужчин в дорогих костюмах. Время от времени кто-нибудь приходил в нашу квартиру. Но с годами визиты становились все реже, а промежутки между ними увеличивались. Последний раз я видела одного из них в больнице, как раз перед смертью моей матери. Я предположила, что это был кто-то, кто оплачивал счета, но я была слишком измучена и убита горем, чтобы задавать вопросы или беспокоиться.

Мне всегда было интересно, имеют ли деньги к ним какое-то отношение. Это имеет наибольший смысл, но я не знаю, почему по прошествии стольких лет им все еще не все равно. Во что бы ни был вовлечен мой отец, пока был жив, это больше не имеет ко мне никакого отношения. За исключением того, что, по-видимому, это так и есть.