Хостел «Эконом»

* * *

— Парень. Приехали, парень.

Тяжелая лапа таксиста трясет плечо. Его голос сквозь сон кажется гулом, но не тем, который я слышал до падения в состояние вязкого, как мазут, сна.

Глаза открываются. Лицо мужчины скрыто под «пленочками», которые необходимо сморгнуть со зрачков.

— Сколько?

Потеряв интерес к таксисту, достаю из рюкзака небольшой мешочек, оттуда несколько купюр — остатки денег, большая часть которых ушла мимо кассы и меньшая из которых направлена на поиск её.

Протягиваю бумажки, которые приятно шелестят под пальцами и которых у меня практически не осталось.

Пока водила считает, закидываю персональное небольшое хранилище налички обратно в сумку, беру телефон, лежащий на бедре, и вылезаю.

Штормит. Не погоду. Меня штормит. Словно морская болезнь воплотилась на суше. Во мне.

Перед глазами подрагивающая действительность, в которой передо мной открывается вид на небольшую, с виду ужасную панельку с тусклой вывеской «Эконом».

— Сдачу возьми.

— Лучше купи себе пива, брат.

Я не смотрю в сторону таксиста. Его голос звучит сквозь вату моих мыслей, наполненных желанием бросить кости на кровать, чтобы переночевать, и после разобраться со всем дерьмом, меня сопровождающим.

* * *

— Хостел «Эконом». Желаете общую или личную?

— Личную.

Расплачиваюсь. Получаю ключ и иду к лестнице. Там, рукой опираясь о стену, поднимаюсь на этаж. Несколько лампочек подрагивают, задавая атмосферу, из которой — нутром — хочется бежать со всех ног, но мне нравится. В смысле, моему ощущению действительности нравится. Потому что напоминает склеп или гроб.

Кажется, я уже готов отправиться в путешествие в один конец. Но это мне только кажется.

Нахожу номер. Вставляю ключ, от которого несет дешевизной ящичка какого-нибудь стола, купленного на блошином рынке и содержащего в себе колонию паразитов.

За дверью воняет замкнутым пространством три на три или даже два на два. Без окна. С кроватью. Тусклой колбой со светом под потолком, свисающей на черном проводе. Вытяжкой под потолком. Удушьем июльского ада.

Раздаётся гром. Кажется, здание начинает трястись, как некая тварь. Словно это нечто обгадилось от громкого звука и готово забиться в угол.

Я же стараюсь не обращать внимания и бросаю рюкзак к ножке кровати. Жму на выключатель, чтобы запустить лопасть вытяжки. Та начинает гудеть под потолком. В помещении становится пусть и не терпимо, но уже не так невыносимо.

Закрываю саркофаг. Падаю на кровать. Треск и скрип стальной сетки под спиной бьет по мозгам.

Закидываю руки за голову. Некоторое время пялюсь в потолок. На лампочку, свет которой слегка подрагивает в такт раскатам грома и дрожи хостела «Эконом».

* * *

Кошмарный сон про окно с ясным небом, где на «спелой» траве моей головой играют в футбол, а после тело кормят свинцом, чтобы передать лицо червям, прерывает сам бог.

Иронично, не правда ли? Сначала он сотрясал дешевку раскатами своего гнева, а теперь сам спустился сюда, чтобы прогуляться по занюханным коридорам.

Отец. Абсолют. Эталон! Он в соседнем номере. Об этом я знаю по крикам девки, которую тот жестко трахает без зазрений совести и положив прибор на соседей, заполнивших своими телесами ровно вымеренные коробки для тел.

Такое чувство, что меня и других — таких же, как я, — для них нет. Только они. Вдвоем. Она и бог… который ни в коем случае не должен останавливаться.

«Может быть, потом я познакомлюсь с ним лично. Может быть, кто-то вскроет ему ебло. Может быть, все это произойдет публично. Может быть, нет. А пока несколько этажей напряженно ждут, пока он кончит, потому что она уже на предпоследнем из небес, чтобы после пасть на второй круг. С предпоследнего — на следующий после первого».

Гнев постепенно переполняет меня. Вместе с ним пропадает ощущение и восприятие звуков. Вместо этого перед глазами мелькает знакомая рожа, от которой воняет спиртом, — воспоминание о том, кто собрал флеш-рояль и тем самым сбил меня с ног… о скорой, которая не так давно фигурировала в этом походе к ней или дабы увидеть её… поговорить… пусть и говорить нам больше не о чем… ей — не о чем, я-то найду, что сказать.

— Такое чувство, словно скорая и сбила меня сегодня днем.

Дотягиваюсь до мобильника, что в очередной раз спародировал огненную птицу и восстал из небытия.

— Я почти в центре города.

Смотрю в разбитый экран телефона, изучая карту. Входящий вызов прерывает меня и мысли о планах на завтра. Я не собирался отвечать, само собой получилось.

— Алё, кто это?

Дыхание в трубку напоминает о фильмах про маньяков.

— Алё, говорите!

Смех врывается в похмельное состояние, вызванное то ли сотрясением, то ли солнечным ударом, то ли комбинацией этих двух. Смех неизвестного заставляет сердце вздрогнуть и провалиться на дно тела.

— Перестаньте сюда звонить.

* * *

Пытаюсь вспомнить, на каком этаже она живет. Делаю уже, кажется, сотый круг сверху вниз. Иуда водит меня за руку, заставляя мазать в последний миг перед нажатием клавиши звонка.

«Кто тебе важней? Я или спокойная жизнь?!» — Этот вопрос я хочу задать ей. Ради этого я здесь. Но все не так, как мне того хотелось бы.

Выбившись из сил, потеряв надежду вспомнить номер квартиры, выхожу из подъезда. Солнце бьет по макушке, практически вдавливая в асфальт. Заставляя чувствовать себя барахлом на стихийном рынке всякого чердачного мусора и хлама из кладовок, что раскидано по дороге. От этих мыслей отвлекает телефон.

— Привет, сыночек. Тебя, кажется, на работе потеряли.

— Я еще ненадолго тут задержусь. Если что, за свой счет. Короткий отпуск.

Не говорю о том, где именно «тут».

— Сам-то где сейчас?

— Да в разных местах я.

Увиливаю, потому что не хочу, чтобы она знала.

— Я рядом всегда. Ты мне хоть позванивай.

— Знаю, мам. Буду!

На несколько метров отхожу от подъезда той, к кому я приехал, с мечтой о её возвращении и стуке в нашу с ней дверь, а не мою в в этой её блядской панельке.

Перед глазами картинки того, как она открывает… или как я открываю… дверь нашей квартиры и встречаю её с чаем или вином… или она меня так же.

От понимания, что теперь это — неправда, до удушья сдавливает грудную клетку.

Спустя час возвращаюсь в тот дом, который помню, в тот подъезд, который знаю, но где не помню этаж и дверь.

— Проклятье!

Мой крик заставляет одну из личинок громко щелкнуть замком. Возможно, это сделала она, услышав мой голос.

— Прошу, не верь, что это я. Клянусь, что это я! А ты мне не верь… не закрывайся, когда я так близко и готов к тому, чтобы поговорить еще раз.

Путаные, не совсем сложившиеся образы того, что я хотел ей сказать, переполняют меня, делая похожим на хуевую шутку, казавшуюся хорошей.

— Кто тебе важней?

Самый неправильный вопрос, что только мог быть, потому что заставил бы её выбирать между мной и ей, и выбор был бы не за мной. Начинаю понимать это, наверное, слишком поздно. Похоронив под толстым слоем снега и льда последнюю тропинку к ней. Потеряв под пеплом сожженного моста ту узкую колею, которая оставалась как запасная.

К вечеру возвращаюсь в хостел. В ту же комнату. Посреди ночи меня будит вибрация телефона.

— Алё.

— Ха-ха-ха-ха-ха...

— Алё! Да кто это?

— Хорошие старые знакомые. Ты где, дружочек?

Страх обжигает меня заставляя подскочить на ноги.

— Ты кто?

— Ну ладно, я и так знаю где. Заваривай чаёк. Я почти за дверью.

* * *

Вернулся к ее дому и просидел на ступеньках весь день. Надеялся, что она выйдет и споткнется о мое тело, из которого потихоньку уходит жизнь. Но она так и не вышла. Ни она. Ни жизнь из моего тела.

Кажется, наблюдала за мной из окна, и поэтому не вышла. Вероятней всего, так и было.

Я — скопление неудачных мыслей. Я — источник ошибок. Я — враг себе. Я просидел весь день под палящим солнцем, словно мое желание не «вернуть её», а «превратиться в пепел».

По дороге в «Эконом» принял очередной вызов.

— Привет, родной

— Привет, мам! Я, может, перезвоню позже, занят пока.

— Мне тут звонили, ищут тебя.

— Кто?

— Друзья какие-то твои.

Проклятье. Я надеялся, что этого не произойдет.

— Что еще за друзья?

— Спрашивала — не говорят. Сынок, я волнуюсь за тебя. У тебя все нормально?

— Все в полном порядке, мам, не волнуйся.

Мама не должна волноваться, а вот я начал.

Не пойму, кто именно мне звонит. Есть догадки, но… но я надеюсь, что ошибаюсь, хотя… Все те занятые деньги… все те знакомства, в последнюю очередь проспонсировавшие это путешествие к ней, могли отправить по моему маршруту кого-то… кого-то, кому наплевать на мои проблемы… но не на деньги, которые были взяты в долг и пущены далеко не на покупку холодильника и стиральной машины в нашу с ней квартиру.

Несмотря на появившийся страх, покидаю бетонную камеру два на два или три на три, чтобы в очередной раз попытаться вспомнить, на каком этаже живет… она ведь тоже могла натравить на меня кого-то… Как это могли сделать и те «друзья», в глаза которых я не смогу посмотреть после этого. Чьих глаз я просто не увижу, потому что в этом нет никакого смысла. Если, конечно, за мной не пустили гончую.

* * *

Вновь весь день шарахался по подъезду. Это — мой Лимбо, из которого нет выхода. Мой необитаемый остров, мимо которого проплывают и пролетают спасательные морские и воздушные суда. Но вместо мыслей о спасении я думаю о ней и о тех злых и плохих, что могут наблюдать за мной в желании сломить… что наблюдают за моим грехопадением в уныние. Хотя какое падение? Нельзя упасть, когда ты уже на дне. Закопаться — да, но не упасть. И вот я закапываюсь. Как в могилу. И за этим наблюдают… и рано или поздно могут предложить помочь закопать побыстрее.

С этими мыслями, высушенный и опаленный зноем, под конец дня без сил возвращаюсь в комнату хостела «Эконом». Запираюсь. Сажусь в угол кровати и обнимаю колени. Телефон брошен на другой стороне решетчатого панциря, что скрипит от каждого движения.

Спустя несколько часов экран загорается. И я мог бы не отвечать, но… Уже нет смысла не отвечать.

— Алё.

— Эх-хм-хм-ха-ха-ха...

— А, опять ты.

— Да, я. Угадал. Я тут поблизости, кстати. Совсем рядом.

— Пошел ты.

— Как скажешь. Уже иду, встречай.

Короткие гудки звучат в моем сознании словами «Злой уйди… добрый останься! Злой уйди… добрый останься! Злой уйди… добрый останься».

* * *

— Алё, вы меня слышите? Алё! Помогите мне, пожалуйста! — произношу в трубку, позвонив в службу спасения. Меня принимают за дебила и отклоняют заявку. Ирония? Нет. Судьба? Возможно. Суд? Как вариант. И судят меня за грехи: ложь отчаяние помешательство и алчность.

Дверь хостела громко захлопывается за спиной. По дороге к тому дому я то и дело оглядываюсь по сторонам. Мне страшно. Кажется, преследователю скоро надоест потешаться. Состоится встреча, и я этому не рад так же, как и прилипшей к телу майке… горящей от ожога кожи, пропитывающейся солью.

Я встал пораньше и вышел в надежде миновать развернувшиеся филиалы кузнечных мастерских и сталелитейных ада. Не помогло.

Комната без окон не дает ни единой возможности адекватно оценить ситуацию по ту сторону от убежища, что так и хочется назвать «уебищем».