Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

— Почему вы думаете, что этих вещей сейчас нет? — удивленно спросил я. — Из того, что Лариса не захотела воспользоваться вашим предложением, еще ничего не следует. А если вас обидел такой отказ, я полагаю, вам следует проявить мудрость. Женщина все же перенесла такой удар… Да, собственно, еще переносит. И при этом еще держится сравнительно неплохо.

— Что неплохо держится — это правильно, — заметил Боря. — Дай Бог нашим женам держаться так же, когда с нами случится несчастье.

— У меня нет жены, — машинально ответил я.

— У меня тоже, — сказал Боря. — Это я просто так, на всякий случай… — Потом он сказал: — Так вот. Вы помните, где стояла эта коллекция?

— Она лежала в шкафу, — ответил я. — Она вообще не стояла.

— Вот-вот, сразу видно, что вы тут давно не были, — ответил Боря. — Василий сделал полку специально для своей коллекции. Вот она — тянется над его кроватью вдоль всей стены. Ее ведь не было, когда вы приезжали сюда в последний раз?

Я встал и посмотрел на полку над кроватью брата в спальне. Собственно, было видно и так — через открытую дверь, но я почему-то решил воочию убедиться в том, что полка существует. Длинная полка из тонкой доски. Только она была пуста. На ней ничего не стояло.

— Может быть, Лариса убрала куда-то все? — предположил я. — А что с иконой?

— Икону Вася купил вообще недавно. Он очень выгодно совершил несколько сделок, и вместо того, чтобы нести деньги в обменный пункт и менять их на валюту, как делают все и как делал он сам прежде, взял да и купил эту икону. Он не держал ее на виду, это так. Так что я не уверен. Может быть, икона и на месте. Но вот отсутствие коллекции наводит меня на мрачные мысли.

— Какие, например? — спросил я.

— На неясные, — ответил Боря и замолчал. Он закурил третью сигарету и кухня наполнилась дымом… — Все дело в том, — продолжил он, — что я приходил сюда в понедельник, то есть пять дней назад. И коллекция стояла на месте. Если бы Вася хотел ее продать, то он наверняка сказал бы об этом мне. Продать такую коллекцию — вообще нешуточное дело, к нему долго готовятся. И сумма будет весьма немаленькой. Да Вася и не согласился бы продавать свою собственную коллекцию задешево. Это же его жизнь, его увлечение… Чтобы продать это, у него должно было быть очень веское основание — в долларах и с несколькими нулями… И он бы непременно сказал об этом мне, просто наверняка. Это же крупное событие в жизни. Но Вася ничего мне не сказал. Мы подошли к полке, он показал мне свое новое приобретение — барабанщика. Мы обсудили его, и все. А теперь полка пуста. Вы же не станете валять дурака и говорить мне, что Лариса убрала коллекцию после гибели мужа для того, чтобы обеспечить ее сохранность. У нее на это элементарно не было времени.

— Да, — согласился я. — Психологически недостоверно.

— Что-что? — не понял меня Боря и встрепенулся. Люди вообще боятся того, чего не понимают…

— Я говорю, что это на самом деле психологически необъяснимо, — сказал я. — Женщина узнает о гибели мужа и первое, что она делает — это прячет в шкаф коллекцию бронзы… Нелепость. Нежизненно, недостоверно.

— А! — улыбнулся Боря. — Я забыл, что вы режиссер и все прокручиваете на свой лад… Ну, как хотите, так и говорите. Я подозреваю, что Лариса в отчаянии от случившегося решила все продать. Вот я и обеспокоился. Она может не знать настоящую цену и продешевит. Пусть бы продала мне.

— Вы дадите настоящую цену? — поинтересовался я.

— С моей стороны обман будет минимальным, — ответил Боря спокойно и внушительно посмотрел на меня.

Я понял, что начал уважать этого человека. Если бы он сказал: «Как вы можете! Я — честный человек и никогда…» — вот это бы означало, что он лжец и негодяй. А так — все разумно и все честно.

— Я поговорю с Ларисой, — ответил я.

В этот момент заскрежетал ключ в замке и на пороге появились обе женщины. Они несли тяжелые сумки с купленными продуктами и сильно запыхались. Наверное, это и неплохо, что есть такой обычай — поминки. Потому что Лариса явно отвлеклась от своих тяжелых мыслей и это пошло ей на пользу. Я даже невольно обрадовался за нее. Уж слишком меня напугал ее вид накануне. Я даже испугался, что она не выдержит похорон…

Боря собрался и ушел, пообещав явиться вовремя на похороны. А я еще раз спросил, не потребуется ли моя помощь на кухне. Получив еще раз отказ, я надел пальто и пошел гулять по улицам.

Я бродил по городу несколько часов. Это облегчалось тем, что Василий жил в самом центре, так что я фактически все время ходил рядом с домом и мог вернуться в любой момент. Но обратно меня не тянуло.

Здесь прошло мое детство и моя юность. Город был совсем другим тогда. Это только кажется, что Петербург не меняется. Конечно, архитектура остается неизменной. Как сказал Коржавин по этому поводу:

Но камень изменить лица не может
Какие б ни настали времена.

Камни и не меняются. Меняется все остальное — вывески на магазинах, афиши на тумбах, лица и поведение людей. Все то, что и составляет действительную сущность жизни города.

Архитектор или искусствовед скажет, что я не прав и город — это камни. Дома, дворцы, архитектурные ансамбли. Но я — режиссер. И я говорю, что город — это прежде всего люди. Потому что я так чувствую…

Когда я вернулся в дом, там на кухне полным ходом шла подготовка к поминкам. Странно присутствовать на поминках своего младшего брата. Это неестественно. И вообще — очень обидно. До нестерпимости…

Ну, допустим, был бы он бандит или еще какой-нибудь негодяй. Его бы убили. Брата, наверное, всегда жалко, даже если он бандит. Но все же как-то это было бы естественно, объяснимее, что ли. Он убивал, а теперь вот его убили…

Или он умер бы от болезни. От тяжелой и неизлечимой болезни. Очень страшно это, тем более что действительно все под Богом ходим и никто не застрахован. От такого нет панацеи. Но все-таки и это было бы как-то объяснимо. Заболел и умер. Божья воля…

А тут? Ну за что же убивать такого тихого и незлобивого человека? Искусствовед, увлекался антиквариатом, ну приторговывал им… Нет, я не идиот и понимаю разные оттенки и то, что бывают всякие варианты. Искусствоведы и торговцы антиквариатом тоже бывают разные. Есть и такие, которых вполне есть за что убивать…

Но Василий был совсем не такой, уж мне-то это было известно. Он был совсем не так уж и богат. А по характеру — ангел во плоти. Тихий, скромный, увлеченный своим делом человек. Убили, да еще с такой жестокостью. И ничего теперь сделать нельзя… Как писал Заболоцкий:

И уставало сердце плакать
От нестерпимых этих мук.

Что бы я ни предпринял, что бы там ни сделала милиция, а Васю уже не воскресишь.

У меня есть один приятель, он работал одно время директором сельского клуба. Для заработка он каждую субботу проводил там дискотеки. Они приносили неплохой доход, но вот только одно обстоятельство все время портило бизнес, и в конце концов мой приятель прекратил эти ночные дискотеки…

Дело в том, что на них съезжалось на мотоциклах все окрестное хулиганье из соседних деревень. Некоторые бывали даже на машинах. И вот они огромными стаями налетали на дом культуры и дискотека превращалась в ад.

— А ты вызывай милицию, — посоветовал я ему тогда. — Если нужно — плати милиционерам, чтобы они дежурили у тебя на танцульках.

— Эх, — вздохнул приятель, — все это можно сделать. Да я и делаю все это. Но ты просто не знаешь этих людей.

— Каких людей? — уточнил я.

— Да вот этих деревенских хулиганов, — сказал приятель. — Я и сам их раньше не понимал. Теперь понял. Мне нелегко было осознать это, потому я и не сразу понял. И ты мне не поверишь. Дело в том, что они не боятся никакую милицию… То есть они могут убегать от милиционера или, наоборот, нападать на него, но по-настоящему они его не боятся.

Приятель сказал это и замолчал.

— А почему? — спросил я, понимая, что он ждет этого вопроса.

— Потому что они вообще не боятся смерти, — ответил он задумчиво. — Ты не поверишь, но это действительно так… Я месяцами наблюдал стаи этих парней на мопедах и мотоциклах. Они в куртках, курят, плюются постоянно, как будто они больны… Я слушал их разговоры между собой, наблюдал за их взаимоотношениями.

— И что же? — нетерпеливо спросил я. — Что же ты обнаружил? Смерти боятся все.

— Нет, не все, — торжественно сказал он. — Мы имеем дело с людьми другой исторической эпохи, вот что. Эти сельские хулиганы — люди с мироощущением дофеодальной эпохи. У них эпическое сознание, старик…

— Что это значит?

Эпическое сознание — это означает, что они еще не могут выделить себя из толпы себе подобных. Каждый из них еще не способен осознать себя личностью. Он чувствует себя просто частью общего целого. Одной стаи, например.

— Почему ты так думаешь? — не поверил я.

— Я с одним таким поговорил. Я спросил его, не боится ли он участвовать в драках, в избиениях, поджогах… Ведь могут убить, могут посадить в тюрьму, а там тоже можно погибнуть… Знаешь, что он мне ответил?

— Что?

— Он посмотрел на меня бессмысленными глазами и молодецки сказал: «Ну, так что же? Меня не будет — другие будут» и указал рукой на своих товарищей по стае… Он еще не осознает себя личностью, отдельной от других. Неповторимой, единственной в своем роде и так далее.

Этот разговор с приятелем я вспомнил в связи с Василием. Уж он-то отлично осознавал себя личностью, и в момент, когда под гнусные смешки и улюлюканье угасало его сознание, он наверняка понимал, что рушится целый мир…

Дамы переоделись и теперь были в передниках и с засученными рукавами. Они активно делали что-то на кухне.

— Моя помощь все еще не нужна? — спросил я на всякий случай, хотя мне и не хотелось идти на кухню.

Что-то неприятное с самого начала почувствовал я в этой Лиде. Хоть она и старалась держаться дружественно, мне все же не нравились ее хитрые маленькие глазки и деланная хищная улыбка.

Мне ответили, что помощь не нужна, и я спокойно ушел в гостиную. Там, на столике у телефона лежала записная книжка Василия. От нечего делать я взял ее и стал читать.

Конечно, читать чужие записные книжки нехорошо, но в данном случае это было вполне допустимо. Ведь мой брат все равно был уже мертв. Странно, что записную книжку не попросила милиция, подумал я. Ведь это могло бы помочь им найти возможных убийц. А они собираются искать кого-то, спросил я сам себя. Им это нужно?

Мне вспомнились сигареты «Мальборо» на столе у следователя, и я подумал, что от праведных трудов за казенную зарплату «Мальборо» не купишь. Значит, надо делать что-то другое, и уж конечно, времени в этом случае на поиски каких-то убийц совсем не остается…

— Это старая записная книжка, — сказала Лариса, проходя мимо меня с каким-то подносом. — Новую попросил принести следователь.

Ну, слава Богу, подумал я. Я был не прав. Хоть это они попросили сделать. Так что еще не все развалилось в датском королевстве. Хоть вид делают…

— А эту я взяла, чтобы обзвонить старых знакомых, — сказала Лариса, вновь проходя мимо меня. — Вдруг кто-то захочет прийти на похороны…

Вскоре Лида ушла. Она заглянула ко мне в комнату и попрощалась.