Ибо она сотворена со страхом и удивлением

Я откладываю листы, сажусь на пол и открываю книгу. В ней нет ни текста, ни информации о публикации. Только страница за страницей фотографий, некоторые из которых - люди, некоторые - животные, некоторые - и то, и другое, и третье. Все эти фотографии выполняют обещание названия в самой гротескной и тошнотворной манере. Деформированные черты лица, лишние конечности, искаженные отверстия, мутировавшие гениталии...

Каждая страница более тревожная, чем предыдущая, и что еще хуже, самые шокирующие страницы были вырезаны для будущего использования.

Я едва успеваю добежать до туалета, чтобы меня не стошнило. Когда у меня есть немного времени, чтобы прийти в себя, я возвращаюсь в комнату Линдси, хватаю книгу, не глядя на фотографии, и - захватив бумажник и ключи - выхожу на улицу, сажусь в машину и направляюсь в ближайший гастроном. Я заезжаю за здание и швыряю "Деформации" в один из мусорных контейнеров. Затем я подъезжаю к дому, паркуюсь и захожу внутрь, чтобы купить себе пива. Двадцать четыре упаковки. Оно мне понадобится.

В фойе нашего дома висят фотографии Линдси, начиная с нескольких часов после ее рождения и заканчивая ее нынешней школьной фотографией. Я называю это "Стеной славы". Когда я прохожу через фойе, свет в нем не горит, и все лица Линдси остаются лишь теневыми пятнами.

На следующий день, когда тетя Джози приводит Линдси домой, у меня адское похмелье. Я ничего не говорю о книге, и Линдси никогда не спрашивает меня о ней. Время от времени я ловлю на себе ее взгляд, бесстрастный и расчетливый, ее лицо...

Ее лицо. Оно такое родное, но в тоже самое время чужое. Размытое.

*****

- Ты слишком молода, чтобы с кем-то встречаться.

- Откуда ты знаешь?

Я опустил окна, чтобы впустить прохладный ветерок. Я проспал и еще не до конца проснулся. Ее вопрос - как и многие другие в наши дни - застает меня врасплох. Я ожидал, что она ответит мне "Я не такая" или "Все изменилось с тех пор, как ты был подростком". Но это? Я понятия не имею, как реагировать. Если бы она была мальчиком, я бы по-другому относился к этому вопросу? Возможно. Мне не нравится признавать это, но это правда.

- Кроме того, - продолжает она, избавляя меня от необходимости отвечать на ее вопрос, - это не свидание. Мы с друзьями хотим после школы прогуляться в Savors. И это первый день. Он особенный.

- Один из этих друзей - Блейк, не так ли? Тот самый Блейк, с которым ты постоянно переписываешься?

Парень, который сказал ей, как ему нравится целовать ее и прикасаться к ней. Я знаю это, потому что я украдкой взглянул на ее телефон, когда она была в душе прошлой ночью. У прикосновений так много значений, и ни одно из них не подходит отцу четырнадцатилетней девочки. Одно сообщение, состоящее из четырех слов от Линдси к Блейку, преследует меня.

Ты заставляешь меня кричать.

Она бросает на меня косой взгляд, и я думаю, не подозревает ли она, что я подглядывал за ней. Конечно, подозревает, думаю я. Она же подросток.

- И они продают алкоголь в Savors. Мне не очень удобно, что ты туда ходишь.

Savors - это небольшой круглосуточный магазин в нескольких минутах ходьбы от школы Линдси. В нем есть несколько столов и стульев, которые служат импровизированным кафе. Местные дети, в основном старшеклассники, тусуются там после школы, пьют газировку, едят нездоровую пищу и сплетничают. Достаточно безобидно, я полагаю, но я не думаю, что моя девочка готова к этому. Я знаю, не готова. Она не такая.

- Там никто не пьет алкоголь, папа. Они покупают его на вынос. - Ее тон увядает, как будто она удивляется, как такой глупый человек, как я, смог прожить так долго.

И тут мне приходит в голову одна мысль. Я никогда не встречал этого мальчика.

- Сколько лет Блейку?

Тишина.

- Он учится в школе? Снова молчание, потом:

- Ну и что, если так? Через несколько недель я буду в средней школе.

Я пытаюсь скрыть свои чувства, но мой голос немного дрожит, когда я отвечаю.

- Но ты еще не в средней школе. Прости, дорогая, но мне придется отказать тебе в этом. Может быть, когда ты станешь немного старше. Хорошо?

Она скрещивает руки над своей футбольной майкой, прикрывая номер тридцать шесть. Она поворачивает голову и смотрит в пассажирское окно. Я вижу слабое изображение ее отражения в стекле, но не могу разобрать ее выражения. Как будто на стекле, где должно быть ее лицо, есть пятно. Она что-то бормочет, и, хотя я не могу разобрать, это звучит как:

- Ты меня не знаешь, папа.

　*****

Мне не требуется много времени, чтобы догнать девушку. Она все еще идет по тротуару, хотя теперь ее бедра покачиваются. И эти супер-короткие шортики, которые облепляют ее ягодицы. Почему она не в школе? Неужели она решила прогулять первый день?

Я притормаживаю, чтобы не пропустить ее, не заботясь о том, как это может выглядеть для тех, кто наблюдает из своего дома. Пусть звонят в чертову полицию, если хотят. Я должен знать!

За исключением провокационных покачиваний бедрами, язык тела девушки похож на язык тела Линдси. Она ходит с такой же походкой, так же двигает руками. Родительский инстинкт подсказывает мне, что это моя дочь, но я не знаю, как это проверить. Если это Линдси, разве она не узнала бы мою машину, разве она не заметила бы, что я уже дважды проехал мимо нее? Не похоже, что в последнее время мимо проезжали другие машины. Но она не подает признаков того что знает меня. Может быть, она пытается притвориться спокойной, надеясь, что я решу проехать мимо. Может быть, она слишком погружена в свои мысли, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Мысли о Блейке.

Ты заставляешь меня кричать.

Может, мне подъехать к ней и окликнуть ее по имени из окна? Это может напугать ее, но когда она повернется и посмотрит на меня, я буду знать. Если я смогу разглядеть ее лицо. Может быть, если я услышу ее голос? Да, жуткий мужчина средних лет, пытающийся заставить девочку-подростка заговорить с ним через открытое окно своей машины? Не очень хорошая идея.

Если она Линдси, то у нее наверняка есть с собой телефон. Я могу позвонить ей, и даже если она не ответит, она хотя бы проверит, кто это. Я достаю свой телефон, чтобы позвонить. На другом конце раздается звонок, но девушка на тротуаре не реагирует. Звонок продолжается до тех пор, пока звонок не попадает на голосовую почту: "Привет, это Линдси. Я сейчас занята чем-то особенно потрясающим, иначе я бы взяла трубку. Оставьте сообщение, и я перезвоню вам как можно скорее. Если только ты не мой отец, в этом случае можешь сразу идти на хуй".

Я слишком ошеломлен, чтобы оставить сообщение. Я отключаюсь и бросаю телефон на пассажирское сиденье.

Это должно закончиться.

Я нажимаю на педаль газа, и моя машина прыгает вперед. Я с ревом проношусь мимо девушки, которая поворачивается, чтобы посмотреть, как я еду. Я все еще не могу четко видеть ее лицо, но у меня есть план, как это исправить. Я проезжаю по улице несколько сотен футов, проезжаю место, где она изгибается, и паркуюсь. Я выключаю двигатель, но оставляю ключи в замке зажигания. Это не займет много времени.

Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь с чрезмерной силой, металлический лязг громкий, как выстрел. Звук заставляет меня вздрогнуть, но только из-за его громкости, а не потому, что я нервничаю. Я выхожу на тротуар и начинаю идти в направлении девушки. Когда она выйдет из-за поворота и окажется в поле зрения, я буду совсем рядом. Если она Линдси, я остановлюсь и столкнусь с ней. Если нет, я пройду мимо и - чтобы не выглядеть еще более подозрительно, чем сейчас, - продолжу идти некоторое время, а затем развернусь и пойду обратно к своей машине.

Однажды я где-то прочитал, что когда мы смотрим на людей, с которыми проводим много времени рядом - семью, друзей, коллег, - мы видим их не такими, какие они есть, а такими, какими мы их помним. Когда по какой-то причине мы полностью присутствуем в этом моменте и действительно видим их, мы удивляемся. Как они могли так отличаться от того, что мы ожидали? Седина на висках, морщинки в уголках глаз...

Тысяча мелочей, на которые мы раньше не обращали внимания, но которые теперь атакуют нас своей чужеродностью. Осмелюсь ли я по-настоящему увидеть своего ребенка? Или, более того, кем стал мой ребенок?

Кровь стучит в ушах, я чувствую головокружение и нарушение равновесия. Я останавливаюсь и жду, не зная, что делать. Проходит несколько мгновений, но девушка не появляется из-за поворота. Она зашла в один из домов, говорю я себе. Ушла домой. Если только это не Линдси, а дом, в который она зашла, принадлежит Блейку. Но что я могу сделать? Стучаться в каждую дверь в округе, чтобы узнать, там ли Линдси? А что делать, если никто не отвечает? Ходить вокруг дома, заглядывая в окна? Вломиться в дом и обыскать его? На некоторые вопросы нет ответов. Во всяком случае, не те, которые нам хотелось бы получить.

Я разворачиваюсь и иду обратно к своей машине. В каком-то смысле я чувствую облегчение от того, что все закончилось. Теперь я могу пустить в ход рационализацию. Я напоминаю себе, что, как бы сильно эта девушка ни походила на Линдси, вплоть до одежды, в которую она была одета, она никак не могла попасть из школы на эту улицу раньше меня. Нет. Блядь. Никак. Я ухватился за эту мысль и крепко сжал ее, планируя использовать ее как талисман, чтобы отогнать сомнения, которые обязательно вернутся. Может быть, когда я вернусь домой, я позвоню и отпрошусь на больничный, а потом запишусь на прием к окулисту. Может быть, я запишусь и к психотерапевту. Так, на всякий случай.

Я дохожу до машины, открываю дверь, залезаю внутрь и беру в руки ключ.

- Здравствуй, папа.

Я замираю, моя рука на замке зажигания. Я заставляю себя смотреть вперед.

- Я знаю тебя? - говорю я, и слова выходят не более чем выдох.

- Нет, это не так. - Пауза, и я слышу улыбку в ее голосе. - Но теперь будешь.

Я ничего не могу с собой поделать. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, и вижу. И она заставляет меня кричать...