Избави нас от зла

«Стань воздухом ты, тело,
Иль Люцифер тебя утащит в ад!
Душа моя, стань каплей водяною
И, в океан упав, в нем затеряйся!» Кристофер Марло. «Трагическая история доктора Фауста» (перевод Н. Н. Амосовой)

Когда Фауст поскакал в темноту вслед за своими солдатами, Роберт увидел Эмили, которая сидела на корточках под деревом, обхватив руками низко опущенную голову. Сэр Генри стоял возле нее на коленях и пытался заглянуть дочери в глаза, но та оставалась неподвижной в своем горе и не поднимала головы. Заслышав топот копыт лошади Фауста, сэр Генри оглянулся и увидел Роберта. Его лицо задрожало от сознания своей вины, но Роберт, понимая, что отец Эмили пытается поймать в его взгляде хотя бы слабый знак прощения, не мог ответить ему ничем, кроме ненависти. Сэра Генри стало трясти; Эмили заметила это и подняла голову. Она посмотрела на отца, потом проследила за его взглядом и тотчас вскочила на ноги. Она бросилась бы следом за Робертом, но отец обнял ее и держал, словно пленницу. Роберт попытался что-то крикнуть ей, но кляп во рту не позволил издать ни звука.

— В жизни есть радости привлекательнее женщин, — со смехом бросил Фауст, — но вы, похоже, еще слишком молоды, чтобы нуждаться в соответствующем уроке.

Роберт задергался в своих путах, страстно желая поверить в то, что он мог бы уничтожить своего врага взглядом.

Но Фауст только снова рассмеялся и сказал:

— Сейчас вы, конечно, не станете благодарить меня за то, что я сделал, но время благодарности впереди.

Он оглянулся на погребальный костер.

— Лучше всего жить без любви. Когда вы совершите путешествие, в которое я вас поведу, когда постигнете то, чему я научу вас, вы поймете, что любовь — ничто, она не лучше смолы на крыльях орла, которая мешает ему летать, не дает сбыться его стремлению парить над облаками. Вы — сын своего отца, Роберт, а он был сильным, храбрым и полным решимости. Но в его душе была язва нравственности, которая обращает в никчемную грязь даже все самое лучшее. Я должен был остановить и его, и вашу мать, и леди Воэн, и мистера Уэбба. И я остановил их. Но вы умный мальчик, Роберт, умнее, чем они. Пусть вы сейчас ненавидите и клянете меня; в конце концов вы станете моим.

«Значит, мой отец, — хотел крикнуть Роберт, — мой отец тоже умер?»

Он воображал себя покинутым в таком океане ужаса, где больше нечего было терять, но теперь до его сознания дошло, что океан безбрежен. Слезы слепили его, но он не мог утереть их. Они текли по щекам, пропитывая кляп, и капали на веревки, стягивавшие его грудь. Он силился подавить рыдание, но горючие слезы продолжали бежать нескончаемым потоком.

— Можете хныкать, — внезапно перешел на шепот Фауст, — но поймите, что я вам предлагаю.

Они ехали по лесной дороге, но теперь деревья остались позади. Перед ними лежала равнина, а впереди вырисовывался Стонхендж. Его кольцом окружали мертвецы, одни пешие, другие — верхом на лошадях.

— Взгляните на это древнее городище, — снова зашептал Фауст. — Скоро все его тайны, все могущество будут моими. Как упорно я трудился, как долго готовился к этому. Сможете ли вы, Роберт, отказаться вместе со мной постичь эту мудрость? Будь у вас даже столько душ, сколько звезд на этом небе, разве не отдали бы вы их, все до единой, за толику вкуса, за малый проблеск того, что я предлагаю вам даром?

Он стал вынимать кляп изо рта Роберта; от возбуждения у него тряслись пальцы. Фауст бешено рванул узел и освободил рот.

Роберт огляделся. Он сощурил глаза, словно взгляд Фауста был слишком ярким для него, но не отвернулся. Долгое время мальчик не произносил ни звука.

— Кто вы? — прошептал он наконец. — Что вы за существо?

— Я нечто большее, чем вы или любой другой человек.

— Почему?

— Я соединяю в себе невозможное. Я жив и мертв. Я дух и прах. Я владею тайнами могил и навеки бессмертен.

Роберт всеми силами старался оставаться предельно невозмутимым.

— Выходит, вы демон? — спросил он. — Исчадие ада?

Фауст пожал плечами.

— Люди могут так думать, потому что мы кормимся их кровью.

— Мы? Значит, вас много?

Фауст снова пожал плечами.

— Больше, чем принято считать.

— А сэр Чарльз? Ваш друг. Он тоже демон?

— Почему вы спрашиваете?

— Однажды я видел его. Он очень бледен, так же, как вы.

Фауст рассмеялся и бросил взгляд в направлении камней.

— Вы не видели сэра Чарльза, — прошептал он. — Разве что его внешнюю форму, оболочку, и ничего больше. Сэр Чарльз оказался дураком. Человеком, который продал душу и обнаружил, что расстался заодно с плотью и кровью. Потому что пожелал стать сосудом, в который мог бы сойти Наивысший. И его желание было удовлетворено: сосудом он и стал.

Роберт, протестуя, замотал головой.

— О чем вы говорите? — прошептал он.

Фауст оглянулся назад. Его глаза сверкали ярче прежнего, лицо, казалось, загорелось каким-то внутренним огнем.

— Единственный Великий, — крикнул он вдруг. — Он скоро будет здесь! О, Роберт!

Он крепко сжал плечи мальчика.

— Как упорно я трудился, в какие глубины знаний и чернокнижия проник, чтобы докопаться до обрядов, которые позволят призвать Его сюда! Я буду коронован за свой успех и все усилия! Вперед!

Он поднял лошадь на дыбы и заставил ее повернуться на месте.

— Вперед! Мы увидим Его, хозяина всех нас!

— Кого? — закричал Роберт. — О ком вы говорите?

Фауст широко раскрыл глаза.

— Что? — спросил он удивленно. — Вы действительно не догадываетесь?

Он рассмеялся, увидев страх на лице Роберта, и дал лошади шпоры. При их приближении мертвецы стали выравнивать строй, бряцая оружием. Вглядываясь в их лица, Роберт узнавал некоторых из солдат отца. Одним из них был сержант Иверард. Роберт окликнул его, но на лице солдата не появилось ни малейшего признака того, что он узнал мальчика. Проехав мимо него, они оказались в тени громадных камней. Фауст натянул поводья и остановил лошадь. Некоторое время он сидел не шелохнувшись, затем спрыгнул на землю. Он поднял Роберта и поставил его, все еще связанного, на траву.

— Следуйте за мной, — приказал он и направился к центру круга.

На перекладине между двумя камнями висело тело. Освещенное луной, оно выглядело вставленным в черную раму; в серебре лунного света обнаженная плоть вырисовывалась совершенно отчетливо. Роберту было видно, что труп подвешен на крюке за лодыжки. Потом он заметил, что с головы что-то падает, и услыхал звук негромкого шлепка. Тогда он понял, почему тело выглядело таким поразительно белым: из него была выпущена вся кровь. Сначала подвешенный труп только слегка покачивался, но потом поднялся ветер, веревка заскрипела, и тело стало вращаться. Только тогда Роберт увидел лицо трупа. Он пытался громко закричать, но не смог: из его горла не вырвалось ни звука. Он попробовал бежать, но ему показалось, что конечности его налились свинцом; поэтому он лишь бессмысленно уставился на мертвое лицо отца. Но крик наконец вырвался: душераздирающий вопль ужаса, и утраты, и невообразимого горя.

Фауст схватил Роберта за волосы и яростно запрокинул назад его голову, а затем оборвал вопль, зажав ему рот рукой. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом веревки под тяжестью раскачиваемого ветерком трупа. С носа отца упала еще одна капля, послышался новый шлепок. Роберт неистово дернулся и освободился от пут. Он побежал вперед, споткнулся в самом центре круга и громко позвал отца, а потом замер на месте: что-то двигалось впереди него, что-то шевелилось и поднималось из земли. Перед ним возникала фигура человека: обнаженного, выпачканного кровью, встававшего прямо перед телом его отца и глядевшего на луну. Затем фигура медленно повернулась. Роберт вгляделся в ее лицо. Он сразу узнал его, так как видел прежде — под капюшоном черной рясы и на портрете, висевшем в доме поместья Уолвертонов. Он вздрогнул, но не отвернулся и пристально посмотрел в глаза поднявшемуся человеку. Его стала бить неудержимая дрожь, и он медленно опустился на землю. Перед ним был вовсе не человек — казалось, в нем вообще не было ничего человеческого. Роберт не ощущал в себе сил еще раз выдержать взгляд этих глаз, и все же он поднял голову — существо притягивало его помимо воли. Едва их глаза встретились, мальчик ощутил влажную теплоту, охватившую его пах.

— Не стыдитесь, — шепнул ему на ухо Фауст, — вы и должны испытывать такой страх. Значит, вы можете видеть Его. Способны вы разглядеть Его под внешней оболочкой человеческого праха?

Роберт съежился, низко опустив голову. Ничто не могло избавить его от притягательной пустоты этих глаз.

— Я… не… — попытался заговорить он и замолчал, судорожно сглотнув, а затем выкрикнул: — Кто это?

Фауст развел руками.

— У него много имен. Некоторые из них вы, несомненно, узнали, еще сидя на коленях матери. Но Он старше всех этих имен. Для тех, кто пресмыкается в синагоге или церкви, Он — самый главный Источник Зла; но для того, кто отважен, Он — Вечное Знание, Первоисточник Истины. Когда Ева была в Эдеме, была ли она, по-вашему, не права, тайком сорвав плод с запретного дерева? Ведь змий не солгал. Ева съела яблоко и, как было обещано, обрела мудрость, вкусив его.

— Да, — прошептал Роберт, подняв взгляд на тело отца, — но зато стала смертной.

Но Фауст его не слушал. Он шагнул вперед, потом опустился на колени и склонился в поклоне у ног обнаженной фигуры. Он начал распевать на странном языке и снова поднялся на ноги, нетерпеливо схватил за руки капитана Фокса и сильно потянул его тело, не переставая петь. С треском рвущихся сухожилий труп сорвался с крюка.

— Три ванны уже было, — заговорил Фауст, на этот раз на латыни. — Теперь получай четвертую. Выйди возрожденным из нее. Не будь больше созданием из праха!

Он задрожал от охватившего его восторга и голыми руками разорвал живот трупа. Затем стал вычерпывать полными пригоршнями внутренности и, словно мылом, тереть ими кожу обнаженной фигуры. Роберт не мог больше этого вынести. Он поискал глазами ближайший камень, с трудом поднялся на ноги и побрел к нему, твердо решив прекратить свое существование и воссоединиться с родителями, разбив себе об него голову.

Он остановился возле камня, чтобы собрать силы и напрячься. Когда он запрокинул голову, готовясь сокрушить ее с одного удара, ужасный вопль почти лишил его слуха. Он поднялся до высшей ноты и стих. Роберт замер. Мальчику показалось, что крик проник ему в самую душу и улетел вместе с ней. Мгновение он думал, что слышал собственный вопль, потому что после него осталась боль, которая могла быть только его болью. Но следом послышался еще более страшный вой, который тоже смолк. На этот раз Роберт обернулся: он знал, что такой звук не мог вырваться из человеческой груди.

Мог ли так кричать Сатана, подумал мальчик, когда впервые пробудился среди огненной пустыни ада и, оглядевшись, понял, сколь долгим было его падение? И возможно ли, спрашивал себя Роберт, что он действительно смотрел в глаза Первому во Зле? Отец всегда учил его, что ад может существовать только в душе, так же как дьявол. Но теперь отец мертв: возможно ли, что он ошибался? Ведь что-то там стояло под лунным светом? Какой-то дух громадной и жестокой силы. Это что-то снова заревело, и Роберту показалось, что в его вопле слились опустошение и боль целого мира.