До тошноты

В том месяце у нее пропустились месячные.

* * *

Сначала Элис проигнорировала это, решив, что, возможно, у нее начинается менопауза, хотя у нее не было ни одного из обычных признаков того, что ее менструальный цикл подходит к концу. Это, должно быть, был какой-то ужасный сон.

Трупы не приходят в ваш сад с намерением совокупиться, и они, конечно же, не обрюхатят вас в процессе!

Она подумывала позвонить, чтобы записаться на прием к своему врачу на следующий день, но не сделала этого. Она боялась того, что они могли найти, уверенная, что внутри нее остались доказательства ее мерзкой неосмотрительности и они навсегда запрут ее в какой-нибудь лечебнице. Как только она была вынуждена разгласить ужасные подробности зачатия, следующий звонок акушера, несомненно, был бы к психиатру. Она не могла пойти к врачу, или, скорее, на каком-то уровне она знала, что не пойдет к врачу. Она молилась, чтобы симптомы прошли.

На ранних сроках беременности Элис потратила много времени на поиск информации об абортах в Интернете, заказывая бесчисленное количество растительных лекарств, которые обещали прервать ребенка "мягко и естественно". Ни одно из них не подействовало.

Приступы сильной тошноты и спазмы оставляли ее слабой на несколько дней, но ребенок, казалось, все еще процветал. Это было безнадежно. Она должна была довести это до конца или умереть, пытаясь. Элис задавалась вопросом, что сказали бы копы, если бы нашли ее тело. О, какой ужас это вызвало бы в обществе, когда они обнаружили бы монстра, которого она вынашивала в своей больной утробе.

* * *

Следующие пару месяцев она пыталась выполнять свою работу, игнорируя утреннюю тошноту и усталость, притворяясь, что у нее просто грипп. Когда ее вздувшийся живот стал таким большим, что его невозможно было прикрыть одеждой, Элис взяла перерыв в работе, сославшись на умственное истощение после стресса, вызванного шалостью в ее саду. После десятилетий работы в том же колледже она получила должность, и, не имея семьи и простых вкусов, ее сбережений было более чем достаточно, чтобы прокормить ее. Поскольку ни друзей, ни ее сестры не было так близко, к ней не приходили гости, чтобы проведать, что ей как раз и нравилось.

Оставшись одна в своем доме, Элис больше не могла притворяться, что она не беременна. Не было теста, подтверждающего это, но у нее были все обычные симптомы. Она становилась больше с каждым днем; и примерно через шесть месяцев нечто внутри нее начало извиваться, вызывая желание вспороть себе живот и вырвать его наружу.

Были и другие симптомы. На ее животе появились темные кровоподтеки, которые быстро распространялись, образуя пятнистые узоры по всему туловищу, напоминающие какой-то грибок. Ее зубы начали гнить почти за ночь, потемнели и покрылись мхом, прежде чем выпали из десен, которые кровоточили почти ежедневно.

И еще у нее был аппетит. Элис знала, что будущим матерям часто хочется странной пищи, иногда даже несъедобных вещей, таких как земля или яичная скорлупа. Она все еще была уверена, что ее пристрастие к ней зашкаливает. Ей стало плохо, когда она ела фрукты и овощи, поэтому она ограничивалась молочными продуктами, мясом и хлебом. Тогда она могла пить только молоко, которое давно свернулось. Она ждала, пока плесень не вырастет на ее сыре и хлебе, и наслаждалась ее затхлым зеленым вкусом, как если бы это была сладчайшая амброзия.

Хуже всего, однако, было мясо. Она часто оставляла сырые стейки и гамбургеры на прилавке на несколько дней, вгрызаясь в них, как только они меняли рубиново-красный цвет на зеленовато-серый. Эти вещи должны были отравить ее, по крайней мере, сделать совсем больной, но они показались ей вкуснее, чем пинта мороженого "Роки роуд".

Какими бы ужасными ни были эти вещи, они были ничем по сравнению с ее запахом. К тому времени, когда Элис была на седьмом месяце, она вообще больше не могла выходить на публику. Ее ужасная бледность и почти беззубый рот выглядели отвратительно, но вонь от нее была невыносимой. Она отказалась от попыток найти другое мыло и дезодоранты, чтобы справиться с этим, и спринцевание было бесполезно. Несмотря ни на что, от нее всегда пахло гнилью и сыростью, как от мертвого животного. Она думала, что, возможно, умирает. Элис заказала все необходимое онлайн, проинструктировав доставщиков оставить все это на крыльце. Ей стало интересно, чувствуют ли они ее запах через дверь.

Возможно, даже ее кошки, которых отталкивал запах, не хотели иметь с ней ничего общего, половина из них убежала и больше не вернулась. Оставшиеся трое проводили большую часть времени, прячась от нее, и выходили из своих укрытий только для того, чтобы поесть. Они полностью отказывались от ужина и убегали прочь, когда она пыталась к ним прикоснуться.

* * *

Элис не выдержала и записалась на прием к акушеру. В приемной другие женщины шарахались от нее, явно пытаясь скрыть свое отвращение, но потерпели сокрушительную неудачу. Даже секретарша в приемной отворачивала голову от Элис, когда они разговаривали, пытаясь спастись от резкого запаха ее тела.

Доктор вздрогнул, когда увидел ее, и Элис показалось, что она услышала, как он подавился во время гинекологического осмотра.

- Элис, в вашем возрасте и учитывая отсутствие дородового ухода, я бы посоветовал сделать УЗИ и генетическое тестирование, - cказал врач.

- Я пока сделаю УЗИ, но мне нужно подумать о дальнейшем обследовании.

Ладони Элис вспотели, а ее разум лихорадочно соображал, что же покажет тестирование. Она откинулась на стол и закрыла глаза, пока доктор намазывал ей на живот густое желе, прижимая к ней круглый инструмент и щурясь на изображение на экране мобильного ультразвукового аппарата. Он покачал головой и что-то проворчал, пройдясь по одному и тому же месту несколько раз. Когда он вытер ей живот и помог вернуться в сидячее положение, он печально посмотрел на нее, явно недовольный новостями, которые собирался ей сообщить.

- Оно живое? - спросила она, и ее грубая и бесстрастная манера застала доктора врасплох.

- Сердцебиение есть, но оно кажется нерегулярным. Также были некоторые... отклонения... структурные отклонения, которые меня беспокоят. Я чувствую, что в ваших интересах на данном этапе продолжить генетическое тестирование и амниоцентез[6].

Элис на мгновение замолчала, прежде чем коротко кивнуть.

- Я понимаю ваши опасения, доктор. Дайте мне о многом подумать. Мне понадобится день или два, чтобы решить, что я хочу делать.

Оставив доктора с обещанием позвонить в течение следующего дня, Элис поехала домой и села на диван, а на столе перед ней стоял пакет испорченного молока. Она представила, как проходит тестирование. Длинная игла проткнула ее матку, чтобы вытянуть черную вязкую жидкость. Как будто он мог прочитать ее мысли, ребенок брыкнулся. Она потерла свой живот, бессознательно успокаивая его. Малыш откликнулся на ее нежное прикосновение, прекратив свои беспокойные движения.

Элис почувствовала неожиданный прилив нежности к этому существу. Она не знала, что это будет, но, несмотря на его отцовство, оно принадлежало ей. Она начала испытывать завистливое уважение к маленькому существу, которое отказывалось быть уничтоженным. Когда ее разум начал сходить с ума, это уважение превратилось в привязанность.

Опасаясь того, что могут показать анализы, Элис позвонила в кабинет врача на следующий день и сказала, что обратится за лечением к другому акушеру. Это была ложь. Теперь она знала, что справится со всем, что ждет ее впереди, одна. Захваченная врасплох растущей любовью, которую она испытывала к малышу, она никому не позволит помешать ей довести дело до конца.

* * *

Элис откинулась на кровать, на ее шее торчали жгуты сухожилий, а когтистые руки запутались в простынях. Ее тело покрылось жирным потом, а из сосков потекло кровавое молоко, когда она подавляла крики, испугавшись, что кто-нибудь из соседей услышит ее и вызовет полицию.

Она уперлась пятками в матрас. Ее ноги широко раздвинулись, она тужилась изо всех сил. Теперь она действовала чисто инстинктивно, как животное, реагирующее на боль при родах. Агония была невыносимой и стала для нее всем миром, пока она пыталась изгнать младенца, боясь, что разорвется прямо посередине и истечет кровью в собственной постели. Этот мучительно долгий процесс подорвал ее силы.

Услышав, как рвется ее собственная плоть, Элис завыла, все мысли о том, что соседи вызовут полицию, вылетели у нее из головы под давлением невыносимой боли. Не в силах сдержаться, она толкнула изо всех оставшихся сил, изгоняя существо, порождение мерзкого семени ее мертвого любовника, на промокшую постель. Она откинула голову на спинку кровати и заплакала от облегчения, не потрудившись позаботиться о новорожденном, пока не услышала его рычащие крики. Она почувствовала, как натянулись простыни, когда зверь начал пробираться к ней, и что-то, должно быть, когти, укололо ее окровавленное бедро.

Она наклонилась вперед, чтобы забрать своего ребенка, но узловатая пуповина свисала, все еще прикрепленная, тянулась вверх, исчезая в ее изуродованном влагалище. Элис потянула, чтобы освободить его, и жгучая боль вспыхнула внутри нее, так как упрямая плацента отказывалась отделяться. Не сумев достать ножницы из ящика туалетного столика, она вместо этого поднесла жилистый фиолетовый трос ко рту существа, позволив ему перегрызть шнур своими крошечными острыми зубками. Осторожно, избегая кусающих губ, она нежно провела ладонью по его щеке, удаляя личинку, которая застряла в слизи при рождении.

Это был мальчик.

Перевод: Zanahorras

"РУКА, КОТОРАЯ КОРМИТ"

- Эй, деда? Ты не расскажешь нам историю о том, как ты был в тюрьме?

Мальчик уперся локтями в колени, его глаза искрились озорством.

- Послушай, приятель, я не был в тюрьме. Я просто там работал.

- Да, деда. Расскажи нам историю о том, как вы с Наной работали в тюрьме, - девочка отложила модный журнал, который листала, и улыбнулась. - Это моя любимaя.

- Ну, не знаю. Твоей маме не нравится, когда я рассказываю эту историю.

- Мамы здесь нет, - рассудительно заявил мальчик.

- То, чего она не знает, ей не повредит. Мы никому не скажем, - вмешалась девочка.

Дед откинулся на спинку стула и посмотрел на своих внуков с игривым вниманием, задумчиво сдвинув кустистые брови, а его морщинистое лицо было исполнено притворной суровости.

Он знал, что расскажет им эту историю, но это было частью игры - немного затянуть ее. С тех пор, как они начали ходить в школу, было традицией, что дети проводили последнюю неделю летних каникул со своими бабушкой и дедушкой, но он знал, что в десять и четырнадцать лет они не захотят больше тусоваться со своими стариками.

- Полагаю, у нас как раз достаточно времени, пока Нана готовит ужин. Я мог бы рассказать ee еще раз. Итак, вы хотите услышать о том, как мы с Наной встретились и полюбили друг друга? - oн поддразнивал, улыбаясь, когда его внук стонал.