Арена заблудших

Пытаясь списать неудачу на усталость, на дрожащие пальцы и на потерю концентрации, Фьор щелкал пальцами снова и снова – до тех пор, пока не пришлось принять пугающую реальность: он потерял огонь.

Неуловимый зов где-то вдалеке злорадно захохотал. * * *

Остаток дня обошелся без насмешек. Во всяком случае, яд, который разбрызгивали Ольги, попадал не на нее. Простодушная Катя со второй парты с немодной толстой косой и мамой – школьной библиотекаршей имела неосторожность обмолвиться, что сегодня вечером идет в цирк, что спровоцировало волну жалящих насмешек со стороны Ольг.

Глядя на то, как они на пару упражняются в злословии в адрес доведенной до слез Кати, Кристина гадала, когда же уже Ольги разругаются между собой. По всем канонам и законам жанра королева может быть только одна. Значит, это только вопрос времени, когда кому-то из Ольг надоест вечно быть одной из двух, а не одной-единственной. Кристина только надеялась, что будет рядом и станет свидетельницей того, как эти гадюки вцепятся друг в друга. А если уж совсем помечтать, то хорошо было бы, если бы они не поделили какого-то парня! Например, Фила. И чтобы в финале Фил не выбрал ни одну из них…

В класс вошла учительница, и начался урок физики. Но Кристине было не до формул. Глядя на покрасневшие глаза Кати, она живо представляла себе, какой поток словесных издевок ее ждет, когда до Ольг дойдет, – а это непременно случится! – что Кристина тоже была в цирке.

Как же это все бесит! Как же надоело терпеть такое обращение в школе! Надоело развязывать шнурки Кирюше! Надоело быть ненужной родителям! Надоело жить в этой дыре, где нет никаких шансов и перспектив, надоело делать сотни бессмысленных вещей просто потому, что кто-то однажды решил, будто они нужны… Надоело жить в состоянии постоянной злости и раздражения на все на свете. Наконец, надоело быть одной и притворяться, что ее это вполне устраивает!

За окном раздались раскаты грома, и Кристина, вздрогнув, с удивлением посмотрела на улицу. Она и не заметила, как небо, которое еще недавно было почти по-летнему синим, затянули мрачные тучи, напоминая о том, что на дворе уже осень, а на улице так резко стемнело, что показалось, будто наступил вечер. Поднялся ветер, по асфальту зашлепали тяжелые, крупные капли дождя.

По тротуару, засунув руки в карманы куртки, не спеша шел парень лет двадцати в светлом пальто. И пальто, и его владелец резко выделялись на пасмурной улице: пальто – непрактичным молочно-белым цветом, а парень – размеренным шагом, хотя все вокруг торопились спрятаться от дождя, и взглядом, любопытным, словно у туриста, и внимательным, словно у частного сыщика.

К остановке подошел автобус, пешеходы бросились к открывшимся дверям, а парень и бровью не повел, продолжал неторопливо идти под дождем, хотя светлые кончики русых, зачесанных набок волос уже намокли. А затем он вдруг остановился так резко, словно налетел на невидимую преграду, медленно повернулся к школе и зашарил взглядом по окнам так тщательно, будто высматривал в них что-то жизненно для него важное.

У Кристины почему-то заколотилось сердце и появилось необъяснимое желание отпрянуть, чтобы парень ее не увидел. Хотя, казалось бы, какая разница? Ну, положим, увидит он ее – и что? За ней точно не охотятся бандиты или агенты тайных спецслужб, так что он может смотреть сколько угодно!

Парень продолжал обшаривать взглядом окна, а затем совсем рядом ударил гром – и Кристина вздрогнула, потому что взгляд незнакомца нашел ее, и их глаза сцепились, словно два магнита, притянутые друг к другу; как ни дергай – не отпускает! Мир вокруг ушел в пустоту и погрузился в оглушающую тишину, Кристина увидела графитово-серые, с чуть припухшими веками глаза парня, и зрачки, в которых горело пополам торжество и отчаяние – и полыхало пламя костра. Это пламя пугало и завораживало, Кристина не могла отвести от него глаз, и чем дольше смотрела, тем больше этот огонь рос и ширился, пока ей не стало казаться, что она оказалась внутри него.

Ослепительный всполох света расколол наваждение. Кристина моргнула и поняла, что совсем рядом, чуть ли не прямо перед окном, за которым она сидела, ударила молния. Почти сразу следом грянул оглушительный раскат, и в рамах зазвенели стекла.

От векового дуба, растущего перед школой, потянуло легким дымком, а само дерево будто начало рассыпаться на куски, которые плавно, как при замедленной съемке, начали разлетаться в разные стороны. А потом время щелкнуло – и вернуло мир на обычную скорость, и Кристина с испугом поняла, что обломок массивной ветви летел прямиком в нее. Еще немного – и он разобьет стекло!

Встрепенулся обычно дремлющий первобытный инстинкт, заставил Кристину не думая нырнуть под парту и прикрыть голову.

Удар, звон разбивающегося стекла, крики одноклассников, и Кристина запоздало поняла, что произошло: молния ударила в дерево.

Когда звон и грохот затих, ученики как по команде бросились к окнам, торопливо включая телефоны: каждый стремился скорее запечатлеть необычную картину и первым выложить в соцсеть, словно это было соревнование, которое нужно во что бы то ни стало выиграть, – и словно миру было дело до того, что случилось перед школой города Верходновска.

– Никто не пострадал? Все в порядке? – прорезался через поднявшийся гомон голос учительницы физики.

Кристина стряхнула с себя несколько стеклянных крошек и заметила пару царапин на тыльной стороне ладони. Прекрасный повод для того, чтобы уйти с урока, не дожидаясь окончания.

– Я в медпункт, – сказала она, продемонстрировав ладонь с капельками крови.

Переполошившаяся учительница согласно махнула рукой, протискиваясь к разбитому окну и пытаясь навести в классе порядок.

Перед тем как уйти, Кристина выглянула на улицу.

Парня в белом пальто там больше не было. * * *

Фьор не стал ждать, когда Сол сам все поймет, и пришел к нему первым. Директор сидел за трюмо и накладывал грим для представления – привычный ритуал для всех артистов, ценящих минуты, когда они могли побыть наедине с собой, собраться с мыслями и настроиться на выступление.

– Что случилось? – спросил он.

– Я потерял огонь, – без предисловий выдал Фьор, подавив желание спросить: «Как вы догадались?»

На самом деле случилось кое-что еще. Он все-таки дошел до источника зова – потрепанного здания школы, и Фьору даже показалось, что он увидел ту, которая его посылала, – девушку с белыми волосами. Но поговорить с ней и узнать, кто она такая и зачем зовет, не удалось; в газон перед школой ударила молния, буквально в клочья разорвала старое дерево, поднялась паника – и в ней девушка затерялась. Зов тоже затих. А оставаться дольше в городе Фьор не мог, нужно было готовиться к представлению.

Впрочем, последнее теперь представляло собой огромную проблему: как ему выступать?

Рука директора, державшая кисточку с краской, дрогнула, на белой щеке появилась уродливая черная клякса, похожая на рваную рану. Однако голос Сола звучал ровно, словно он не испытал никакого потрясения:

– Как это произошло?

– Я гулял по городу и случайно набрел на пожар…

Директор цирка молчал, глядя на Фьора. Тишина звучала сильнее любых упреков и очевиднее любых вопросов.

– Я все помнил. – Фьор опустил голову. – Но я… Наверное, я просто не до конца верил, что это и правда может случиться. Видимо, нас так многим стращают, а на деле ничего не происходит, вот подсознательно и кажется, что все это перестраховка.

– Прекрасно! – язвительно воскликнул Сол. – Я, понимаешь, вынимаю из себя все силы и душу, чтобы наш цирк работал по максимуму, чтобы каждый раз – на все сто. Чтобы уберечь всех нас от худшего: от потери дара, от гончих, от вражеских цирков, от удалений, – и что в итоге? В итоге у нас слишком хорошо! Слишком спокойно! Надо было, чтобы кто-то сошел с ума в цыганской кибитке. Чтобы гончие нагнали. Вот тогда все были бы пуганые! И тогда бы верили, да?

– Простите, – искренне выдохнул Фьор. – Но, если честно, дело не только в этом. Я просто не смог не вмешаться. Там были люди, и… как пройти мимо, когда ты знаешь, что можешь помочь? Но мне правда очень жаль, я не хотел вас подводить.

– У меня-то за что просить прощения? – устало вздохнул Сол, повернулся к зеркалу и принялся накладывать грим. Рука дрожала, вместо черных капель под глазами получались размазанные кляксы. Раздраженно отбросив кисть, директор цирка взял ватный диск, смочил в растворе и стал стирать испорченный грим. – Ты не меня подвел, ты себя подвел. Я-то свой номер исполню без проблем. А вот что ты теперь будешь делать, когда лишился огня, – это большой вопрос.

– Что случается с теми, кто больше не может выступать? – спросил Фьор, и, как он ни старался, голос все же дрогнул. – Умение когда-нибудь возвращается? Или, может, его можно как-то получить обратно?

– Сам не видел, – с ноткой раздражения ответил Сол. – До тебя в моем цирке таких идиотов не находилось. Слышал, что к некоторым умение возвращается, но со сколькими это случалось, как много проходило времени и делали ли они для этого что-то особенное – не знаю. Не знаю даже, правда это вообще или нет.

– Что ж, вот на моем примере и выясним, – кивнул Фьор, надеясь, что его голос прозвучит достаточно легко и небрежно.

– Это вряд ли. Скорее всего, ты просто не доживешь до того, как к тебе вернется огонь, так что наш эксперимент не состоится, – сухо констатировал Сол. – Представление уже сегодня вечером. Если ты его провалишь, ты знаешь, чем это тебе грозит. Ты, конечно, можешь не верить в гончих, вражеские цирки и прочее, но в удаление-то ты веришь?

Фьор вздрогнул. Как можно не верить в то, что сам видел – и не раз?

А вот теперь удаление грозит ему самому.

И винить некого. Он сам себя подставил. Хуже того, он подставил весь цирк. Когда не может выступать один из них, на остальную труппу ложится повышенная нагрузка, и ее еще надо суметь вытянуть.

– Боишься? – спросил Сол.

– Да, – не стал притворяться фаерщик.

– Жалеешь?

Фьор на миг задумался. Вспомнил смешных обезьянок на распашонке и соску в кулачке.

– Нет.