Арена заблудших

Глава 4

Несмотря на свой скептический настрой, к антракту Кристина была вынуждена признать, что представление этого странствующего цирка оказалось весьма впечатляющим, а от некоторых номеров и вовсе захватывало дух. Но в то же время ее не оставляла одна мысль: ей так кажется лишь потому, что, живя в своей дыре, она просто никогда не видела ничего лучше и вполне рядовая вещь выглядит для нее необычной. Будь она искушенной столичной жительницей, наверное, представление показалось бы ей заурядным и посредственным. И эта мысль сразу портила все впечатление.

Кристина провела рукой по волосам и нащупала запутавшийся в прядях квадратик почти прозрачной тонкой белой бумаги – тот самый снег, который пошел в самом начале представления из-под купола шатра. Вау-эффект хода со снегопадом усилили приглушенный холодный свет, умело подобранная музыка и невидимый вентилятор, создававший впечатление ветра, отчего казалось, что внутри шатра поднялась самая настоящая метель. А на сцене тем временем появился игрушечный поезд, в кругу рельсовых путей которого все так же стоял и казался ужасно одиноким тот самый белый клоун с таким неклоунским гримом на лице. Игрушечный паровоз издавал гудки, вокруг него кружила бумажная метель, и от этого почему-то тоскливо сжималось сердце. Совсем не то чувство, которое ожидаешь получить в цирке, не так ли? И уж тем более от клоуна. Клоун должен смешить.

В приступе так часто накатывавшего на нее раздражения Кристина скомкала маленькую папиросную бумажку и бросила ее на пол. Вот он, прекрасный пример того, насколько она не искушена – ее впечатлило простое бумажное конфетти, посыпавшееся им на головы!

Зрители поднялись со своих мест и пошли к выходу; снаружи уже тянуло запахом попкорна, и снова звучала сводящая скулы тягучая и потому жутковатенькая механическая музыка каруселей.

Кристина обернулась проверить, как там брат. Кирюша сидел на месте, уставившись перед собой пустым взглядом. Он вообще видел представление?

– Эй, – позвала она, – попкорн хочешь?

Кирюша не ответил.

– Может, сладкой ваты? – спросила Кристина, увидев, как в шатер вбежал счастливый малыш с двухцветным розово-голубым сладким облаком на палочке.

Брат снова не отреагировал.

«Это все потому, что я сказала, что он портит мне жизнь и лучше бы его не было», – подумала Кристина.

Да, Кирюша был особенным, он не умел делать какие-то простейшие вещи и не понимал каких-то элементарных вещей. Но дураком он не был. Мало что выводило его из себя, во многом потому, что чаще всего он просто не считывал скрытого смысла и не улавливал завуалированных оскорблений. Но уж если что-то задевало или обижало, то переживал он даже сильнее других.

«Ну а что я такого сказала? Это же правда, он портит жизнь и мне, и родителям. Пусть знает, не вечно же ему жить в защитном коконе! – спорила Кристина сама с собой. – Хотя… он же не виноват, что родился таким. Это же не то, как если бы он специально делал что-то такое, чтобы испортить мне жизнь».

Кристина уже почти решила подсесть к Кирюше и извиниться и даже было поднялась, но тут ее остановил голос Ольги-блондинки:

– Ну, давай рассказывай, подруга, что там у тебя с Филом.

«Подруга?» – отметила Кристина, а вслух ответила, пожав плечами:

– Ничего. Проходим мимо друг друга в коридорах, вот и все.

– Но он помахал тебе рукой, – заметила Ольга-шатенка.

– И ты лайкнула его последний пост, – добавила Ольга-блондинка.

– Да? – делано небрежно отозвалась Кристина, с неудовольствием ощущая, как к щекам подступает жар. Будет очень обидно так глупо выдать себя! – Ну, я много кого лайкаю, всех и не припомню.

– Ну-ну, – протянула Ольга-шатенка, явно не поверив.

– Мы тут собираемся после представления посидеть и поболтать в кафешке. Хочешь с нами? – предложила Ольга-блондинка.

Кристина настолько не ожидала ничего подобного, что даже онемела. Конечно, она хочет! Это же, по сути, предложение если и не дружбы, то как минимум перемирия! А большего ей и не надо!

– Фил, кстати, тоже придет, – заметила Ольга-шатенка. – Будет прекрасная возможность пообщаться с ним в неформальной обстановке и перейти от «ничего» к «чему-то». Ты же этого хочешь?

Несмотря на эйфорию от полученного приглашения, Кристина все же распознала опасность в последнем вопросе. Ее проверяют.

– Да мне все равно, – пожала плечами она, хотя мысль о том, чтобы оказаться вне школы в одной компании с Филом, заставляла сердце сжиматься в предвкушении.

Ольги переглянулись. Кажется, они ей не верили. Но продолжать их разубеждать Кристина не стала; чем сильнее стараешься оправдаться, тем больше укрепляешь собеседника в мысли, что ты виноват.

– Значит, договорились? – настойчиво уточнила Ольга-шатенка.

– Договорились, – обрадованно подтвердила Кристина. – Только мне сначала надо брата отвести домой, – добавила она, с досадой вспомнив о Кирюше.

– Неужели он настолько идиот, что сам не дойдет до дома? – недовольно поморщилась Ольга-шатенка.

– Он даже шнурки сам завязать не может, – с глухим раздражением ответила Кристина. – Какое уж «сам домой»!

– Ну, смотри, – недовольно протянула Ольга-блондинка. – У нас большие планы на вечер! Будет обидно, если ты пропустишь все самое интересное. Тем более Фил обрадовался, когда мы сказали, что ты тоже придешь.

– Я постараюсь быстро, – ответила Кристина.

К радостному предвкушению вечера примешалась изрядная доля хорошо знакомого раздражения и досады. Стоило только в ее жизни появиться хоть намеку на что-то хорошее, и снова все портил Кирюша! Не было бы его, и она бы сразу после представления пошла с Ольгами! А тут…

Свет начал гаснуть, давая сигнал о том, что начинается вторая часть шоу. Но Кристине больше не было дела до представления; все очарование, которое она поначалу видела, исчезло вместе со скомканной бумажной снежинкой, брошенной под ноги, а раздражение на брата, на то, что он снова портит ей жизнь, заняло все ее мысли, и номера на арене проходили будто мимо ее сознания. Артисты цирка крутили десятки обручей одновременно, танцевали на ходулях, демонстрировали чудеса гибкости, парили на трапециях под куполом, смешили зрителей, но погруженная в мрачные мысли Кристина ничего этого не замечала и отделывалась лишь коротким «угу», когда Ольги отпускали комментарии по поводу симпатичных атлетов и гимнастов.

Но некоторые номера пробились даже сквозь отрешенность Кристины. Например, было сложно оставаться безразличной к воздушному гимнасту с черными крыльями за спиной, который взмывал на шелковых полотнах под самый купол, а затем камнем падал вниз, словно черный ангел, сброшенный с небес, и резким рывком останавливался буквально в сантиметрах от земли.

Невозможно было сохранить равнодушие и когда на арене появился самый настоящий ягуар, а никаких сеток и ограждений для зрителей по краям арены не поставили. Более того, и дрессировщика не было! Грациозный и смертельно опасный зверь не рычал на публику и не делал попыток на нее наброситься; наоборот, казалось, он ее просто не замечал – и при этом явно исполнял номер: его прыжки, кувырки и перевороты, совершенно очевидно, были отрепетированы.

Заставил вздрогнуть от неподдельного испуга номер метателя ножей. Невысокий темноволосый мужчина небрежно и не глядя бросал через плечо острые кинжалы в девушку с розовыми волосами, танцующую на небольшой вращающейся платформе. Кристине упорно казалось, что это не метатель ножей старается не попасть в свою ассистентку, а девушка пытается в танце ускользнуть от ножей, которые метатель отправляет прямо в нее. Клинки свистели в воздухе, летели прямо в изящную танцовщицу, зрители ахали и вскрикивали, а розоволосая девушка в самый последний миг ускользала, и острие втыкалось в деревянный щит позади. Но один нож ее все-таки задел. Девушка ничем не выдала боли и как ни в чем не бывало продолжила сложный танец, только вниз по руке побежали ручейки крови, и с кончиков пальцев срывались и падали на арену тяжелые капли.

И наконец, не прошел мимо Кристины и номер того самого «гавайца», которого она видела возле циркового автокаравана, а еще раньше – на улице возле школы. Парень выступал с огнем под какой-то примитивный, языческий, но в то же время гипнотический бой барабанов, который постепенно наращивал мощь. Он виртуозно крутил горящие шесты, обручи, цепи и веера, жонглировал огненными шарами, глотал пламя и выдувал огонь, и в какой-то момент даже казалось, что на арене выступает не человек, а сам Огонь, принявший человеческую форму.

Под конец фаерщик поджег на арене огненный круг, спокойно вошел внутрь сквозь стену пламени, прочертил полосы по рукам и телу – и зал шумно выдохнул от ужаса: полосы загорелись прямо на коже! А фаерщик как ни в чем не бывало продолжал танцевать под первобытный, завораживающий стук барабанов. От этого зрелища захватывало дух, но Кристину зацепило не столько оно, сколько взгляд фаерщика, в котором смешались твердая решимость, тщательно скрываемый страх и беспредельное отчаяние. Смесь столь же опасная, как и огонь, который он держал в руках.

Первобытный шаманский бой барабанов достиг почти непереносимого в своей напряженности пика, а затем резко оборвался. С последним звуком, растворившимся под куполом шатра, огненный круг погас, а фаерщик рухнул на арену, и Кристина не могла сказать, было ли так задумано, или же парня просто оставили силы.

Зрители в едином порыве поднялись со своих мест, чтобы поаплодировать, Кристина же не могла оторвать взгляд от красных полос ожогов на теле фаерщика. Они были не особенно заметны в полумраке, царящем на арене, да еще и на покрытой татуировками коже, и все же Кристина их видела – как видела и боль, которую пытался не показывать артист, кланяясь публике. Что-то в его представлении пошло категорически не так; артист не должен получать серьезные увечья во время своего представления!

На арене сгущался туман, циркачи готовились к финальному номеру, а Кристина следила за уходящим фаерщиком. Прежде чем за ним закрылся полог занавеса, она успела увидеть, что он едва не рухнул на землю, но его подхватили под руки и понесли прочь.

В белых клубах дыма, покрывших арену, раздался тоскливый, берущий за душу гудок поезда, а затем – мерный стук колес. Игрушечный поезд храбро ехал в густом тумане.

Внутри круга железной дороги откуда ни возьмись появилась одинокая вешалка. Еще мгновение – и рядом с ней возник белый клоун, тот самый, несмешной, который открывал представление. Тот самый, чьи глаза показались Кристине живыми на стене автобуса, а сейчас почему-то казались мертвыми.

Клоун снял с себя длинный серый плащ и повесил на вешалку. В мерный стук колес незаметно вплелась тихая, тревожная музыка. Клоун продел одну руку в рукав висящего на вешалке плаща, и вот уже казалось, что эта рука живет самостоятельной жизнью и принадлежит другому человеку. Рука осторожно обняла белого клоуна за талию. Тот вздрогнул, будто не мог поверить, что кто-то к нему прикасается, а затем нерешительно положил свободную руку на плечико вешалки. И вот уже в тумане, теперь поднявшемся до пояса, клоун танцевал с невидимкой в плаще, положив голову ему на плечо. От этой сцены веяло таким пронзительным одиночеством и такой бесконечной тоской по любви и близости, что Кристина вдруг с неудовольствием поняла: в горле образовался ком, а в глазах защипало. На короткий миг она почувствовала себя так, будто это она сейчас там, на арене, и это она танцует с плащом на вешалке, воображая на его месте близкого человека – и отчаянно желая тепла и любви.