Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1

Он постоял на площадке перед дверью и побрел вниз. Спускался он медленно — ему не хотелось уходить. Но вот внизу стукнула дверь, и послышались легкие, быстрые мелкие шажки. Кто-то семенил по лестнице вверх, ему навстречу.

— Анна Степановна!

— Здравствуйте, Константин Игнатьич, — сказала Анна Степановна. — Я вас сразу узнала. Идемте, идемте… Нет уж, идемте, гостем будете…

Она нисколько не изменилась. Сгорбленная, маленькая, проворная, похожая на мышь, она обогнала его и побежала вперед, метя черным подолом по ступенькам. На бегу она уже что-то рассказывала, но он не в состоянии был следить за ее рассказом, потому что, по своему обыкновению, она начала прямо с середины.

Щелкнул ключ в замке, Анна Степановна отворила дверь, и они вошли в квартиру. Все комнаты квартиры были пусты и заперты. Анна Степановна жила на кухне. Там было тепло, прибрано, уютно. Она усадила Лунина за стол, а сама, двигаясь с удивительной поспешностью, разожгла огонь в железной печурке, поставила на нее чайник, потом вымыла над раковиной свои большие, коричневые, узловатые руки. При этом она продолжала говорить не умолкая, и в ее речи все чаще повторялись слова: «У нас на производстве…»

— Как вы тут живете, Анна Степановна? — спросил Лунин.

— Ничего, — ответила она. — Работаем.

— Вы работаете? — удивился Лунин. — Давно ли?

— С весны.

— Где же вы работаете?

— На производстве.

— На каком?

— На секретном.

Она гордо и многозначительно поглядела на Лунина.

— Что же вы там производите?

— Оружие, — ответила она. — А какое оружие — секрет.

Она принялась рассказывать ему, как она ежедневно ездит на трамвае — туда и обратно. При этом она описывала людей, которых встречала в трамвае, и передавала, что она им говорила и что они ей отвечали. До сих пор вся жизнь ее протекала в тесном кругу нескольких ближайших улиц, и эти длинные поездки в трамвае в отдаленный край города, где находилось «производство», очень ее, видимо, занимали.

Но Лунин все не мог привыкнуть к мысли, что эта древняя Анна Степановна изготовляет оружие, которым бьют немцев, и спросил:

— А все-таки, Анна Степановна, вы-то что делаете там?

— Я на обтирке.

— На обтирке?

— Стволы-то в масле, — сказала она, снисходя к его непониманию, — вот мы и обтираем их разной ветошью.

Едва чайник закипел, она заварила чай и разлила его по чашкам — Лунину и себе. Лунин вынул было из кармана кусок хлеба, завернутый в бумагу, но она рассердилась на него.

— Ну вот еще! К нам в гости со своим хлебом не ходят. Прошли те времена.

Чай был с сахаром. Она принесла на стол оладьи из пшенной крупы и заставила Лунина их попробовать.

— А Марья Сергеевна в каждом письме спрашивает, не заходил ли Константин Игнатьич, тот военный, который меня и моих детей от смерти спас.

— Она вам пишет?! — воскликнул Лунин.

— Пишет.

— А как она?

— А ничего. Сначала очень больна была, и Ириночка у нее болела. А теперь, видно, ничего. Я отпишу ей, что вы заходили, а то она все спрашивает. Я знаю, ей еще кое про кого спросить хотелось бы — не заходил ли, не писал ли, — да не решается. А тот уж не зайдет, не напишет, все сроки вышли. Либо убит, либо другую завел.

— Где она? — спросил Лунин.

Анна Степановна рассказала ему, что всю весну и все лето Марья Сергеевна прожила в Ярославле. Там устроено было нечто вроде больницы для тех эвакуированных ленинградцев, которые находились в особенно тяжелом состоянии. Марью Сергеевну и ее детей еле живых сняли с поезда. Она очень долго хворала, но потом поправилась и списалась с директором той школы, где прежде работала. Школа эта теперь на Урале. Директор вызвал ее, и она в августе уехала из Ярославля на Урал и с первого сентября начала работать.

— Хотите ей написать? — спросила Анна Степановна. — Я вам адрес дам.

— Да что писать? — сказал Лунин. — Лучше вы напишите… Передайте привет… спасибо за память…

Уходя, он спросил Анну Степановну:

— Не надо ли вам чего?

Но она твердо ответила:

— Нет, ничего не надо.

Уже совсем стемнело, беззвездное небо было черным, дома с затемненными окнами потонули во мраке, и только снег белел на тротуарах. Лунин перешел через Неву по Литейному мосту и там, на Выборгской стороне, влез в кузов попутной военной машины. Как раз в этот момент немецкая артиллерия, затихшая было, начала обстрел района Военно-медицинской академии и Финляндского вокзала. Грохот разрывов в пустынных ночных улицах казался особенно гулким; огромные сполохи озаряли небо. И, трясясь в кузове мчащейся машины, Лунин подумал о том, как страшно, что Соня живет здесь, под постоянным обстрелом. И понял, что теперь все время будет беспокоиться о ней.