Трудно быть героем, или Как не дать себя съесть во время подвига

У Аттиса имелось мнение насчёт того, куда Дхаруну стоит ткнуть свой кинжал, но он решил оставить его при себе. Раз уж решил молчать, незачем попусту рот разевать.

Контрабандист ждал ответа долго — видимо, рассчитывал всё-таки сломать юнца напоследок. Поэтому когда всё-таки не дождался, голос его прозвучал слегка разочарованно.

— Понял. Значит, в кишки.

Дхарун перехватил кинжал поудобнее. Шай отчаянно замычал.

Аттис прыгнул.

Всё это время он старательно вис на руках бандитов, и теперь вложил все силы в один мощный рывок. Бандиты среагировать не успели, а вот Дхарун вскинул кинжал — поэтому когда Аттис по инерции влетел в него, левым предплечьем он наткнулся на остриё, а правым плечом врезался контрабандисту в челюсть. Аттис всегда был парнем крепким, поэтому Дхаруна сбил с ног запросто — только клацнули зубы. Поперек движения выставил руку ещё один головорез, но вор, стараясь не потерять остаток инерции, нырнул под неё, споткнулся, кувыркнулся, прокатился — и вдруг оказался у самого выхода.

Следующее, что он запомнил — как бежал, зажимая рану в руке, меж складов, сзади топали, и Дхарун орал где-то в отдалении: «Ты покойник, слышал?! Я тебя на куски порву!..», а потом орал что-то ещё, но было уже не слышно. Переулки сменяли переулки, в руке пульсировала жгучая боль, ноги бежали будто сами по себе — Аттис сам удивлялся, как ни разу не споткнулся. В голове почему-то крутилась мысль о том, что ящики не все посмотрели, хотя какая теперь разница-то, разницы теперь совершенно никакой…

Преследователи сначала поотстали, потом вовсе исчезли — вор даже не заметил, когда именно. Он вдруг понял, что стоит посреди жилой улицы, причём далековато от складов, а Нир прокатился по небу на добрый час. Подумалось: «так поздно уже, а если химера какая выскочит?», а потом: «да ну и пёс с ней».

Только теперь навалилось осознание: они попались, Дхарун видел лицо Аттиса, а Шай скорее всего не доживёт до утра. Жизнь, которую Аттис построил здесь, в этом городе, кончена. Потому что не будет больше в этом городе безопасных мест. Есть, конечно, ратуша и правящий совет, но всё же это город Дхаруна. Он здесь власть, он здесь «крыша», и все стражники — его стражники. Это значит — придётся бросить всё и рассвет встречать уже на тракте. Но куда идти? Как скрываться? Где кончается тайная паучья сеть Дхаруна?

Аттис задрал голову, стиснул зубы и надрывно застонал, словно выпуская наружу досаду и накопившуюся в руке боль. Провалил дело, пожадничал. Бросил друга. Потерял всё. Осталась только сама жизнь да гелиодор, распиханный по карманам — его так и не удосужились отнять. Только кому его теперь продавать? Дхарун наверняка перекроет все каналы. Драгоценность превратилась в балласт.

Аттису хотелось прокричаться как следует, но даже этого он сделать не мог. Чтобы выжить, ему требовалось превратиться в немую тень, незаметную и никому, ни единой душе неизвестную. Тихо уползти туда, где не найдут, затаиться… пока Дхарун не умрёт от старости или не выживет из ума. При его здоровье и деньгах это ещё лет тридцать, а то и больше. Вздохнуть с облегчением Аттис сможет только к старости…

Подумал так — и тут же взял себя в руки. Встряхнулся.

Отчаиваться некогда. Нужно бежать.

Только прежде, чем покончить со всей этой жизнью, нужно сделать самое сложное.

Незадачливый вор уверенно двинулся вниз по улице, в Бедняцкую Низину. Теперь он таился ещё больше, хоть это было и нелегко с кровоточащей раной в руке. Если прежде в каждой тени ему мерещился наблюдатель, то теперь казалось, что за каждым углом притаился убийца. Риск был велик, но то, зачем шёл Аттис, было важнее риска. Если задуматься — важнее всего.

Широкая улица закончилась, и Аттис углубился во дворы. Там нашёл нужный дом — старый, но большой и добротный. С некоторым трудом перевалился через хлипкую ограду, прокрался вдоль стены, подошёл к окну, выходящему на узкий пятачок, зажатый меж двух хозяйственных построек и скрытый внушительным кустом ирги. Попытался заглянуть внутрь — там была кромешная темнота. Вздохнул, с тоской глянув на небо, и постучал в стекло пальцем.

Темнота в комнате зашевелилась. Аттис прижался к стенке — на тот случай, если разбудил не того. Ставня с тихим скрипом приоткрылась и прозвучал настороженный шёпот:

— Это ты?

Вместо ответа Аттис отлепился от стены и вышел на свет. Из окна выглядывала хорошенькая девчонка — та единственная, с которой юный вор не мог не попрощаться.

Едва увидев его, подруга скрылась в комнате со словами:

— Залазь скорее. Сегодня я одна…

Аттис послушался, хотя не планировал задерживаться. Он всё оттягивал тот миг, когда скажет «мы больше никогда не увидимся», будто до сих пор надеялся на обратное.

Девушка зажгла свечу, повернулась к парню, чтобы обнять — и заметила рану.

— Боги! Аттис!

— Стана…

— Кто тебя так? Садись, я сейчас…

Она так быстро исчезла в другой комнате, что вор не успел даже возразить. Через полминуты она вернулась с ведром воды и чистыми тряпками.

— Сейчас промою… Вроде, неглубоко. И крови не так уж много.

— Стана…

— Да сиди ты спокойно! Как умудрился?

Аттис стоически терпел, пока Стана промывала рану и накладывала повязку. Ответить ей он не мог. Не знал, как именно. На язык почему-то просились только извинения, да ещё немного — ругательства. Поэтому Аттис молчал. Смотрел на девушку, на то, как хорошо смотрится её профиль в свете свечи и как становится практически незаметным шрам на пол-лица, полученный в детстве от пролитого кипятка. Он пытался осознать, что именно таким будет последнее его воспоминание о ней, и по сравнению с болью от этой мысли боль в руке просто не существовала.

Он ещё думал: может, оттолкнуть её? Нагрубить и уйти, чтобы ей было проще. Погорюет немного да забудет. Зато жизнь у неё возможно тогда сложится… Только правильно ли это? Не правильнее ли правду рассказать?

В какой-то момент Стана поняла, что случилось нечто серьёзное, и перестала задавать вопросы. Она закончила перевязку молча, а потом просто ткнулась лбом в плечо Аттиса, закинув руки ему на шею. Он не удержался — обнял в ответ, зарылся носом в её волосы.

— Если я останусь, мне конец, — сказал он, собравшись с духом. — Придётся уйти. Навсегда.

Девушка даже не пошевелилась.

— Почему?

— Я хотел как лучше, — Аттис понимал, что выглядит жалко, но ничего не мог с этим поделать, а потому голос его звучал всё беспомощнее. — Веришь? Для нас с тобой лучше. Достать денег и уехать! Думал — украду, а потом заберу тебя отсюда. Вот, украл… Смотри, это гелиодор. Он много стоит. Но хозяин этого добра меня поймал, и… Я тебе клянусь, я был уверен, что всё получится! А Шай говорил… А теперь Шая нет. И продать я теперь это не смогу, потому что меня сразу поймают и выдадут! И нет у меня теперь ничего! И не жить мне вообще! Еле убежал… Теперь бегать до конца жизни… И… без тебя…

К концу этой сбивчивой речи юноша уже почти рыдал. Потом вдруг представил себя со стороны и устыдился. С чего Стане должно быть легче, если он будет вести себя, как размазня?

А она только спросила:

— И куда ты теперь?

Он глубоко вздохнул и, пряча глаза, уже твёрже ответил:

— Не знаю. Далеко. На восток или на север. В какую-нибудь глушь.

— Когда?

— Прямо сейчас. Меня уже ищут, понимаешь? Там такие люди… тебе лучше не знать, какие. Меня не просто убьют, а сделают из меня пример. Показательный. Чтобы никто…

Аттис осёкся. Стана молча смотрела на него, и вор просто не мог выносить этот взгляд. Он вдруг понял, что вообще не может больше терпеть происходящее и хочет, чтобы всё поскорее закончилось. Он словно медленно и мучительно отрывал от себя очень важную часть, и хотелось покончить с этим одним сильным рывком.

Но нужные слова почему-то не находились, а ноги приросли к полу.

— Ты обещал, — вдруг сказала Стана, да так серьёзно, словно не пятнадцатилетняя девчонка, а взрослая женщина.

Аттис даже голову пригнул, как от затрещины.

— Обещал, — согласился он. — Но теперь «долго и счастливо» получится уж слишком недолгим. Станка… Прости. Прости меня. Слышишь? Я…

— Просто возьми меня с собой.

На несколько мгновений юноша смешался — настолько безумной ему показалась идея.

— С ума сошла? Я не могу!

— Почему?

— Потому что тебя тогда тоже… Это же прятаться от всех и каждого! Жизнь псу под хвост!

— А здесь у меня что за жизнь? — вдруг улыбнулась девушка. — Что мне здесь терять-то? Отца с его новой семьёй? Работу на грязной кухне? Глупый ты!

Она приблизилась, поймала его взгляд и по привычке тряхнула волосами, чтобы прикрыть ими шрам.

— Никому я тут не нужна кроме тебя.

Аттис смотрел на подругу с сомнением.

— Опасно ведь.

— Я готова рискнуть.

— Спать придётся где попало.

— Ты кровать мою видел?

— Я не знаю, что нас ждёт.

— А я знаю, что меня здесь ждёт. Проживу всю жизнь и помру, как бабка моя, от гнилого зуба. Лучше уж не знать.

Аттис из последних сил сопротивлялся желанию согласиться. То, что предлагала Стана — сумасшествие, но выходило так, что это было самое логичное на свете сумасшествие. А ещё ему было стыдно, непонятно почему. Может потому, что девушка почти не глядя согласилась идти за ним, вором-неудачником?

— Ты серьёзно готова бежать прямо сейчас?

Вместо ответа Стана дошла до сундука, достала из него мешок и начала кидать в него вещи.

Аттис потёр перевязанную руку и робко улыбнулся. Ему вдруг стало намного спокойнее, без всякой на то причины.

— Тогда и еды возьми. На рассвете мы должны быть уже за городом.