Воины света

* * *

Ворота автомастерской были приоткрыты, хотя над ними висела криво приколоченная табличка: «СЕГОДНЯ НЕ РАБОТАЕМ».

— Ворота открыты, — сказал Витман, припарковавшись поодаль.

— Вижу, — буркнул я. — Идём. Перед смертью не надышишься.

Я вышел под аккомпанемент хлопающих дверей. Обернулся. Все, включая императора, выбрались из автомобилей. Мысленно усмехнулся.

Ситуация складывалась интересная. Будь там, внутри, господин Юнг, у него не было бы ни малейшего шанса против тех сил, что собрались здесь. Императора одного хватило бы, чтобы разорвать его на части… Наверное. Однако все мы сейчас стоим снаружи и боимся увидеть труп цесаревича.

Чужая смерть — то, с чем мы, при всех наших силах, бороться не в состоянии. На эту территорию даже целителям вход закрыт.

Я призвал цепь. Та привычно обвилась вокруг предплечья, и от её прикосновения я почувствовал себя лучше. Уверенней.

Первым пошёл к воротам, стараясь ступать как можно тише и прислушиваясь к доносящимся изнутри звукам. А звуки доносились — приглушенные голоса, которые я пока, как ни старался, не мог идентифицировать.

Потом что-то шлёпнуло, кто-то выругался. Дальше послышался треск. После чего я услышал спокойный голос Вовы:

— Ещё хочешь?

— Давай!

— Смотри, сам решил.

— С точки зрения статистики, сейчас мне точно повезёт!

— Ты час назад то же самое говорил, неудачник.

— Это кто тут ещё неудачник⁈

— Да ты не спорь, ты карты бери. Карты — они одних любят, других нет. И тут уж ничего не поделаешь, никакая твоя стадистика не поможет.

— Вот и посмотрим!

Я толкнул створку ворот плечом и остановился, глядя на открывшуюся передо мной изумительную картину.

В мастерской было почти пусто. Стоял только один сиротливый автомобиль — который, похоже, не принадлежал никому из клиентов. То ли сам Вова, то ли кто-то из его механиков оставил здесь свой.

Посреди помещения стоял столик, застеленный газетой, с лежащей на нём колодой карт, и два перевёрнутых деревянных ящика — на которых сидели игроки в одинаковых рабочих спецовках.

Нас они пока не замечали. Они, похоже, не замечали вообще ничего вокруг.

Вова, бросив взгляд в свои карты, объявил:

— Так. Топливный фильтр ты мне уже проиграл, теперь замена масла. И всё. А то ты из-под этой малышки вообще никогда не вылезешь, — он кивнул в сторону машины.

— Ненавижу менять масло, — проворчал Борис.

— Ну так не проигрывай! — хохотнул Вова. — Ну? Что у тебя там?

— Ещё.

Вова подвинул колоду, Борис взял верхнюю карту. Поморщился, взял ещё одну. Поморщился ещё сильнее. Протянул руку за третьей, но тут же отдёрнул. Решил:

— Хватит!

Вова кивнул:

— Вскрываемся! — и бросил на столик свои карты. Торжествующе объявил: — Двадцать.

Борис взревел, как прирожденный картёжник, вскочил на ноги и со злостью швырнул карты на стол.

— Да что за сучье дерьмо⁈ — заорал он.

— Девятнадцать, — невозмутимо ответил Вова. — Подвела тебя твоя стадистика — а я говорил! Тазик возьми, когда масло менять будешь. Не смей мне, как в прошлый раз, на пол всё слить — бошку откручу. А его сиятельству скажу, что так и было.

Прозвучало шутливо — как, вероятно, звучало уже не раз; за то время, что Его высочество находились здесь, они с Вовой, очевидно, успели сдружиться.

Однако Борис не спешил переводить всё в шутку. В этот раз, видимо, проигрыш зацепил его всерьёз. Он вдруг зло, с неожиданной силой пнул столик. Получилось зрелищно: карты посыпались на пол, столик улетел в мою сторону. Вова от неожиданности подпрыгнул и, проследив взглядом за полётом, увидел меня. Как раз в тот момент, когда рядом со мной встал император.

У Вовы явно случился паралич речевого аппарата. Он так и застыл с приоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами. А Борис, ничего не замечая, новым пинком отправил в полёт ящик, на котором сидел. Тот пронёсся через весь бокс и, врезавшись в стену, разлетелся в щепки.

Я покосился на императора. Тот выглядел не лучше Вовы. Хотя Его Величество, скорее всего, поразило не то, что он видит своего сына в рабочей спецовке, едва ли не матерящимся и умеющим менять масло в двигателе. А то, что этот самый сын твёрдо стоит на ногах, ходит, кричит и швыряется столиками. А не привычно лежит в кровати при смерти, в окружении врачей.

— Ненавижу эту тупую игру! — проревел Борис.

И тут уже содрогнулся я. Что-то было не так с его голосом. Крепко не так!

Это был голос Бориса, всё верно — однако одновременно с ним словно прозвучал ещё какой-то. Да так, будто легион демонов преисподней сопровождал цесаревича хором. От этого звука волосы поднимались дыбом, а кожа покрывалась мурашками.

— Только кретин может доверить свою судьбу слепой удаче! — громыхнул хор демонов ещё громче.

А дальше глаза у меня вовсе полезли на лоб.

Борис поднялся в воздух. Его тело окуталось тьмой, натуральной непроглядной тьмой. Мне показалось, что я вижу, как лучи света — солнечные лучи, попадающие в бокс из бесконечного множества щелей, — изгибаются и затягиваются в этот кокон тьмы.

Из кокона выпростались щупальца, порождения той же тьмы. Они протянулись к машине, схватили её, подняли и, перевернув, обрушили обратно. Машина стояла над смотровой ямой и от удара наполовину вдавилась туда. Брызнули во все стороны стёкла, застонал металл.

Щупальца вновь подняли изуродованный автомобиль и ударили опять. От него отвалились колёса — а всё остальное, сломившись по продольной оси, вошло в яму.

Борис — я видел только его лицо, всё остальное скрывала тьма — понял, что здесь сопротивления больше не встретит. И развернулся в поисках новой жертвы.

Увидел Вову.

— Ты — лжец и мошенник! — громыхнул страшный голос. — Как ты посмел⁈

Щупальца метнулись к Вове. Тот, не будь дурак, бросился на пол. Щупальца протянулись над ним и ухватили воздух. Но тут уже вперёд шагнул я — одновременно сбрасывая с предплечья витки цепи. Что бы ни творилось с цесаревичем, это что-то необходимо было остановить.

Цепь, засветившись, прянула вперёд, обвилась вокруг щупалец и стянула их в единый пучок. Я рванул цепь на себя, и щупальца поддались. Кокон от рывка развернулся, и Борис уставился на меня.

— Ваше высочество! — крикнул я. — Здесь ваш отец!

Ни я сам, ни мои слова, ни объективное присутствие рядом отца не произвели на Бориса ни малейшего впечатления.

— Как ты посмел помешать⁈ — взревел он.

Из кокона вылетело ещё с полсотни щупалец и ринулись ко мне.

Дело принимало серьёзный оборот. Я уже даже не пытался понять, какого чёрта происходит. Хватало понимания того, что я — в полной заднице. Передо мной сильнейший противник, которого я не могу не то что убить — даже ранить. Потому что иначе мне конец, покушение на особу императорской крови — не шутки.

Всё, что я мог сейчас сделать — это прыгнуть в сторону, противоположную от императора. Не выпуская цепи.

Кокон, окутавший Бориса, дёрнуло. Светящаяся цепь продолжала удерживать щупальца тьмы. Борис взревел от ярости.

И тут оцепенение спало уже с императора.

Он сделал шаг вперёд, вскинул руку. На его ладони засияло что-то вроде маленького солнца. Я поспешил отвести взгляд, чтобы не ослепнуть.

— Сын! — громыхнул голос Его Величества. — Я знаю, что ты меня слышишь! Прекрати это! Уступая тьме внутри себя, ты можешь только лишиться себя!

В кокон ударил луч света, и легион демонов заорал так, что затрясся пол, на который я упал.

Свет разлился по всему кокону, перекинулся на щупальца. Миг спустя раскалилась цепь, и я, зашипев от боли, выпустил её.

Свет становился всё ярче, рёв — всё громче. Я закрыл глаза и заткнул уши. Пожалуй, ощущения были похуже, чем те, что вызвала Мурашиха, когда искала след Мишеля. Здесь речь шла не об Изнанке. В наш мир, прямо сейчас, рвалось нечто гораздо худшее. И Борис каким-то образом послужил этому нечто — вратами.

Но вот всё стихло. Погас невыносимый свет. И я, открыв глаза, увидел, как падает на пол бокса цесаревич. Тьмы вокруг него больше не было.

Император, покачнувшись, опустил руку. Потом сел на пол — похоже, не соображая толком, что делает. Это молниеносное противостояние высосало у него немало сил. Лицо побледнело, глаза ввалились.

— Ваше Величество? — Борис, морщась, приподнялся на руках. — Рад вас видеть. Могу узнать, что вы делаете в столь поздний час в столь неприглядном месте?

— Сын… — Император прокашлялся. — Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, спасибо. Я, кажется, упал? Что произошло? Я должен был поменять масло. Карточный долг — долг чести, знаете ли…

Борис повернул голову туда, где раньше стояла машина. Поперхнулся. И, помешкав, добавил:

— Хотя, по-моему, это уже не актуально.