С.С.С.М.
![С.С.С.М.](/uploads/covers/2023-01-23/sssm-201.jpg-205x.webp)
Читать книгу "С.С.С.М."
Глава 9
В приемной было чисто: ни пылинки, ни окурочка на мраморном полу. Краслен сидел на лавке и разглядывал мозаику на стенах, где изображались сцены классовой борьбы и производства чугуна. Он приготовился сидеть долго: понимал, что у крина работы хватает. Но, к собственной радости, Краслен не успел повторить про себя подготовленную речь о вредителях даже двух раз: из кабинета Буерова вышла девушка в черной юбке, белой блузке и красной косынке.
— Вы Кирпичников? Входите.
Краслен встал.
— Товарищ Буеров готов принять вас.
***
Кабинет оказался совсем небольшим. Может быть, он казался меньше, чем есть, из-за того, что все стены были заняты книжными полками с трудами научкомовских классиков. Все — кроме одной, на которой помещался портрет Первого вождя, карта республики и план Столицы, напоминающий комету: старый район кольцевой планировки и новый, хвостообразный — в том месте, где красностранские архитекторы решили разорвать круг, по которому из века в век бессмысленно ходили их предки.
В стороне от входа помещалась раскладушка — между клепаной ракетой, украшавшей интерьер, и некой железякой (видно, первой плавкой неизвестного завода). Остальное пространство занимал стол, снабженный лампой с зеленым абажуром, парой-тройкой телефонных аппаратов, письменным прибором, где чернильница имела в сечении вид звезды, и печати. Над столом висела на веревочке модель бомбардировщика.
Крылолет Крылолетыч, простой человек в старой кожанке, с острой бородкой и хитрым прищуром, вышел из-за стола, подал руку.
— Буеров.
— Кирпичников, — сказал ему Краслен.
Он страшно волновался. Кринтяжпром пришел на помощь:
— Как я понял, вы открыли факт вредительства?
— Так точно… То есть… Да, товарищ. На заводе безмоторных аппаратов в Правдогорске. Целый заговор. И самое ужасное, что с ними начзавком, Спартак Маратыч Разин! Массы ему верят просто слепо, контрагитации никак не поддаются!..
— Погодите-ка, товарищ! — перебил Краслена крин. — А долго вы к нам ехали?
— Да долго… Дня четыре. На летатлине сначала, а потом товарищ Урожайская с собой взяла.
«К чему это он спрашивает?» — думал пролетарий. Вдруг пронзила мысль: «Опоздал! Завод уже разрушен!».
— Товарищ Жакерия… Как же знаем, знаем, — бормотал между тем Буеров, роясь в ящике своего стола. — А вы слишком медленный транспорт избрали. Смотрите!
Он вынул номер какой-то газеты и положил перед Красленом. На передовице крупным шрифтом значилось: «Разоблачение банды шпионов-вредителей». Ниже виднелись портреты Люська и Маратыча — мелкие, скверного качества, и здоровенное фото, где был изображен коллектив заводчан, голосующий за обвинение предателей. Дата стояла вчерашняя.
— Уже за решеткой. Все трое, — сказал Буеров, улыбнувшись.
Краслен сначала жутко обрадовался, а потом почувствовал себя невероятно глупо:
— Ох, товарищ Буеров! Что ж это я, получается, зря работу прогулял, притащился сюда, вас побеспокоил… Ну и ситуация… Бывает же такое… Уж простите!
— Будет извиняться! Вы, Кирпичников, отлично поступили, как и должен настоящий коммунист.
— Я беспартийный…
— Это почему же?
— Не успел еще, — сказал Краслен смущенно. — Я пока что кандидат. Меня рассмотрят скоро.
— Ну, значит, примут, — улыбнулся Буеров. — Считайте, что партийный.
— Так точно, — стесняясь все больше, ответил Кирпичников. Чуть помолчал и добавил: — Вы меня, Крылолет Крылолетыч, простите, что я как дурак… заявился… Пойду я, пожалуй, не буду мешать Вам работать.
— Что ж так сразу-то? Присядьте, пообщаемся… Да что вы так стесняетесь? Ведь я же не министр, не царь, не барин! Я такой же пролетарий, как и вы. И, кстати, ваш приезд совсем не глуп. Кто ж знал, что их раскусят накануне? Ведь могли же не раскусить. Вы, Кирпичников, медаль заслужили!
— Ну уж прямо…
— Прямо-прямо! Сядьте, что стоите! Мне б хотелось в вами пообщаться. Чаю будете?
— Спасибо…
Кирпичников сел. Чай у Буерова был несладкий, но душистый. «Крылолету Крылолетычу от цеха № 5 Завода «Серп и молот»» — прочитал Краслен на подстаканнике.
— А как же их раскрыли? Кто из наших? — спросил он, несколько расслабившись.
— Да вроде как застукали на месте преступления, — ответил Буеров, присев на край стола. — Подробностей не помню. Токарь, что ль, какой-то… Яшин… Яковлев…
— Наверно, Якобинцев Новомирка! Он сосед мой! — выпалил Кирпичников. — Отличный человек! Все нормы выполняет, да еще изобретатель! Спец по физике. И химию штудирует.
— Как здорово… — ответил крин задумчиво. — А я вот тут сижу и день, и ночь, как будто управляю производством, а сколько у станка-то не стоял уж… Иногда так не хватает настоящего общения с рабочими… ну, то есть, смычки с массами…
— Да что вы! Вы же настоящий, наш, народный пролетарский руковод!
— Ну, ладно, коли так. А то вот я беспокоюсь: вдруг да оторвался от рабочих, ну, а сам-то не заметил? Ведь бывает. Вы мне вот что: расскажите про завод свой. Только без прикрас. Какие настроения? Может, жалобы? Успехи с культпросветом?
— Да думаю, товарищ Буеров, теперь, когда шпионы пойманы, у нас все просто лучше некуда! Работаем неплохо, пятилетку вот надеемся до срока… Все почти партийные. Ну, что еще сказать?.. Не знаю, прямо.
— Так уж все отлично? А вы подумайте, подумайте! Ведь разве так бывает, чтобы не на что пожаловаться? А?
Краслен задумался.
— Ну, разве что… Вот супа нам привозят двенадцать видов. Этого мало. Раньше было двадцать. И солянки не дождешься.
Буеров расхохотался:
— Ох, и молодежь пошла! Супов им мало! Эх, Кирпичников! Вот если б вы в Гражданскую… Вот если б в годы Первой пятилетки… Мы тогда картошке были рады, даже мерзлой. И под дождем мокли посреди степи, и в бараках по двадцать человек ютились, и работали шестнадцать часов в день, чтоб дать стране угля, завод построить к сроку! Ладно, не смущайтесь! Ведь шучу я. Для того мы и терпели, и трудились, чтобы молодежь не знала голода и жизни этой старой, нафталиновой, с дурацкой суетой и мелким бытом! Пейте, пейте чай-то!
Кринтяжпром похлопал пролетария по плечу.
— А культработа?
— С культработой тоже все в порядке. Просвещаемся, журналы изучаем. В заводской библиотеке вечно очередь…
— Приятно это слышать. А читают что, к примеру? Пинкертона? Или посерьезней?
— Ну, кто как. Бензина вот, девушка моя, про космос любит. Делер научным атеизмом увлекается, Пятналер — диаматом, партисторией. Хм… Пялер не читает, но зато он в драмкружке.
— А вы, Кирпичников?
— Да я обычно это… Языки учу по книгам.
— Путешествовать хотите?
— Может, приведется. Кто там знает… Просто нравится.
— И много изучили?
— Как сказать… Ну, вот ангеликанский знаю твердо. Шармантийский тоже понимаю, изъясняюсь более-менее. Брюннский тоже уже выучил. Дошел до эскеридского.
— Кирпичников! Да Вы же полиглот! Умней интеллигентов получаетесь!
— Мне нравится учиться. Не плевать же после смены в потолок…
— Конечно! Разумеется! — воскликнул Буеров. — И все же это здорово! Когда-то мы мечтали, чтобы пролетарии хотя бы были грамотны, и это нам казалось страшно трудным и далеким! А теперь…
Краслен привык к тому, что пролетарии увлекаются наукой, мастерят, изобретают, сочиняют, просвещаются, рисуют и играют в драмкружках, что в цехах звучат строки классиков, а не мат, что выходные отдаются спорту и искусству, а не посиделкам за самогоном. А товарищ Буеров застал иные времена. Может быть, он был в чем-то счастливее Кирпичникова, раз мог радоваться вещам, которые казались молодежи привычными и естественными: отсутствию вшей, электрической лампочке, радио, массовой школе, бесплатным больницам, метро и свободе от эксплуатации…
Буеров о чем-то призадумался. Он встал и взад-вперед прошелся по комнате.
— Так значит, языки. Три штуки знаете… — сказал он себе под нос, и Кирпичников не понял, это вопрос или утверждение.
Кринтяжпром остановился, повернулся к пролетарию и по-ангеликански задал несколько вопросов. Тот ответил быстро и по делу.
— Хм, почти что без акцента! — удивился Буеров. — Общались с иностранцами?
— Нет-нет! Товарищ один старший был в Ангелике, вот он и научил произношению.
— А сами бы хотели? — спросил крин.
— Что… сам?
— Попутешествовать?
— Какой там… Мне, конечно, интересно, но какие путешествия, когда капитализм у них в Ангелике? Война того гляди… Вот будет мировая революция, наступит коммунизм на всей земле, тогда поеду. Поглядеть-то интересно.
— Революция так просто не случится. Надо ее сделать. Нам и вам. — заметил крин.
— Да, надо…
— Ну так что же? Вы бы как, рискнули?
— В каком смысле?
— Вы, Кирпичников, хотели б посодействовать тому, чтоб революция в Ангелике случилась?
— Разумеется, хотел бы!
Пролетарий посмотрел на Буерова. Тот глядел серьезно, не шутил.
— Мне дадут задание? — спросил Краслен негромко.
— Если вы готовы. Партия не будет заставлять вас что-то делать, ведь тем более, вы в ней не состоите. Если не готовы к путешествиям и к риску — возвращайтесь на завод, трудитесь мирно, мы Вас не осудим. Производство безмоторных аппаратов, в общем, тоже… приближает революцию.
Сколько раз Кирпичников слушал истории Никифорова о борьбе с царским режимом! Сколько раз видел во сне баррикады, борьбу, настоящие подвиги! Сколько думал о том, что родился не вовремя, поздно, когда в героизме страна перестала нуждаться! Неужели мечта сбудется?! Упустить свой шанс Краслен не мог.
— Товарищ Буеров, если так нужно, я готов поехать! Я счастлив, что партия дает мне шанс проявить солидарность с мировым пролетариатом! Вот только справлюсь ли? Во втузе не учился, кроме крылолетов ничего и не видал…
Крин тепло улыбнулся, по-отечески положил Кирпичникову руку на плечо.
— Справитесь, Кирпичников! Задание простое. Даже опасаюсь, что оно разочарует столь горячего товарища, как вы. Джона Джонсона знаете?
Джонсон был вождем компартии Ангелики. Когда-то эта партия участвовала в выборах, имела вес в стране, но в последние годы совсем зачахла. Под предлогом борьбы с иностранным влиянием буржуазное правительство запретило ее, а на Джонсона развернуло настоящую охоту. Несколько раз он побывал за решеткой, не упуская возможности клеймить своих врагов на судебных процессах, стерпел огромное количество клеветы, изрыгаемой в его адрес газетчиками, то исчезал из поля зрения и даже считался мертвым, то вновь возникал там, где шла ожесточенная борьба труда и капитала… До масштабов Первого Вождя Краснострании он, конечно, не дотягивал, но… был чем-то в этом роде.
— Знаю, разумеется!
— И, знаете, должно быть, что сейчас ангеликанское рабочее движение переживает трудный этап. Наш долг — помочь ему. Необходимо передать Джонсону портфель с кое-какими важными документами. С какими именно — я вам не скажу, это дело такое…
— Да-да, понимаю!
— Вы отправитесь в Ангелику, встретитесь с Джонсоном в условленном месте, передадите портфель и вернетесь на другой же день. Как видите, все очень просто и даже скучно. У вас неброская внешность, твердые убеждения, вы знаете язык, поэтому я остановил выбор на вас. Партия ведь не может посылать человека, которого капиталисты уже знают в лицо. Нам нужен кто-то неприметный. Рядовой. Но идейный.