XVII. Наваррец

Глава 11

Изнутри собор выглядел немного иначе, чем я его помнил по двадцать первому веку. Не было органа, который установят лишь через сто лет. А впереди, у алтаря имелась высокая поперечная каменная ограда, которая скрывала аристократов, пришедших послушать мессу, от глаз простого народа, коих, кстати, было много — собор вмещал в себя до девяти тысяч посетителей, и, хотя, сейчас тут собралось гораздо меньше людей, все же было довольно тесно, особенно в задних рядах, где все толпились, отдавливая друг другу ноги, и негромко переругивались.

От горожан пахло чесноком и кислым вином, плюс вездесущий запах навоза — и все в сумме создавало впечатляющий аромат.

Ни герцога Орлеанского, ни графа Рошфора, ни других важных персон со своего места я не видел — пришлось пробиваться вперед сквозь человеческое море, буквально локтями расталкивая собравшихся.

— Смотри, куда прешь! — здоровенный мужик попытался схватить меня за плечо, уж больно бесцеремонно я его отпихнул, но резкий удар локтем в солнечное сплетение заставил его отшатнуться и судорожно хватать ртом воздух. Ничего, отдышится.

Собор поражал свои величием — умели же люди строить! Каждый раз, когда я видел подобные артефакты древности, у меня возникал лишь один вопрос — как? Без строительных кранов и техники, без нынешней архитектурной школы с миллионами чертежей — и выдавать такие объекты.

Главный неф собора достигал сто тридцати метров в длину, а его высота — тридцати пяти метров.

Сквозь витражи XIII века, представляющие Богоматерь и персонажей Ветхого Завета, пробивалось яркое июльское солнце, играя всем спектром цвета и освещая лица пришедших на службу людей, делая их интереснее, значительнее.

Наконец, я добрался до ограды и беспрепятственно обошел ее сбоку, попав на сторону знати. Тут было веселее: если позади горожане слушали мессу стоя, то аристократы сидели на деревянных лавках. К сожалению, отдельных балконов для особо важных персон предусмотрено не было, но лавок хватало с избытком.

На алтарях горели сотни свечей. Хор исполнял очередной по счету гимн, а я, примостившись на одной из лавок с самого боку, углядел, наконец, носатое лицо Гастона Орлеанского.

Герцог умиротворенно смотрел перед собой, то сильно, почти до крови сжимая свои тонкие губы, то шевеля ими время от времени, и, кажется, непрестанно молился. Две дамы, сопровождавшие его, сейчас сидели с каменными лицами по бокам.

Мария Медичи отсутствовала.

Но ее я и не ожидал здесь увидеть, зато графа Рошфора я довольно быстро отыскал взглядом. Граф стоял, укрывшись за одной из колонн, и наблюдал не столько за мессой, сколько за собравшимися в соборе людьми. Главным его интересом служил Гастон, хотя и помимо герцога здесь присутствовал целый ряд занимательных персон, за которыми Рошфор с интересом следил.

Де Шеврез я не увидел среди прочих. Мари религиозна, когда ей это выгодно. Сегодня же герцогине было просто не до того. Уверен, все ее мысли занимала будущая встреча Медичи и короля, и, конечно, она непременно гадала, сыграет ли ее ставка на меня, выполню ли я ее волю. Я вчера сделал все, чтобы она поверила — я не подведу. Иначе, боюсь, она могла попытаться отыскать иного исполнителя. А искать и обезвреживать еще одного киллера я бы не успел.

Моя таинственная незнакомка сидела в пятом ряду слева. Она была сосредоточена и вполголоса повторяла за хором слова гимнов. Лицо ее в этот момент показалось мне особенно прекрасным — чистым и одухотворенным, без тени фальши.

Зачем я ищу с ней встречи? Она ведь не какая-то там полузабытая юношеская любовь, с которой случайно встретился миллион лет спустя и внезапно вновь проникся воздухом былых лет.

Девушка с портрета — она была для меня лишь образом, а никак не живым человеком. Все это выглядит странно, сродни шизофрении. Я будто помешался. Зачем она мне? Что я ей скажу? Извините, мы знакомы, я видел вас на портрете четыреста лет тому вперед!

Но и не поговорить с ней я не мог. Меня тянуло. Что-то тревожно ныло в груди, едва я представлял, что не увижу ее больше. Я обязан был сбросить это наваждение, развеяв чары при личном общении, иначе я думал бы о ней постоянно.

Девушка была одна, без спутника или спутницы. Рядом с ней на лавке сидела пожилая матрона, одетая по моде прошлого века, подле которой сидели еще три девицы — явно ее дочери — такие же мощные, дородные, несмотря на юный возраст.

Я с трудом оторвал от нее взор, вновь сосредоточившись на Рошфоре, который, судя по всему, устроил здесь и сейчас место встречи с агентами. К его колонне приблизился невысокий дворянин, что-то шепотом сообщил графу и так же быстро отошел. Через несколько минут другой мужчина, проходя мимо Рошфора, тоже что-то сказал ему. Я не слышал, что именно, но видел, как шевелились губы мужчины, и граф кивнул головой, показывая, что принял сообщение. Третий мужчина просто передал графу записку и тут же вышел наружу.

В тот же момент к Гастону Орлеанскому, который занимал почетное место в первом ряду, подсел худой человек в зеленом колете, и что-то прошептал ему на ухо. Гастон нахмурился и жестом отослал человека прочь.

Да что здесь, черт подери, происходит? Не храм Господень, а дом свиданий!

Граф Рошфор меня не заметил, и я решил, что пусть так оно и остается. Надо выбираться на улицу, пока меня не обнаружили. Мне вовсе не хотелось объясняться с графом, и я двинулся было в обратном направлении, когда что-то меня насторожило.

Рошфор уже более не принимал доклады от своих агентов, он прошел чуть вперед, занял удобную для наблюдения позицию и, клянусь, во все глаза уставился на мою незнакомку.

Ошибки быть не могло — не ее же соседка, весом в центнер, так его заинтересовала. Граф пялился на девушку столь откровенно и жадно, что вызвал во мне подсознательную неприязнь, которая быстро перерастала в откровенную ненависть.

Блондинка же ничего вокруг не замечала, полностью поглощенная церковной службой. Она сложила ладони в молитвенном жесте, прислонив их к губам, и не отвлекалась ни на что стороннее.

Рошфор чуть скривился от каких-то свои мыслей и направился к выходу из собора. Вид у него был сердитый. Я подумал немного и двинул за ним следом. Внутри мне было больше нечего делать.

Мы с графом двигались по противоположным сторонам собора и достигли выхода примерно в одно время. Я специально чуть притормозил, чтобы он меня не заметил. Но Рошфор пребывал в возбужденном состоянии и особо не смотрел по сторонам.

Так бывает, даже у самых опытных и бывалых людей, когда собственные эмоции в какой-то момент перевешивают привычную осторожность. Вот и Рошфор попался на эту удочку. Уж не знаю, что именно довело его до подобного волнения. Он буквально вывалился из собора, плечами расталкивая мешающих ему людей, и, широко шагая, направился наискосок через площадь.

Я пару секунд сомневался, стоит ли идти за нам следом — до окончания богослужения оставалось не более получаса, и я мог упустить свою незнакомку — и все же любопытство перевесило, и я пошел за Рошфором, в глубине души надеясь, что у моста он сядет на лошадь или в карету, и я уже не смогу следить за ним далее.

Но меня ожидал сюрприз. У моста Нотр-Дам его ожидали.

Случайностей не бывает. Пикара и трое гвардейцев околачивались рядом с лавчонкой, торговавшей рыбой. Одного из гвардейцев я, приглядевшись, вспомнил — он был вторым из тех, кто напал на меня в тот вечер, а третьему я выдавил тогда глаза и после убил.

Рошфор подошел к ожидавшим его людям и негромко заговорил с ними. Мне повезло, что я шел практически вплотную, и из-за воскресного обилия людей, бродящих среди множества открытых лавок на мосту, я сумел встать буквально в нескольких шагах от говоривших, укрывшись в узком проеме между двумя домами, и теперь слышал каждое слово.

— Как получилось, господа, что он до сих пор жив? — Рошфор, хоть и говорил тихо, но его голос буквально звенел от ярости.

— Ему дико повезло, — пожал плечами Пикара, — мы почти прикончили его, но он ускользнул. Мы потеряли своего товарища!

Такое ощущение, что говорят-то обо мне! Сюрприз, конечно, но немного странно: ведь если бы граф хотел убить меня, он мог бы это сделать сразу же, в момент нашего с ним знакомства, когда я оказался в полной его власти.

— И ничего мне не доложили! Почему, господа, я узнаю обо всем случайным образом? Мой человек встретил его вчерашним вечером, он жив и здоров.

— Говорю же, это случайность! Везение! — Пикара тоже начал раздражаться. — Во второй раз ему уже ничто не поможет. Мы доделаем дело нынче же вечером, клянусь!

— Вот его адрес, — Рошфор протянул Пикаре листок бумаги. — Смотрите, не подведите! Мое терпение не безгранично…

Граф прервал беседу и отошел от гвардейцев, двигаясь по мосту на сторону Лувра. Он не заметил, а я со своей наблюдательной позиции видел прекрасно, как Пикара плюнул ему вслед. Кажется, отношения между Рошфором и его людьми были весьма натянуты.

Судя по всему, сегодня вечером гвардейцы предпримут новую попытку и попытаются добить меня. Да еб вашу мать! Что за город такой, где буквально каждый норовит отправить тебя на тот свет?!

И за что? При встрече с графом я чувствовал, что он заинтересован в нашем с ним контакте. Что же такого произошло после, что кардинальным образом поменяло его отношение ко мне? Я совершенно ничего не понимал.

Между тем Пикара и троица гвардейцев тоже разделились. Гвардейцы отправились в одну сторону, а Пикара перешел мост на сторону Латинского квартала, но пошел не прямо к парижскому университету, который всего пять лет назад в 1625 году возглавил сам кардинал Ришелье, и именно по его инициативе университет стал носить имя Сорбонна, а свернул налево и направился вдоль берега Сены.

Я последовал за ним, все так же стараясь держаться на расстоянии, но не терять гвардейца из вида.

Через некоторое время мы миновали частую застройку жилых домиков и, чуть не доходя до Бернардинского колледжа и Турнельских ворот, Пикара свернул к воде. Очень удобно, в этом месте было малолюдно, у воды росли деревья, практически закрывая нас от взора случайных прохожих.

Пикара просто решил отлить по дороге и спустился вниз к воде, чтобы упростить процесс и помочиться прямо в реку, но ему не повезло. Едва он встал, широко расставив ноги, развязал завязки на штанах и чуть приспустил их, как я, стараясь не создавать лишнего шума, приблизился к нему вплотную, схватил его левой рукой за лицо, закрывая рот от крика, а правой всадил дагу прямо под ребра.

Так тебе, сука! Игры благородных господ окончились, когда на меня напали сразу трое, и теперь я мстил безо всякой жалости или сомнения.

Пикара захрипел, штаны свалились до самой земли, я выдернул дагу из раны и ударил еще раз, а потом еще. Руку я убрал, кричать он уже не мог, но успел обернуться и прохрипеть:

— Де Брас!..

Но на этом его жизнь прервалась, тело обмякло и упало на траву у самой воды. Я вытер дагу о его колет и ногой спихнул гвардейца в Сену. Он сразу ушел под воду — если и всплывет, то ниже по течению. Вот удивятся те, кто его найдет — утопленника со спущенными штанами!