Граф Верховцев. Задача - выжить

— Ты в своем уме? Чтобы я и княжеского сына и в казематы?

— Да ты сам подумай! Пока он научится, мы еще раз десять все тут разнесем. А там есть одна интересная камера, где можно использовать магию, но наружу ничего не просочиться.

Кругликов подозрительно прищурился и вздохнул.

— Небось Аркашка разболтал, да? Вот же бедовый старикан!

— Соглашайся!

Старший координатор повернулся ко мне.

— Алексей Николаевич, не будете против таких мер безопасности?

Я оглядел классную комнату, задержав взгляд на раскрученном кресле, дыре в полу, пятну на стене и кивнул.

— Думаю, ради безопасности, можно практиковаться там.

— На том и решим. Вы сегодня еще будете продолжать? Как вы себя чувствуете, Алексей Николаевич?

— Устал немного.

— Устал он! — влез Лискин. — пропустил через себя тонну эфира и “устал”! Да ты валяться должен в бессознанке! Александр, я тебе говорю, у парня потенциал. Нужно продолжать прямо сейчас!

Его энтузиазм мне не слишком понравился.

— Давайте, все же, — предложил я, — закончим занятие на теории. Разберем, что я сделал не так, а завтра уже спустимся в подвал.

— Георгий, вот пример разумного поведения, — важно сказал старший координатор. — Вот и договорились. Сейчас принесут новую парту, и вы продолжите.

— И учебники, — сказал я.

— Да-да, и учебники.

Кругликов выскользнул за дверь, и она сразу исчезла. Лискин потоптался возле места падения заклинания.

— Ты сам-то понял, в чем была твоя ошибка? — спросил он, покосившись на меня.

— Д-да, — заикаясь ответил я.

Меня начало трясти. Адреналин схлынул, тело стало вялым, а вот зубы отбивали лихую чечетку, едва я попытался что-то сказать. У меня до сих пор перед глазами стоят момент взрыва. Каждую секунду заново переживал — вот сверкающая молния стекает с моих рук, касается пола...

— Эк тебя, князь, — сочувственно произнес Лискин. — Но сейчас же соберись! Если дашь себе сейчас расслабиться, ничего в голове не задержится. Стресс и опасность — самые лучшие учителя. Итак, повторяю вопрос. В чем была твоя ошибка?

— Слишком много силы, — едва разжимая губы ответил я.

— Правильно и неправильно одновременно, — раздраженно процедил Лискин. — Отсутствие контроля, неумение рассчитывать объем, незнание основ, пустая твоя княжеская голова! Во всех учебниках написано, что прежде чем формировать заклинание, нужно понимать, какого размера оно должно быть. Если хочешь просто сладкий чай, не нужно его заваривать в сахарнице.

Он выдохнул и рухнул в кресло. Как я вижу, его тоже зацепило. Чтобы взять себя в руки, пришлось сделать дыхательные упражнения. Лискин внимательно за мной понаблюдал, поглаживая бороду, а потом сказал:

— Вот ты правильно делаешь, значит, умеешь. А чего тогда хапнул так много? Как в три горла жрал с голодухи. Да откуда тебе знать про голодуху-то, — он махнул рукой. — Мамкин с папкой сын, хоть и князь.

Зря он так про голод-то. За все время в камере в шкуре Верховцева меня кормили хорошо, если раз в день. Но Лискину, понятное дело, об этом знать не нужно. Да и я был слишком уставший, чтобы ему отвечать.

Внутри образовалась гигантская дыра, которая требовала насытить ее магией — резерв был абсолютно пуст. Руки чесались припасть к потоку и пить, пить, пить, пока в голове не останется лишь приятный звон.

Я все время поглядывал на нити эфира, никак не решаясь зачерпнуть из них. Тут их так много! Сверкающие, зеленоватые, белесые. Ладонь протянуть только.

— Эй, князь, — отвлек меня Лискин. — Ты это там себе не думай! Опять обожраться хочешь? Думаешь, вторая дыра обрадует Кругликова?

Заметил! Я чуть скривился, не отрывая взгляда от потоков.

— Сколько их? — спросил Георгий.

— Много.

— Конкретнее.

— Три-четыре. Не уверен, что вижу их все.

— А скажи-ка мне, юный князь... — Лискин задумчиво потер лоб. — Что показал ритуал на одиннадцатилетие?

Я опустил глаза. Сказать правду или соврать? Доверия к Лискину не было, но сможет ли он полноценно меня обучить, не зная всех обстоятельств?

— Ничего не показал, — твердо ответил я, глянув ему в глаза.

— О как! Хотел бы я видеть лица твоих родителей! Вот умора! Единственный сыночек и полный ноль! — он гадко засмеялся.

Несмотря на усталость, злость тут же ударила в голову. Не осознавая, что делаю, я потянулся к ближайшей нити. Нервы натянулись до предела и на глаза упала алая пелена.

— Не сметь говорить так о моих родителях.

Каждое слово — удар сердца.

Лискин замер. Его глаза бессмысленно уставились мимо меня, а рука, держащая бороду, расслабилась и упала на колени.

— Не говорить так, — прошелестело в тишине классной комнаты.