Камни тоже плавают

Возвращаясь с чайником и стаканами в подстаканниках, накрываю на ближайшем верстаке.

— Иван Сергеевич, а вас не смутит помочь мне снять сапожки? А то они промокли, и я сильно замерзла…

Почему б не помочь? Не по возрасту, но в ее плащике и, думаю, парадном платье с корсетом и не нагнешся по-хорошему, да и мне не зазорно поухаживать, встав на колено перед такой хорошенькой девушкой.

Только стянув с нее правый хлюпающий сапожок я понимаю — болван! Ладно, сумрак виноват, девчонка не гонор гонит, просто промокла, добираясь по стылым лужам, ну и замерзла до «ой, мама, не балуйся». Поэтому удерживая ножку заодно стягиваю и мокрый то ли длинный носочек, то ли короткую гольфу. В ответ взвизгнувшая княжна вырывается и отскакивает к стенке:

— Вы что творите?!!

— Мокрые носки снимаю…

— Кто вам разрешал носки трогать⁉

— Княжна, они мокрые…

— Пальто и платье тоже мокрые и что⁈

— Вы предлагаете и платье снять? Замаааанчиво!

— А… а… а… Нахал!

— Абсолютно с вами согласен, Ваша светлость! Нахал! Еще какой нахал, хотя про платье, заметьте, это вы предложили! Но несмотря на это мокрые носки мы сейчас все равно снимем! А сами будем пить горячий чай и сушится!

— Нет! Не подходите, я закричу!

— Да, пожалуйста! Кричите… сколько хотите, а мокрые носки мы все равно снимем! А то вы вместо Императорского бала заболеете и попадете в больницу! — и не давая вставить возмущенные слова, — А виноват я буду!

То ли угрозы заболеть, то ли всё-таки пропустить бал действуют, кто их женщин поймет, и я все-таки уговариваю княжну вновь устроиться на стуле и стянуть с нее второй сапог с таким же мокрющим носком. Задерживая дернувшуюся ледяную щиколотку у себя в руках, смотрю в испуганные глазищи.

— Танечка Николаевна, вы, как хотите, а я сейчас буду растирать вам лодыжки спиртом. Судя по их состоянию, будет больно, но так надо!

В ответ на протестующий писк княжны забираю ее сапожки и носочки к печке — сушить. Ну и отправляюсь к своему шкафчику за давно оставленной там кофтой из моего будущего и припрятанной от мастеровых бутылью самогона.

— Ваша светлость, как не печально, спирта нет — буду самогоном растирать. И потом их в кофту завернем.

Немного попрепиравшись и даже тихо поругавшись, вручаю княжне в руки стакан парящего чая и банку меда. А сам присев на корточки все же забираю ее ножки к себе на колени. Щедро плескаю самогона и начинаю растирать, восстанавливая кровоток и заставляя краснеть кожу. Это не массаж, поэтому, как только кожа краснеет, а княжна перестает дергаться от колющих иголочек восстанавливающейся чувствительности нервов, заворачиваю лодыжки в кофту.

— Все, Ваше светлость! Теперь пьем чай, греемся и сохнем!

— Спасибо Иван Сергеевич и… простите! Я о вас плохо подумала.

— Ну я ж сказал — до десяти не пристаю.

Ну а дальше под треск угольков начался поток нескончаемых вопросов: «А вы пряник обещали…», «А почему вы мед тоже не кушаете?..», «Одна ложка? А давайте по очереди мед моей ложкой кушать?..», «А вы правда с меня б платье могли снять?..», «А расскажете что-нибудь про себя?..» — в ответ на ранее выданную еще Деду легенду — «Ну так не интересно, вы ничего не рассказываете…», «А расскажите что-нибудь интересное…». Ну я и сначала в шутку, а потом и увлекшись зарассказывался историей про Малыша и Карлсона, который живет на крыше. На банке варенья уже ближе к полуночи в парадной раздались бряцание дверью и пьяные голоса шумной компании, в которых узнаются реплики и Беккеля с Дедом.

Ахнувшая княжна бледнеет и шепчет что-то типа «Ой мамочка, скандал-то какой теперь точно будет!», я ж на пару секунд подвисаю, пока просекаю всю пикантность и неоднозначность ситуации в текущих реалиях. Ночь, свечи, самогон, мастерская, я и княжна. И как ни крути, но никому уже не докажешь, что жених точно не рогоносный…

Репутации Долгорукой моральный кирдык! Мне кстати тоже кирдык. Или точнее капец на букву «Пэ», только полный и физический. Один олень сейчас прям тут будет… забадывать, однако. Хотя с капец я может и поспешил, шесть пилюль кольта и запасной магазин могут и не мне дырок насверлить. Несовместимых с боданием. Главное помнить, что лучше плохо сидеть, чем в земле хорошо лежать…

Только потом мне все равно кирдык придет. Ну или в бега… Не вариант! А какой вариант, княжну под кровать или на балкон? Так нет их… В шкаф? А вот это вариант!

И откуда только силы и резвость взялись? Пока в прихожей топали, смеялись и искали свечи, хватаю в охапку пискнувшую княжну и несусь к шкафчику Архипа. Он там все равно, кроме пресловутого болта ничего не хранит. Ну и впихиваю туда без всякого пиетету сгибая в три погибели доставшуюся мне княжескую особу. Благо — хрупкая, с трудом, но помещается вся!

Под скрип открывающейся двери еще успеваю притворить дверку и метнуться к стулу, сделав вид что только встаю, приветствуя дорогих хозяев. Спрятать остальные следы ночной посиделки уже не успеваю: самогон, стаканы и мед остаются на верстаке, как и пыхтящий чайник на буржуйке. Ввалившаяся компания из Беккеля, Деда, какого-то бородатого мужика в расшитом погонами и аксельбантами мундире, да стайки восторженно пищащих девиц, немножко смущаются неожиданно застав меня любимого. Беккель даже замирает в двери, вылупившись на меня как лунь на тень отца Гамлета. Но подталкиваемый в мягкие тылы очередной мадмуазелью, тоже оказывается впихнут в мастерскую.

Сразу становится шумно. Дед за обшлаг утаскивает обундиренного к спидстеру. Хвастать своим инженерным гением. Туда же лезет и большая часть верещащей и охающей женской стайки.

А вот самого Беккеля качает ко мне.

— И… Ик… Иван ты чего здесь делаешь? — хорошо набравшийся Пауль качается, но хватаясь за крутящуюся рядом девицу умудряется удержать равновесие.

— Да вот у спидстера стекло восстановил, ну и план автомобильного завода смотрел…

— Сделал?

— Да, стекло встало, как родное… — махаю рукой на поблескивающий в отблесках свечей спидстер, и пока все инстинктивно отвлекаются, да таращатся в темноту, ногой толкаю сапожки княжны от буржуйки поглубже в тень под верстак.

— Да хрен на стекло, что с планом? — под хихикание девицы, Пауль, дыша винным перегаром, пытается поймать меня за лацканы пиджака. Чуть отступаю назад, чтоб не схватил, но тут же приходится ловить и поддерживать, чтобы теперь уже не упал. Хозяин, чтоб его…

— Тоже сделал, — если положить руку на сердце, почти сделал, там бы еще и конвейерную сборку сразу расписать стоит, но не пьяным же это рассказывать? — Вон на полке положил… то есть поклал. — хм, не поняли.

Пауля по кривой уносит к полке, где он, матерясь и постоянно хватаясь за показушно подставляющуюся под облапывания мадмуазельку, начинает листать страницы.

Зато на место Беккеля черт приносит разухарившегося Деда, которому тоже неймется выяснить, чем же я тут в середине ночи маюсь. В ответ на «Работаю. План для Пауля Фридриховича делал…» Дед неожиданно звереет и орет:

— Врешь, сукин ты сын! Стакан в помаде тоже твой⁈ За дурака меня держать вздумал?!! Бабу ты сюда приводил! — и хрясь мне по морде! — под одобрямс осоловелого бородатого павлина. Ну и конечно же — под восторженные ахи поддатой кодлы.

Мне! По морде⁉ От вспыхнувшей ярости у меня неожиданно темнеет в глазах и сознание чуть не тонет в звериной злобе! Честно, еще миг и положил бы их там! Даже без кольта, простой какой-нибудь железякой забил бы! В фарш замесил! Или зубами загрыз! Но, отрезвила мысль, что потом с будет, если тут еще и княжну найдут. Поэтому утирая юшку, стою. Молчу. Только зубами скриплю.

— Еще раз бабу сюда приведешь вышвырну как паршивого пса! Понял? Да и запомни, тварь безродная, тебе здесь не Европа! А то решил с благородными ровняться… — он, что-то там еще вещает, а меня трясет от ярости… от второго тычка я ухожу назад, рвя дистанцию. За верстак. Сорвусь, походу.

На мое мордобитие под восторженные писки пьяной кодлы отвлекается от попыток чтива и Беккель.

— Виктор Вильгельмович, Иван Данилыч да отстаньте от Ивана, стоит на него время тратить! Пойдемте лучше ко мне в апартаменты! У меня таааакой ямайский ром! Сударыни, будете ром?

При слове «ром» бородатый что-то мычит и на автопилоте сворачивает к Беккелю. Деду ничего не остается как подхватиться за ним, зло бросив мне через плечо: «Убрал чтоб тут!». Ссука… и ради этих тварей я пыжился, выигрывая гонку? Стою, киплю, смотрю.

Уходящий последним Беккель, вцепившись в косяк долго пытается сфокусировать на мне взгляд, трясет бумажками плана и шипит:

— План сделал я! Запомнил?

Не понимаю. Присвоить что ли хочет? Зло смотрю на него, а он пьяно ржет и тыкая за спину пальцем громко шепчет:

— Это фон Вале, беби! Понял кто я здесь теперь?.. — и, лыбясь, хлопает дверью.