Без Царя…

Глава 1 В которой Герой строит планы на жизнь, а Жизнь, в свою очередь, строит Героя

— Проблемно… — выдыхаю я, глядя в разложенные на столе бумаги, и обхватываю руками коротко стриженую голову.

— … ирод ты, Петька, вот ужо я тебя, неслуха! — донеслось из раскрытого окна. Я поморщился досадливо, а во дворе продолжался шумный разнос несносного Петьки.

Зажал было уши руками, но только укололся грифелем, да ещё и обломав кончик. Чертыхнушись негромко, отложил в сторону карандаш, потёр потные виски и снова уставился в бумаги.

— … и если ты ещё раз, — разорялась проклятая баба, даже не думая приглушать голос, так что я зашипел от досады, не хуже чайника на примусе.

После неудачного мартовского восстания, подавленного войсками с необыкновенной жестокостью, в Москве и Петрограде[1] не было ни одного хоть сколько-нибудь заметного митинга. А цензура, и без того бессмысленно жестокая и тупая, выплеснулась за рамки здравого смысла.

Народ притих, но протестные настроения остались, покрывшись гнойной коростой гвардии, казаков, которых ради этого снимали с фронта, и не слишком многочисленных, но яростно-патриотичных черносотенцев, которые выискивают крамолу и бунтовщиков с упорством психопатов. Сколько погибло народа во время мартовских событий, подсчитать невозможно, но даже правительство, склонное к преуменьшению неугодных ему цифр в разы, а то и в десятки раз, говорит о тысячах убитых бунтовщиков.

… я потом видел следы пуль на кирпичных стенах, и плохо замытые следы крови, говорящие даже не о боях, а о расстрелах!

А протест пока прорывается вот так вот… В готовности к скандалу, в громких разговорах, в угрюмом молчании.

Многие даже и не понимают толком сути происходящего, и спроси их о протесте, участии в митингах или (упаси Боже!) восстаниях, так даже и не поймут вопроса. Или по малоумию своему, начнут пенять на псаря, а не на царя, уверяя в верноподданических чувствах и выступая за войну до победного конца, да против социалистов, о которых малоумные знают только, что они злодеи и за германцев.

А я… молчу. Пророков и витий, вещающих о новой Революции, хватает и без меня. Хватает неглупых людей, понимающих суть происходящего. Готовятся… кто как может.

Одни — разжигают пожар Революции, искренне или же просто желая вскочить на отъезжающий поезд.

Другие — тушат, столь же искренне полагая любые жестокости вполне уместными в свете надвигающейся катастрофы.

Третьи… а вот последних большинство, и они готовы пойти за любой партией и любым лидером, который поведёт их куда-то. К светлому ли будущему, или к не менее светлому прошлому… не суть. Своего мнения они не имеют и колеблются вместе с линией правящей партии. Не будучи приспособленцами, они искренни в своих колебаниях…

… и вот это — страшно!

А я, вместо того, чтобы делать что-то для страны и Истории, сижу над тетрадкой и пытаюсь свести воедино данные домашней бухгалтерии, латая скудноватым бюджетом многочисленные дыры семейной экономики. Финансовые неурядицы ещё не постучались в наш дом, но сводить концы с концами непросто.

С началом войны цены сильно выросли, и в первую очередь на продукты первой необходимости. Хлеб и крупы подорожали в два-три раза, и всё кричит о том, что это не предел! Не слишком отстаёт мясо, яйца и молочка.

Инфляция пока сдерживается искусственными и не всегда популярными методами, вплоть до продразвёрстки у крестьян, начатой ещё в шестнадцатом. Не знаю… я не экономист и не могу судить здраво, но почему власти вместо кнута продразвёрстки не хотят применять ещё и пряник, понимаю плохо.

Вариантов, на самом-то деле, немало. Начиная от налоговых льгот добросовестным крестьянам в будущем, каких-нибудь специальных медалей и социальных ступенек, заканчивая, к примеру созданием сельскохозяйственных кооперативов на специально выделенных для этого Кабинетских[2] землях.

Немного… достаточно несколько процентов! Да хватит даже самого намерения передать часть Кабинетских земель в руки крестьянских общин, и у Романовых не будет более крепкой поддержки за всю историю Российской Империи! Но нет…

… не понимаю. Впрочем, я не экономист, не социолог и тем паче не политолог. Все мои рассуждения дилетантские и поверхностные, а ситуацию я рассматриваю с точки зрения человека двадцать первого века.

— Так… — отбросив посторонние мысли, возвращаюсь к исчерканной пометками тетради. Это не просто дебет-кредит с покупкой говядины и яиц, а настоящее уравнение со многими неизвестными.

Значительная часть моих доходов несколько… виртуальна? Да, наверное так можно сказать.

К примеру, часть доходов от букинистики составляют книги, и ценность некоторых томов достаточно велика. Но… конъюктура этого рынка очень специфична, и куда как сложнее той же торговли зерном. Даже в военное время!

Нужно учитывать массу факторов, в том числе и переменчивую моду на каких-то писателей или жанровые направления. А Революция? Несколько месяцев, и страну начнут покидать состоятельные люди, по мере возможностей увозя с собой всё самое ценное, в том числе, разумеется, и книги.

А сама Российская Империя? В ближайшие даже не годы, а десятилетия, книжный рынок, да и антикварный вообще, станет здесь уделом немногих коллекционеров. Внушительный пласт людей, которые в принципе могут что-то покупать и продавать, исчезнет на долгие годы.

Соответственно, в Европе и США сильно просядут цены на старинные и редкие книги, антиквариат, драгоценности и прочие предметы роскоши. Потом поток эмигрантов из Российской Империи станет шире, а господа-товарищи развернут торговлю предметами искусства, антиквариата и другими ценностями, и что характерно, за… хм, бесценок.

Другая часть моих средств вложена в антиквариат. Ну, как вложена… На Сухаревке я бываю часто, да и не только там. Порой натыкаюсь на интересные образчики старины, которые можно приобрести замечательно задёшево. Бывает, что и ошибаюсь… а ещё чаще мешает сознание человека двадцать первого века, и покупаю я вещицы, которые станут ценными лет этак через семьдесят.

Больших капиталов я на этом не нажил и вряд ли наживу, да и все мало-мальски ценные вещицы я стараюсь переправлять в Данию к матери. Но там далеко не всё просто…

А ещё нужен обменный фонд, которым я пытаюсь жонглировать в свою пользу. Не всегда финансовую. Иногда обычные запонки, красная цена которым не больше червонца, могут оказаться решающим аргументом для коллекционера, сподвигнув его на что-то, нужное мне.

Отдельно — вещи вовсе нематериальные, как например, обещание Макса Волошина[3], проживающего ныне в Крыму, «всенепременно» побывать на свадьбе моей сестры, намеченной на июль семнадцатого в Севастополе. Ресурс? Безусловно!

— … а если так? — быстро выписываю на тетрадном листке имена людей, бывающих у Волошина на его Коктебельской даче: Брюсов, Белый, Мандельштам… и начинаю припоминать их сильные и слабые стороны, привычки и особенности характера.

Большинство из них я знаю как минимум заочно, состоя в переписке. Я по-прежнему не вхожу в число людей искусства, по крайней мере в его настоящем, а не в богемно-интеллектуальном смысле.

С кем-то я пересекался как букинист и антиквар (последнее скорее как посредник и иногда эксперт), с кем-то как переводчик, ценимый за способность перевести текст не просто максимально точно, но и учётом особенностей региона, в котором родился, вырос или долго жил автор. Это далеко не так просто, а ведь порой перевод напрочь меняет смысл исторического трактата или поэтического образа.

С другими я знаком как домашний учитель их друзей или как член Гимнастического общества. А с некоторыми, как например, с ныне покойным Барсовым[4], и вовсе познакомился на Сухаревке.

— Так… — ставлю галочку напротив Белого[5]. Его, увлекающегося оккультизмом ещё с гимназических времён, зацепить не сложно! По крайней мере мне, человеку, отец которого в той ещё жизни предпочитал всем телеканалам «Звезду» и «РенТВ».

Мистической дряни разного рода на Сухаревке валом! А я, вскормленный РенТВ и воспитанный Интернетом, благодаря курсу по искусству Университета Барселоны, смогу не только отличить одну дрянь от другой, но и придумать ей интересную и правдоподобную историю!

Стыдно ли мне? Да ни капли… Я точно знаю, что Белый собирался провести лето в Крыму, а от Коктебеля до Севастополя всего-то сто сорок два километра по прямой.

Откровенную ерунду я покупать не буду, а вещь «с историей» ценилась всегда. Собственно, порой история вещи более важна, чем её качество! А выдуманная ли она… какая, собственно, разница?!

— Куплю, сочиню что-нибудь интересное и отправлю в подарок, — решил я, — а потом, как бы между делом, и на свадьбу Любы можно пригласить… Да, решено!

Решив отчасти проблему приглашённых гостей с нашей стороны, несколько расслабился. Проблема эта, на самом деле, стояла более чем остро! Кто у нас со стороны невесты? Папенька… а это не лучшая реклама, знаете ли!

А вот если будет не только Юрий Сергеевич и пара-тройка гимназических подруг Любы, но и Волошин, Белый, да два-три профессора, отдыхающих на этот момент в Крыму и попавшихся мне на карандаш, то сторона невесты будет выглядеть вполне пристойно.

Расслабившись, я замурлыкал одну из моих любимых песен.

— Гей, десь там, де чорні води[6],
Сів на коня козак молодий.
Плаче молода дівчина,
Їде козак з України.

А в голове между тем уже вылезли другие проблемы, и первейшая из них — чёртов ресторан! Папенька, который по идее и должен оплачивать всё веселье, как-то хитро вывернул эту ситуацию… В общем, веселиться собирается он с сослуживцами, а расплачиваться предстоит мне.

Всё это, разумеется, под соусом того, как он гордится моей самостоятельностью. Обложил грамотно! Понятно, что опыт по части халявных застолий у дражайшего родителя невероятный, но…

— Вот зараза! — ругнулся я, начерно прикидывая бюджет и приходя в самое дурное расположение духа. Папенька делает уверенные шаги навстречу маразму и альцгеймеру, а вот поди ж ты!

— И денег жалко, и обидно… — встав со стула, я подошёл к окну и некоторое время бездумно глядел на улицу, где в пыли рылись сонные куры.

— Грамотно… — ещё раз повторил я, — вот как хитро́ вывернул всё! Зараза! Выходит так, что если я отказываюсь оплачивать застолье, то тем самым я как бы отказываюсь от эмансипации. Пусть частично, пусть ненадолго… но крови мне это выпьет немало!

— А если соглашаюсь… — я потёр подбородок, на котором юношеского пушка нет и в проекте, — то тем самым даю слабину, но уже с перекосом в другую сторону. Тогда Юрий Сергеевич пиявкой присосётся к моему кошельку. Попытается, по меньшей мере. Н-да… дилемма!

Настроение испортилось, и по всему выходит, что в принципе вывернуться из дурной ситуации, в которую меня загнал дражайший родитель, я в общем-то смогу… Вот только нервов он мне при этом намотает, на хорошую канатную фабрику хватит!

— А ещё одноклассников, — бормочу расстроено, — хотя… стоп!

Начала осторожно наклёвываться мысль о том, что все эти мероприятия можно и совместить! А поскольку мои сверстники и так называемые друзья детства почти сплошь гимназисты, то в рестораны им путь заказан! Что остаётся? Пикник…