Неправильный солдат Забабашкин

* * *

Забабашкин

Предельно сфокусировав зрение и, водя стволом винтовки, в конце концов, смог найти подходящую цель. Судя по противоударному берету, это был танкист, который, прячась за танком, хотел перебежать улицу. Но я не дал ему этого сделать, а сразу же отправил на поезде в преисподнюю, выдав билет в виде пули между глаз. Выстрелил и дальше продолжил осматривать поле боя. Но, увы, никакого движения так сразу обнаружить не удалось. Пробежался взором по первой колонне, по второй, по домам, по оградам, по берёзкам и кустарникам. Ничего. Полная и окончательная тишина.

Стал не спеша вновь и вновь прочёсывать взглядом местность. И это дало свой результат. У забора, что был возле каменного трёхэтажного здания, вновь показалось движение. Всмотрелся — ползёт, голубчик.

«Что ж ты так медленно? Ранен? Ну, ничего, сейчас я тебе быстренько помогу и тоже отправлю экспрессом за танкистом. Проезд к Сатане заказывали? Нет? Неважно, билет уже куплен, а значит, пора в путь», — с ненавистью к врагу подумал я, и собрался было выстрелить, но, так и не нажав на спусковой крючок, вспомнил, что патроны в винтовке закончились.

Не отводя взгляда с намеченной цели, протянул отстрелянную мосинку заряжающим и требовательно произнёс:

— Патрон, — а потом сразу поправился: — В смысле винтовку!

Но никто оружие у меня не забрал и другого не вручил.

— Да что вы, заразы, совсем охренели⁈ У меня там фриц живой мотыляется, как хрен знает что в проруби! А вы тормозите! — зарычал я и резко повернулся, чтобы отчитать своих нерадивых помощников.

Но те не очень обратили на меня внимания, потому что стояли по стойке смирно перед комдивом Неверовским.

— Э-э, патрон? — растерянно произнёс я, на автомате повернувшись к полковнику. — Ну, или винтовку, — потом, осознав, как это глупо звучит в тишине, негромко добавил: — Желательно заряженную.

— Боец! Что ты делаешь⁈ — удивлённо смотря на меня, спросил запыхавшийся полковник, который, вероятно, к нам на позицию бежал, а потому и запыхался.

Прибыл он к нам в окоп не один, а в сопровождении неизвестного мне полковника и младшего лейтенанта Горшкова. Все они удивлённо смотрели на меня и ждали ответа.

Пришлось ответить, как есть.

— Э-э, веду бой, товарищ командир.

— Бой? С кем? Никого же нет! В кого ты стреляешь⁈

— Во врагов, — пояснил я, кивнув в сторону противника. — Они там — за речкой.

— За речкой? — удивился тот и, поднеся к глазам бинокль, уставился в сторону Троекуровска.

Туман к тому времени стал редеть и видимость значительно улучшилась.

— Там машины горят, — констатировал очевидное замкомдив, который тоже посмотрел в ту сторону.

— Вот именно, — растерянно произнёс Неверовский, не переставая рассматривать обстановку. В какой-то момент он остановил бинокль в одной точке и стал считать: — Раз, два, три…– потом что-то прошептал неразборчивое и подвёл итог подсчётам: — Девятнадцать танков стоят.

— А ещё, двадцать бронетранспортёров и восемнадцать грузовых автомобилей. Причём последние вообще, практически все в огне пылают, — посчитал заместитель.

— И куча мёртвых фрицев на земле, — пробасил присоединившийся к нам весь испачканный в грязи майор. — Просто небылица какая-то.

Командир дивизии оторвался от бинокля и посмотрел на прибывшего.

— Вот и командир разведроты пожаловал. Ну, Лосев, что твои разведчики говорят?

— Стоят немцы, товарищ полковник. Застыли на окраине. Да вы и сами всё это прекрасно видите. Туман уходит, окраины Троекуровска уже разглядеть можно, — произнёс Лосев и, достав бинокль, стал рассматривать застывшие колонны. — Вон, видите, ни одной живой души. Всех снайпер положил. А кого не положил, распугал.

Неверовский перевёл взгляд на меня и растерянно спросил:

— Это твоя работа? Ты остановил немецкое наступление?

— Ну не то, чтобы остановил, просто, наверное, немного замедлил развёртывание порядков противника, — не стал я делать громких заявлений, помня, что скромность украшает человека.

— Развёртывание порядков предотвратил⁈ Да нет, брат, ты их просто перебил всех начисто! А это — усиленный механизированный батальон! — хохотнул командир разведки. — Я сам видел, как ты щёлкал немцев как орехи.

— Боец, назовитесь. Кто вы? — вновь перевёл взгляд с разведчика на меня комдив.

— Красноармеец Забабашкин! — отрапортовал я, а потом негромко добавил: — Алексей.

— Молодец, Алексей! С немцем разбираешься на раз-два! — и тут он схватил меня за плечи и вскрикнул: — Да ещё как разбираешься, чертяка!

— Хорошо разбирается! Действительно, молодец! — поддержал его подполковник.

— Не то слово — молодец! Снайпер! Да ещё какой — Ворошиловский стрелок. — Комдив вновь слегка потряс меня за плечи и произнёс: — Как обстановка стабилизируется, приказываю Вам, красноармеец, сразу же явиться в штаб. Будем думать, как нам создать снайперский взвод, который Вы возглавите. А как будет у нас таких, как ты, хотя бы десяток, мы сможем держать оборону более уверенно.

Услышав такое «лестное» предложение, сразу же решил расставить все точки над «i» и рассказать о том, что я не смогу никого обучить, потому что сам не обучен. Хотел наврать о том, что мой талант у меня с самого рождения, и вряд ли кому-то смогу объяснить, как он работает. Но затем решил не обманывать, а сказать полуправду.

— Товарищи командиры, мой метод поражения целей вряд ли кому-то подойдёт. Я просто, если сосредоточусь, то вижу более детально. И прицелится мне легче, чем какому-то другому человеку.

— Но как ты-то сам так стрелять научился?

— После операции, что мне врачи сделали. Я контузию получил и лёгкое ранение глаз. Вот после этого у меня и появилась, можно сказать, дальнозоркость.

— Ранение? Контузия? Так ты из госпиталя? — догадался комдив.

— Так точно. Мы, вот с товарищем лейтенантом, под бомбёжку попали и были ранены. Вот я в госпитале и лечился, пока на оборону не позвали.

Полковник посмотрел на моего помощника и будто только что его заметил.

— Воронцов, так ты сейчас у него вторым номером? — обратился он к ГБэшнику.

— Так точно, товарищ полковник. Вот с рядовыми Апраксиным и Зорькиным помогаем Забабашкину атаковать неприятеля, — ответил тот и рассказал о нашем методе, — мы заряжаем, он стреляет.

Комдив удивлённо выслушал, посмотрел на стоящие на земле вокруг меня винтовки, обратил внимание на сотню гильз, валяющихся под ногами и, увидев, что на вырытой в земле полке стоит всего одна пачка патронов, посмотрев на меня, спросил:

— Это всё?

Я тоже посмотрел на коробку, и перевёл вопросительный взгляд на Воронцова.

— Это всё?

Тот, очевидно, хотел было пожать плечами, но вероятно вспомнив, что такие ответы не по уставу, обернулся к Апраксину и задал точно такой же вопрос:

— Это всё?

Тому переадресовывать было некому и он, кивнув, ответил за всех:

— Так точно! Весь боезапас, что был у нас, мы ужо исстреляли. Осталось девятнадцать патронов, тама в коробке.

Воронцов обернулся, и собрался было доложить, как и положено, но комдив его остановил, сказав, что всё и так слышал. После этого посмотрел в бинокль в сторону врага и через полминуты произнёс:

— Вроде бы у второго танка, который стоит в колонне, что справа, кто-то ползает.

— Где? — моментально среагировал я, хватая винтовку. А затем, вспомнив, что патронов нет, приказал своим помощникам: — Заряжай!

Уже через пятнадцать секунд я произвёл первый выстрел.

Трое солдат пытались вытащить лежащего в башне немецкого командира.

После того, как первый немец упал, его камрады, поняв, что по ним вновь работает снайпер, побежали врассыпную. Но одного всё-таки я успел достать, попав в спину.

Тот упал, но не умер. А стал ползать по земле и, вероятно, просить помощи, поднимая одну руку вверх. Я знал, что снайперы используют такой приём, который можно называть «ловлей на живца». Они ранят цель и ждут, когда к ней придут на помощь. Раненый, естественно, испытывает боль и просит, чтобы ему помогли. Его товарищи, видя мучения товарища, нередко бездумно спешат к нему на выручку. А это снайперу только и нужно — так и не добивая первую цель, стрелок занимается отстрелом тех, кто, слыша крики боли и отчаяния, идёт к своему товарищу на помощь.

Я это знал и прекрасно понимал, что с военной точки зрения это целесообразно. Ведь снайпер знает точное место, где появится враг, а потому результативность стрельбы у него существенно возрастает. Но смотреть на муки немца мне было органически неприятно. И я, не став продлять агонию вражеского солдата, произвел точный выстрел в одиночную цель.

После этого вновь пробежал взглядом по колоннам и заметил ещё некоторые любопытные головы, которые то тут, то там стали выглядывать из-за техники.

Пришлось вновь начать работать.

Отстреляв ещё магазин из пяти патронов, отметил, что больше любопытных и желающих вынести раненых и убитых с поля боя, нет. Вероятно, все поняли, что снайпер никуда не делся, а потому затаились.

— Пока перекур, — сообщил я, отдав Воронцову винтовку на перезарядку.

Тот, как и положено передал её Апраксину, а сам посмотрел на комдива.

— Это просто удивительно, — произнёс полковник, вновь осматривая меня с головы до ног. — Если бы глазами сам не видел, то ни за что бы не поверил! Это ж надо, в одиночку наступление остановил, — он посмотрел на Воронцова. — Береги мне Забабашкина! Головой за него отвечаешь! Будь с ним всегда!

— Есть, товарищ командир дивизии! — вытянулся ГБэшник.

— Ну а ты, красноармеец, — комдив повернулся в мою сторону, — не дай себя убить. И после боя мухой в штаб. Будем думать, что с тобой делать.

Последние его слова я почти не расслышал, потому что боковым зрением увидел движение со стороны, занимаемой противником. И движение это было, как мне показалось, не на земле, а в воздухе.

Вначале я не понял, что меня отвлекло от слов полковника Неверовского, но затем, всмотревшись вдаль и сфокусировав зрение на горизонте, я понял, что именно меня насторожило. А потому, стараясь не паниковать самому, и не создавать ненужную панику, я негромко произнёс:

— Товарищи, там «Юнкерсы» немецкие к нам летят. Предлагаю отложить разговоры на потом, а самим спрятаться в укрытие, ибо на открытой местности мы с вами представляем для них довольно лакомую групповую цель.