Имперец. Том 3

Но пока он не открыл дверь, Анна успела спросить:

— Откуда… — голос предательски сел, и девушка с трудом закончила фразу: — откуда Он узнал?

Мужчина положил ладонь на лапку дверной ручки и усмехнулся:

— Один наш общий миролюбивый знакомый рассказал доверенным людям, а те передали выше.

«Александр Мирный, я в неоплатном долгу перед тобой», — подумала Анна, прежде чем серый человек впустил пару гвардейцев, что вынесли так и не пришедшего в сознание Николая Распутина.

Императорский Московский Университет, тренировочный полигон, Александр Мирный

— Мало я тебя гоняю, Мирный, ой ма-а-ало! — вместо приветствия произнес Разумовский на первой тренировке после того, как я раскурочил территорию вокруг собственного делового центра.

— И вам доброе утро, Дмитрий Евгеньевич, — широко улыбнулся я.

Разумовский посмотрел на меня недобро-недобро, но зазря тратить воздух на угрозы не стал. Оно и понятно, у него впереди целая тренировка, чтобы выжать из меня максимум.

— Корсакова, сегодня сдаешь мне зачет по стихии Воды, — перевел взгляд на девушку Разумовский.

Василиса чуть побледнела, но кивнула с видом самым решительным.

— Ты же, Мирный, пока дама твоего сердца будет пытаться получить разрешение на открытие следующей стихии, научишься компоновать техники, — объявил тренер. — Раз уж тебя хватило на торнадо, попробуй сложить Воздух и Огонь. Полчаса на творческие эксперименты. Работай.

Ивана сегодня все еще не было, и я не был уверен, что он вернется, если честно. Возможно, я бы на месте императора вообще пацана дома запер, пока крысу не найдут. Но тут возникали всякие политические риски-ириски, которые даже цензура абсолютной монархии не пережует.

Разумовский отвел Корсакову на край полигона и принялся гонять девушку по азам. Я немного постоял, наблюдая за ними, но, во-первых, быстро убедился, что Василиса прекрасно справится, а во-вторых, получил по носу электрическим разрядом от господина тренера.

Было не больно и не обидно, скорее как-то душевно. Такой отеческий щелчок, какой батя мог отвесить мне, когда я совал нос в его мастерскую без разрешения.

Отвернувшись от экзаменуемой Василисы, я вздохнул. Огонь и Воздух, да? Это ж получается двигатель внутреннего сгорания?

Нет, для этого мне не хватает электричества в арсенале.

Я попытался себе представить это смешение. Воздух должен гореть. А горит он при нескольких сотнях градусов Цельсия. Вообразить себе четыреста градусов я не мог, но зато прекрасно представлял результат испытаний оружия массового поражения.

Воздух должен гореть.

В этом мире тоже были ядерные боеголовки, наверняка где-то завалялись и ампулы с биологической дрянью, и с химической. Здесь не было СПИДа, и не мутировали коронавирус, но время от времени тоже вспыхивала какая-нибудь местечковая чума, сбежавшая из лабораторий.

Людская натура предсказуема.

Если выбирать, то огонь, наверное, не был моей любимой стихией. Он был моей работой, иногда продолжением моей руки, иногда — ночным кошмаром. Да, при прочих равных я бы предпочел сгореть, чем утонуть, но все-таки огонь был моей рутиной.

И теперь Воздух должен гореть.

Я прикрыл глаза. Память перебирала места и истории, приключения и операции, кошмарные кошмары и смешные случаи.

Я видел, где горел воздух? Видел, видел…

Дарваза.

Горел не воздух, а газ, но тем не менее.

На зубах как будто снова заскрипел песок, а промозглый холод ноября отступил под раскаленным воздухом.

Воздух должен гореть.

Это был не отпуск, а так, пара дней между работой, и мы с парнями по чьей-то идее рванули посмотреть на врата ада, из которого, как говорили любезные визави по ту сторону политических баррикад, нас выгнали на землю грешную.

Разбитые вусмерть наемные тачки, немного зашуганный проводник, море водки и песок на зубах. Ночью это действительно было максимально впечатляющее зрелище, и от порыва прикурить от этого кратера нас останавливали только непьющие татарин и чеченец.

Воздух должен гореть.

Тепло обращалось в жар.

Воздух должен гореть.

Нестерпимый жар адского пламени. Нашей рабочей, рутинной стихии.

Воздух должен гореть.

Мало кто из них, из нас дожил до внуков.

Воздух должен гореть.

Мы были самые верные солдаты своей страны, самые верные братья друг другу. Люди разных национальностей, религий и возрастов, сбитых войной в один смертоносный кулак нашей Родины. И я буду помнить каждого, даже спустя тысячу жизней.

За каждого из них, из нас… Воздух. Будет. Гореть.

—…МИРНЫЙ, МАТЬ ТВОЮ!

Я распахиваю глаза и вижу… Ничего не вижу. Пламя ревет, закручивает песок полигона, обращая его в красивые стеклянные завитушки, которые тут же опадают в пепел.

Воздух горит, и мое сердце будет гореть вместе с ним за вас.

Вечно.