Комсомолец 3

* * *

Могильный и Аверин навестили меня во вторник. Ввалились в палату одновременно. От чего здесь сразу же стало тесно. Оба долго извинялись, что не пришли раньше. Оправдывались тем, что только в понедельник узнали, куда я «запропастился». Хотя я усомнился в их словах (не могли они не заглянуть в воскресенье вечером к девчонкам в первый корпус). Но озвучивать сомнения не стал: мне хватало и ставших с субботы регулярными визитов Пимочкиной (соседи по палате ждали появления комсорга даже больше, чем я: «подсели» на пирожки с ливером; а ещё Света приносила новости и запах духов).

Пашка и Слава набросились на меня с расспросами. Долго выпытывали подробности моих «приключений» в Пушкинском парке. Выдал им ту же версию, что изложил позабывшей обо мне девице следователю (неужто сбежала, наслушавшись моих комплементов?). Похожую историю они наверняка уже слышали в изложении комсорга. Потому парни не очень удивились моему рассказу. Спросили, откуда я взял кастет («Сам сделал?»). Поинтересовались, что я чувствовал, «когда умирал». Староста в очередной раз выдал историю о своём ранении — на Даманском. Сравнил Боброву с «подлыми китайцами».

Парни простояли около моей кровати больше получаса. Выпили полбанки компота, слопали по паре принесённых Светой часом раньше пирожков (не заметили недовольных взглядом моих соседей по палате). И рассказали новости. О том, что Надю Боброву исключили из института и из комсомола. А Пимочкина и Оля Фролович теперь проживали в комнате вдвоём — до следующего учебного года к ним никого не подселят. Пашка пожаловался на придирки Феликса. Тот на первом же занятии в новом году заявил Могильному и Аверину, что они могут не рассчитывать получить положительную оценку на летнем экзамене.

— Славке-то бояться нечего, — сказал Павел. — Он у нас герой — вышвырнуть его из института никто не позволит. А вот мне, чувствую, придётся туго. Да и ты, Сашок, готовься…