Человек из телевизора

Глава 29

Черников не хотел видеть Ведерникову откровенной старушкой, например, в 2020, но зато в 2000 ей было всего лишь 48

Перед встречей (перед возможной встречей), он перед зеркалом состарил себя. Нейронные сети предложили несколько вариантов. Он поправился, посидел, но все равно это был не тот трухлявенький Черников, а скорее портрет Дориана Грея. Он вдруг вспомнил себя отчётливо и бесстыдно свое последнее реальное отражение в зеркале в ванной еще до покупки «Панасоника»: худой цыпленочный старичок с только что подсушенной вздыбленной шевелюрой. Облетевший божий одуванчик.

Черников долго откладывал съездить в Питер в 2000, знал, что уже непременно поедет, но все откладывал и откладывал.

Ей где-то по пятьдесят, сорок семь-сорок восемь (как будто не знал, что у нее день рождение в июле). Её несколько снимков в Контакте, фэйсбуке. Знакомое постаревшее лицо, снимки на даче (перестроенный дом), дочка в Германии, множество снимков внучки.

Черников полетел туда в ноябре 2000. Он снял комнату в гостинице на Васильевском острове, на самом деле просто однокомнатную квартиру в гигантской длинной многоэтажки на берегу залива. Рядом высились такие же недостроенные гиганты.

Черников стоял у окна и умозрительно чувствовал напор и давление верхнего эшелона воздуха, который насквозь продувал пространство между домами. Потом он лежал на кровати, на которой вряд ли придётся спать, Вечером ночью он собирался лететь назад. Он уже нигде не хотел оставаться надолго, и точно не здесь. В этот невзрачный хмурый холодный ноябрь, в этой комнате на 12 этаже, которая мало чем отличалась по душевному содержанию от пустоты и бесконечного одиночества его телевизионной пустыни. Он продолжал лежать на кровати в верхней одежде и обуви, закрыв глаза, снова смотрел в Контакте ее не совсем свежую фотку двухлетней давности. Крупным планом её немолодое лицо. Ведь прошло уже двадцать четыре года.

Легче всего было вызвать такси. Он попросил водителя покатать по городу, по бывшему или еще нынешнему «бандитскому» Петербургу. Ведерникова, продолжала работать в архитектурном бюро своей подруги Алины. Черников по своему офлайн интернету легко нашел адрес бюро. Он сначала ждал ее в кафе, потом вышел на улицу (уже сомневаясь, что застанет женщину, что все равно есть случайности и не стыковки, и она в этот раз не появиться за углом). Но вот появилась — элегантная, стройная.

Он стоял на ее пути, и чуть сдвинулся, чтобы стать ее преткновением, и она о чем-то задумавшись, сначала резонно по реакции подалась вправо, потом влево, и, не избежав потенциального столкновения, наконец, подняла голову:

— Ты, Черников!

— Узнала. Уже спасибо.

— Сколько лет прошло, а он выныривает из-за угла…

— Вон кафе, давай зайдем.

Они разговаривали: рассказывала она, а он больше спрашивал. Муж, дети, работа, здоровье, подруга, родители. Длинные паузы не давили и не смущали. Он смотрел на неё и в какой-то момент взял её руку. Отодвинул пустую чашку и взял её руку — сверху её ладонь, а снизу его, и сверху снова его ладонь.

— В 84 я получила твою посылку, лечилась у мужа твоими табелетками…Я думала всегда, что ты следишь, наблюдаешь за мной. Я до сих пор ничего не понимаю. В 91, получается перед кончиной СССР, я приезжала к тебе в Н… Пришла по адресу. Мне сказали, что такой никогда здесь не жил. Никогда, никогда. Никакого Черникова.

— В 91? Меня там действительно не было. Это понимаешь служебная квартира. Очень жаль.

— А я приперлась с вокзала с арбузом. Помню после ГКЧП город пустой, в магазинах тоже пустые полки. В автобусе одни разговоры, что нужно собрать картошку перед голодной зимой. Мне так хотелось увидеть тебя. Раздрай на работе. Полная неизвестность. Муж в то время уже в Ганновере, в клинике и, похоже, с кем-то спутался, и дочь собиралась к нему в Германию. Потом все срослась. Где ты был?

— Не помню.

— А хоть помнишь меня?

— Я прилетел сюда утром, потом поехал в город и ждал тебя после работы два часа. Вон там, на углу стоял.

— Как ты узнал, что я работаю здесь? Ну да глупый вопрос. И ты стоял на морозе и два часа ждал меня?

— Ну что такое два часа, если двадцать лет …

В номере комнате было пусто. Заправленная постель хранили след его утренней лежки.

— Вот вселился сюда в двенадцать и думал, как встречусь с тобой. Валялся в одежде на этой кровати.

— Тебе не стыдно соблазнять пожилую женщину?

Её красота была осенней, слегка потускневшей, морщинки, морщины, но тело оставалось скульптурным даже когда совсем обнаженным, и она знала об этом, как и теперь Черников.

Он возвращался в этот день, в этот час в Петербург, потом несколько раз. Снова забирался в телевизор за 3 ноября 2000, снова летел рейсом из Кишинева, и невольно запомнил уже навсегда: соседа справа (какой-то молоденький менеджер, шуршавшей оберткой «баунти»), и упавшая куртка старушки, сидевшей через проход (куртку он поднял и снова забросил на багажную полку), и стюардесса на выходе перед трапом, вдруг с улыбкой сказавшая «до свидание».

Это повторялось каждый раз, и Черников ничего не хотел менять. Он снова вселялся в номер малоизвестной гостинице на Васильевском острове, валялся на кровати в одежде, и снова за два часа ехал навстречу…и снова, проснувшись, слушал дыхание Ведерниковой, смотрел на нее в полутьме. Нет, конечно, что-то менялось: реплика или другое движение, мимика глаз. Он даже специально однажды сказал что-то другое или спросил невпопад, невзначай, и Ведерникова ответила по-другому, но продолжала растерянно счастливо улыбаться, держа его за руку…